Венгрия

I

В начале 30-х годов на заводе Ростсельмаш судьба свела меня со многими иностранными рабочими. Среди них один был из Венгрии - комсомолец Людвиг Сюч, токарь по металлу. Волевой, вдумчивый, необычайно начитанный, он поразил меня своей любовью к Шолохову и его творчеству. Мы жили в одном доме, работали в инструментальном цехе и крепко дружили.

У Людвига было много зарубежных изданий "Тихого Дона", он собирал статьи советской и иностранной прессы и на досуге составлял "Szdtar" - словарь трудных слов из романа. Жил он мечтой - перевести хотя бы одну шолоховскую книгу на венгерский язык. Людвиг бывал в Берлине, Праге, Стокгольме и знал много любопытного о впечатлении, которое производил "Тихий Дон" за рубежом.

Среди книжных богатств Людвига Сюча имелась совершенно уникальная вторая книга "Тихого Дона" сброшюрованная из глав, напечатанных в журнале "Октябрь" (М., 1928). Людвиг от матери с детства знал чешский и немецкий языки, а в юности основательно взялся за русский. В 1929 году, работая в Берлине металлистом, он читал Ленина, Горького, знал наизусть на русском "Песнь о Буревестнике", увлекался "Записками охотника" Тургенева... Был участником пролетарской первомайской демонстрации в Берлине, которую расстреливала полиция, в числе многих тысяч юнгштурмовцев отстаивал баррикады в районе красного Веддинга.

Архивы сохранили интересные заметки Людвига Сюча о его встречах с книгами Шолохова за рубежом. Вот одна из них, помещенная в стенгазете "Коминтерновец" клуба иностранных рабочих Ростсельмаша (май, 1935):

"...В мае 1930 года на книжный рынок Берлина поступил третий выпуск первой книги "Тихого Дона". На цветной суперобложке очарованные читатели увидели портрет Шолохова - молодого, голубоглазого донского казака в серой шапке. На этот раз роман был издан так роскошно, как издавали в Германии Гёте и Л. Толстого. Повсеместно - в трамваях, на стадионах, в библиотеках Берлина - кипели споры о "Тихом Доне", пацифизме Ремарка и новой России. О первой мировой войне уже было издано немало книг. Шолохов всему человечеству сказал новое слово о России, всю горькую правду о муках рождения нового мира!

Повторяю: Шолохова я впервые читал на баррикадах красного Веддинга. Страницы из "Тихого Дона" о ленинском понимании сущности революционной ситуации, о братании русских и немецких солдат в окопах (вспомните, как солдат Валет отпускает немца: "У меня к тебе злобы нету!"), и коварство палачей, казнящих большевистский отряд Подтелкова, и романтическая драма Бунчука и Анны, и трагические заблуждения Григория Мелехова, и скорбный, но жизнеутверждающий реквием Шолохова (в финале II книги) над могилой Валета ("И еще - в мае бились возле часовни стрепета...") - все это вошло в мое сердце на всю жизнь".

Людвиг Сюн, венгерец, член берлинского юнгштурма"^*

^* (Л. Сюч. Заметки. РОМК. Шолоховский фонд, ф-2, оп. 10, ед. хр. 40/8.)

В моем дневнике 1935 года сохранилась следующая запись рассказа Людвига Сюча: "Начал я читать "Тихий Дон" на баррикадах в Берлине, а закончил в Праге. Пришлось бежать на время в Чехословакию, так как полиция вылавливала юигштурмовцев, которые сражались за честь и свободу... В первом чтении роман Шолохова был для меня букварем художественного русского слова. При втором чтении я был потрясен трагической любовью Григория и Аксиньи, описанием казачьей жизни и шолоховским пейзажем. Третье чтение "Тихого Дона" открыло мне поэзию борьбы и философию духа большевизма".

Я привел эти документы для того, чтобы сказать: простые люди труда на Дунае, Хуанхе, Миссисипи и всюду, когда к ним в руки попадал "Тихий Дон", разбирались в его сущности порою быстрее и глубже, чем некоторые известные критики. Людвиг Сюч говорил: "... я верю, что придет еще время, и "Тихий Дон" будут читать на Дунае и Тиссе!.."

Как давно это было! Но время, о котором мечтал мой друг, пришло. Работая над этой книгой, я познал радушие наших друзей в Венгрии, братскую сердечность и внимание к моим письмам и разысканиям.

В 1962 году от журналиста А. И. Лукина, участника освобождения Будапешта, я услыхал романтическую легенду об издании "Тихого Дона" в Венгрии в годы войны. Я даже не поверил журналисту, но он клятвенно уверял: "Как это там было - не знаю, но я сам держал в руках все четыре тома в цветных суперобложках. Венгры говорили мне, что, когда за романом в магазины ринулись сотни покупателей, хортисты отнимали у них книги и там же, на улицах, сжигали на кострах. Цензура и полиция прозевала прорыв "красного" романа на книжный рынок. Издателя взяли под арест. Весь тираж конфисковали. В Будапеште в архиве начальника генштаба Сомбатхея или Сомбархая лежит судебное "дело" - "Акция против "Тихого Дона". Я сам его видел! Даже кое-что себе позаписал..." Меня это очень заинтересовало. В Москве я обратился в Институт мировой литературы имени А. М. Горького и получил там веские подтверждения. Позже я направил письма в Будапешт - в архивы, к литераторам, в ЦК партии венгерских коммунистов и получил редкие издания книг Шолохова, фотокопии статей из прессы, архивные документы. Венгерские журналисты в Москве Габор Сатмари и Шандор Пирити помогли мне найти будапештские адреса первого переводчика "Тихого Дона" Шандора Бенами и книгоиздателя Имре Черепфалви, выпустившего в 1942 году роман в четырех книгах.

Шандор Бенами и Имре Черепфалви оказались давними и верными друзьями Советского Союза, буквально влюбленными в "Тихий Дон". После разговора с ними по телефону я решил обязательно съездить в Будапешт.

II

"Потребовались годы, чтобы наконец "Тихий Дон" на немецком, чешском или французском языке отдельными экземплярами проник в Будапешт".

Этими словами начал свой рассказ Шандор Бенами - организатор первого издания (1935) и переводчик, второй и третьей книг "Тихого Дона", когда я встретился с ним 19 декабря 1965 года в Будапеште в редакции журнала "Orszag Vilag" ("Весь мир").

- Мой перевод уже устарел, - говорил Шандор. - Устарел так же, как и я. Вам, видимо, надо обратиться к новому переводчику "Тихого Дона", к Имре Макай - прекраснейшему знатоку русского языка. Он с Карпат. Поверьте, он подарил Венгрии переводы ста русских книг - от Гоголя и Толстого до Горького и Шолохова. Вам к нему надо идти...

Маленький, седой, Шандор Бенами был смущен и даже растерян. Но я пояснил ему, что мне крайне важно знать историю первого издания. Мне известно, что теперь издавать Шолохова легко, а вот как было в 30-е годы?

Шандор подал мне ветхий томик "Тихого Дона" (в переводе Рене Суран) 1935 года издания и заговорил, медленно подбирая русские слова:

- Венгерская рапсодия о "Тихом Доне" будет печальна. Мне трудно вам ее передать, как бывает трудно взять в руки букет роз, где ни тронешь - острые шипы, глубоко ранят, и боль эта ноет в моем сердце и в эти дни. Но, конечно, чувствуешь и великую радость - гордость, что в то далекое и тяжелое время мы с Рене Суран, беспартийные люди, горячо любившие Советскую Россию, смогли дать Венгрии одну тысячу экземпляров "Тихого Дона". Рене Суран страстно говорила тогда: "В этот дымный, мрачный, буржуйский Будапешт надо бросить адскую бомбу или само солнце".

В начале 1934 года мой учитель, коммунист Ласло Уйвари (настоящий борец, позже умерший на Кипре), сообщил мне, что в Будапешт непостижимо как проник советский роман "Тихий Дон" на немецком языке. И продается в центре города у книготорговца Мюллера. День и ночь я читал эту книгу. Рене Суран и я решили ее перевести и издать. Но чтобы переводить с немецкого на венгерский, надо было для контроля найти русское издание романа. Уже тогда я знал немножко русский язык. И я поехал в Вену к букинистам, у них за хорошие деньги всегда можно было купить даже чёрта.

В лавке "Книга-кириллица" я нашел роман Шолохова. Обрадовался и огорчился: в таможне псы-чиновники отберут. Но французское слово на титульной странице - Paris - обнадежило. Книга была издана в Париже. Может, это слово окажется пропуском на кордоне? Спрятал "Тихий Дон" в рюкзаке и контрабандой по Дунаю провез его в Венгрию.

Но радость была преждевременной. Великие испытания были еще впереди. Никто из издателей не желал печатать роман "красных". Рене Суран приступила к переводу первой книги романа, а я безуспешно бегал по издательствам. И в то время, когда мы были без гроша, когда отчаяние уже охватывало нас, директору фирмы "Рожавёльди" Мано Маутнер понравились первые главы перевода Рене Суран, и он взялся издать и распространить одну тысячу экземпляров первого тома. Он даже выдал нам небольшой аванс, но отказался поставить марку своей фирмы на титульной странице романа Шолохова. Побоялся полиции. А цензура-прокуратура - у нас прокуроры были и цензорами - уже требовала марку фирмы, кто будет нести политическую ответственность за издание романа. Тогда я снял в отеле "Континенталь" во дворе комнатку и у входа прибил вывеску "Новое издательство "Эпоха". И дал заявку в цензуру с предъявлением паспорта. Все сошло великолепно. В Будапеште появилась новая книжная фирма "Эпоха". Я - ее директор. Цензура разрешила к печати первый том "Тихого Дона" тиражом в одну тысячу экземпляров. И мы были счастливы, как никогда, хотя у нас не было денег на оплату рекламы в газетах.

Первый том "Тихого Дона" сразу же вызвал отклики. Прогрессивная и коммунистическая пресса нас хвалила, а буржуазная и социал-демократическая - проклинала. И тут однажды встретил меня мой профессор Ласло Уйвари. Он был в восторге. Уйвари тряс меня за плечи и допытывался: "Сколько сотен книг выпустил? И как это тебе удалось?" Я сказал: "Всего одну тысячу". - "Великолепно! - ликовал Ласло Уйвари. - Ты держись! Не падай духом. Я уже пишу рецензию в защиту тебя и "Тихого Дона". И действительно, эта защита понадобилась, потому что в буржуазных газетах стали появляться статьи, искажавшие главную идею Шолохова. В них умалчивалось о революции, "Тихий Дон" представлялся как "любовный" роман - и только. А оголтелый реакционер Фридрих, бывший в 1919 году премьером-душителем революции, в своей профашистской газете "Вперед" посвятил роману целую полосу, требуя от прокуратуры закрыть издательство "Эпоха", а меня, как директора, упрятать в тюрьму. В это время Ласло Уйвари в журнале "Корунк" дал крепкий ответ всем реакционным рецензентам, смело заявив, что "Тихий Дон" - это роман социалистический и что он превзошел все романы о крестьянах в мировой литературе". Ласло уже нет в живых, но я хорошо помню эти слова моего учителя^*.

^* (Бенами Шандор. Тысяча солнц в Будапеште. - "Комсомолец", (Ростов-на-Дону), 29.3.1967, с. 2.)

- Второй и третий тома "Тихого Дона", - рассказывал дальше Шандор Бенами, - я переводил сам. Пошел в фирму "Рожавёльди", чтобы продлить контракт, а ее хозяин закрыл уши: "Все, мой друг! Что там у Шолохова дальше? Война и революция? Не могу! Посадят. А я хочу жить и дышать на свободе". Моя "Эпоха" горела от безденежья. Шел второй месяц, как я уже не платил отелю "Континенталь" за аренду комнатки для моего издательства. И вдруг "Бюро налогов" прислало счет за уплату в трехдневный срок налога за выпуск в свет тысячи экземпляров "Тихого Дона". А денег у меня не было ни одного форинта. Деньги, полученные от продажи тысячи книг, с трудом покрыли типографские расходы. Всю неделю я бегал по издательствам и книжным магазинам и всюду мне совали в нос газету премьера-вешателя Фридриха и разводили руками: "Не можем. Сверхопасно!". Однажды прихожу я к себе в контору "Эпохи" и встречаю в коридоре людей, выносящих из моей комнаты пишущую машинку и стулья. "Что вы делаете?" - закричал я им. "Ваша "Эпоха" обанкротилась. Имущество конфискуется за неуплату налогов". Вслед за ними я пошел в "Бюро налогов". Каково же было мое удивление, когда застал там начальника, читающего "Тихий Дон". Он выслушал меня и спросил: "Так это вы издали такой прелестный роман и прогорели?" В отчаянии я упал на стул: "Да, это я". - "А вторая книга романа скоро выйдет в свет?" - "Нет, - ответил я. -Она еще лежит у меня в портфеле. Я лишь заканчиваю перевод. Но никто не хочет ее печатать. Все боятся". - "А книга великолепная! Они, эти русские, всегда умели брать человека за сердце... И мие хотелось бы прочесть до конца". Начальник закурил, позвал своих людей и распорядился отвезти в контору "Эпохи" пишущую машинку и стулья. Порвав ордер на конфискацию, он пожелал мне процветания и попросил не забыть прислать ему второй том: "Очень уж увлекательный роман!".

И все же я нашел свободомыслящего человека, который взялся продать тысячу экземпляров второго тома "Тихого Дона". Это был книготорговец Роберт Рожняи, с большой лавкой на улице Музеев. Но здесь аванса я не получил. Вместе с женой мы вынуждены были все наши скромные сбережения отдать хозяевам типографии. Мы питались с женой в столовой на улице Фё, и никто из обедавших там бедняков не подозревал, что рядом с ними делится одной тарелкой овощного рагу со своей женой директор крамольного издательства. Наконец и второй том я отнес в прокуратуру. Война и революция озадачили прокурора. И тогда началась "обработка" красным карандашом цензора. За обитой толстой дверью беззвучно выпадали из романа фразы, страницы и целые главы. Я спорил. Доказывал. Приносил статьи из французской прессы о "Тихом Доне". И все же добился, что вторая книга по

шла в печать. В продаже второй том имел еще больший успех. Узнав о цензурных сокращениях, люди стали выписывать книгу из Парижа, Праги, Вены. А я продолжал бедствовать, так как и эта фирма отреклась от меня. Третью книгу "Тихого Дона" мне помог издать книготорговец Ласло Бургер, а распространяли - безработный левый профессор Берталан Сикл, рабочие Оровец и Ковач. Когда Берталан Сикл случайно заглянул к книготорговцу Андору Дёзе и предложил его магазину 100 экземпляров, богач выгнал его: "Как вы смели зайти ко мне с книгой большевика Шолохова!"

В 1939 году, после заключения договора о ненападении между Москвой и Берлином, в венгерской цензуре несколько улучшилось отношение к советской литературе. Теперь уже многие издатели готовы были заработать на романе Шолохова. Право второго издания "Тихого Дона" я передал фирме Имре Черепфалви. Было решено выпустить роман большим тиражом с иллюстрациями. Но тут началась война, и Черепфалви сумел выпустить роман лишь в январе 1942 года. Издание это вызвало в Будапеште переполох. В дело вмешался начальник генштаба Сомбатхеи. Переводчица Рене Суран оказалась за решеткой, меня сдали в солдаты. Черепфалви отправили в военную тюрьму. Писатель Лёринц Коваи, переведший четвертую книгу романа, скрылся. Фашисты в парламенте сделали запрос премьеру: "(Как и почему "Тихий Дон", роман красного офицера Михаила Шолохова, сражающегося против нас и фюрера, мог выйти в Будапеште?" Но что там было - вам лучше меня расскажет сам Имре Черепфалви, потому что я тогда с автоматом, в солдатских ботинках месил грязь в Трансильвании..."^*.

^* (Там же, с. 2-3.)

Такова "венгерская рапсодия" о "Тихом Доне", которую рассказал мне Шандор Бенами - простой, скромный и очень давний друг нашей Родины.

III

В прессе Венгрии первое слово о Шолохове появилось весной 1929 года на страницах коммунистического журнала "100%" в статье "Новый Толстой в русской литературе", которая, как теперь стало известно, принадлежала перу коммуниста-писателя Бела Иллеша^*.

^* (Solohov. Iroi arckepvazlat es bibliografia. Budapest, 1963, sz. 141.)

"Советская печать, - читаем мы в этой статье, - почти единодушно приветствует как "нового Толстого" одного молодого казака Михаила Шолохова. Главная причина беспримерного успеха Шолохова заключается в изменениях, происшедших в российских литературных кругах... И самое глубокое изменение таится в том, что читательские массы интересуют не фрагменты о революции, не отдельные эпизоды, а революция в целом. Если в первые годы после гражданской войны пальма первенства принадлежала писателям, рисующим отдельные эпизоды, то теперь читательская общественность требует крупные произведения, романы, которые отобразили бы весь путь "от мира и до мира" - от царской России до строительства социализма. Так вот роман Шолохова "Тихий Дои" наиболее отвечает этому требованию... Молодой казак-писатель создал исключительно ценное произведение..."

Отмечая огромный рост культурного уровня читательских масс в СССР, Бела Иллеш писал, что "русского рабочего уже не удовлетворяют книги, воспевающие отдельные подвиги в гражданской войне, и даже "производственный роман" Гладкова "Цемент" - уже пройденный этап, и лишь тот настоящий пролетарский писатель, кто поймет и сумеет отобразить революцию в целом. Этот тип писателя и открывается "новым Толстым"^*.

^* (N - s. Uj Tolsztoj az orosz irodalomban? - "100%", 1929, N. 6, sz. 261.)

Надо здесь отметить, что эта статья Бела Иллеша была первой столь высокой оценкой романа "Тихий Дон" в прессе не только Венгрии, но и всей Европы (март 1929 г.).

Пресса компартии Венгрии в трудных условиях полулегального существования была активным пропагандистом советской литературы и, в частности, творчества М. А. Шолохова (журналы "100%", "Тарщадалми семле", "Шарло эш Калапач" и др.).

До выпуска Шандором Бенами перевода первой книги "Тихого Дона" о Шолохове появилось всего две статьи: одна маленькая рецензия в мартовском номере (1930) газеты "Форраш" и другая в декабрьском номере (1930) коммунистического журнала "Корунк", выходившего в г. Клуж (Румыния) на венгерском языке. Автор последней статьи "Новые русские романы", талантливый журналист Золтан Фабри, ранее других дал высокую художественную оценку "Тихому Дону" как произведению "нового гуманизма" и отметил одну из важнейших его проблем, имевшую всемирное звучание: прямо заявил о том, что гуманизм Шолохова зиждется "на марксистско-ленинском тезисе о превращении войны империалистической в гражданскую" и что "в Тихом Доне" этот социальный переворот на наших глазах становится живой действительностью"^*. З. Фабри предсказывал, что "роман Шолохова станет гордостью мировой литературы".

^* ("Korunk", 1930, N. 12.)

В то время журнал "Корунк" имел небольшой тираж, но пользовался в Венгрии популярностью. По свидетельству еженедельника "Элет э иродалми" ("Жизнь и литература", 1959), в Венгрию "попадало лишь несколько сот экземпляров этого журнала. Но вместе со словом замечательного журналиста Золтана Фабри к нам приходили добрые вести о новинках советской и эмигрантской венгерской коммунистической литературы"^*.

^* ("Elet es Irodalom", 1959, N. 8.)

Именно из статьи журнала "Корунк" венгры впервые в декабре 1934 года могли узнать об огромном успехе в СССР, франции и Чехословакии "Поднятой целины". И здесь снова мы видим смелую и ясную аттестацию. "Проблемы коллективизации русского села, - писал автор этой статьи Эде Матраи, - вскрыты и изображены Шолоховым столь зримо, глубоко и всесторонне, что роман воспринимается как откровение. "Поднятая целина", написанная в духе лучших традиций русских классиков, является крупнейшим достижением новой, современной литературы"^*.

^* ("Korunk", 1934, N. 12.)

Чтобы оценить силу и значимость статей журнала "Корунк", надо еще раз напомнить, что в ту пору в Венгрии говорить правду об СССР избегали, что власти старательно укрепляли "санитарный кордон" на своих границах против проникновения "идей Коминтерна".

Разрешив Шандору Бенами издание "Тихого Дона", власти и цензура спохватились и категорически запретили публикацию "Поднятой целины". На венгерском языке (перевод писателя Аладара Тамаши) книга вышла лишь в 1938 году в Чехословакии под названием "Новая борозда, вспаханная плугом"^* и ввозилась в Венгрию нелегальным путем. Тем не менее революционное влияние "Тихого Дона" и "Поднятой целины" в Венгрии было чрезвычайно велико.

^* (Solohov. Cj barazdat szant az eke. Ford. Tamas Aladar. Pozsony. "Prager Kiado", 1938.)

Летом 1935 года редакция прогрессивного литературного журнала "Вилагиродалми семле" ("Обзор всемирной литературы") опубликовала статью Ромена Роллана "О роли писателя в современном обществе", в которой Шолохов был назван продолжателем "великой реалистической традиции предшествующей эпохи, составляющей душу русского искусства". Столь высокая оценка получила в Венгрии широкий резонанс и вдохновила многих прогрессивных литераторов на выступления в прессе со статьями о литературе социалистического реализма. Одной из первых и лучших является статья профессора коммуниста Ласло Уйвари в сентябрьском номере журнала "Корунк" (1935), в которой он спокойно и толково объяснил, почему "Тихий Дон" Шолохова, повествующий о казачестве Дона (а значит, о крестьянстве!), о трудной судьбе казака-правдоискателя Григория Мелехова, все же надо признать произведением социалистического реализма. Не тема, не эпоха, не социальная принадлежность персонажей определяют главную идею произведения, говорит Ласло Уйвари, а метод, точка зрения художника, его идейная позиция. "Социалистическим может быть и роман о личной судьбе человека, если он открывает те связи и обстоятельства, которые характеризуют место человека в обществе". А все это зависит от мировоззрения художника. Шолохов же в "Тихом Доне" поведал миру не только судьбу одного человека - казака Григория Мелехова, но и судьбу целого народа, открыл нам "старые связи, их разрушение и рождение новых". "Тихий Дон" - это летопись о том, "как с приближением революции 1917 года прояснились головы в народе", как революционные идеи овладевали массами.

Ласло Уйвари, анализируя мастерство Шолохова, развитие им лучших традиций русских классиков, показывает, как под пером писателя-новатора "рождается социалистический роман, как старая повествовательная форма наполняется новым содержанием... Писатель так просто ткет из слов свое повествование, что в нем нет ни агитации, ни пропаганды. Но это - настоящая литература, мастерское искусство и вместе с тем ясная социалистическая устремленность". Вот это мастерство Шолохова критик называет новаторским, коему надо учиться.

По мнению Ласло Уйвари, "Тихий Дон" настолько богат и неисчерпаем по содержанию, что превосходит (буквально заткнет за пояс!) крупнейшие крестьянские романы мировой литературы"^*.

^* ("Korunk", 1935, N. 9.)

Буржуазные критики Венгрии решительно выступили против основных тезисов Ласло Уйвари (особенно в журнале "Сазадунк"), перепевали наветы реакционной прессы Парижа, Лондона, Нью-Йорка: в "Тихом Доне" нет, дескать, ничего нового по сравнению со старыми классиками.

Писатель Лайош Кашшак в ноябрьском номере журнала либеральной буржуазии "Ньюгат" за 1935 год называет "Тихий Дон" "истинно русским романом, становящимся рядом с творениями Толстого, Гоголя и Гончарова", но при этом обходит идейную направленность романа, который будто бы родился "сам по себе". "Это не современная идейная литература, - пишет Л. Кашшак. - Во всяком случае, в большей своей части это просто цветущая, здоровая ветвь великой русской литературы прошлого, одно из настоящих ее звеньев и, может быть, именно поэтому исполненная не только внутреннего благородства, но и удивительной молодости и новизны"^*.

^* ("Nvugat", 1935, N. 11.)

Однако, наряду с этими односторонними выступлениями, даже в буржуазной и социал-демократической прессе изредка появлялись статьи весьма прогрессивного звучания. Так, в том же журнале "Ньюгат" в 1935 году была напечатана яркая и правдивая статья журналиста Золтана Фабри "О казаках Шолохова - в третий раз!" (в связи с выходом в свет в Вене на немецком языке третьей книги романа).

"Вышел третий том всемирно известного романа Шолохова "Тихий Дон", а ему все еще нет конца! - писал Золтан фабри. - У "Тихого Дона" хватит содержания еще на один том, он неисчерпаем, полон людьми, полон горечи и впечатлений. Но он не может надоесть! Не может надоесть жизнь, показанная без остатка, во всей ее полноте, со всеми ее взлетами и падениями... Великий казачий эпос Шолохова!.. Поймать жизнь в фокус увеличительного стекла и изобразить ее во всем богатстве! Как мало среди писателей, кто умеет это делать. А Шолохов умеет только это, и в этом секрет его большого писательского искусства... Речь идет об изменении людей, об изменении мира, и, как мы уже писали пять лет назад, Шолохов избрал для показа этого изменения самый трудный материал - казачество... Идет самая ожесточенная борьба, но постепенно умы все же проясняются, и казаки, вступившие в союз с контрреволюцией, переходят на сторону красных, которые борются за то, чтобы лучше жили все!"^*.

^* ("Nyugat", 1935, N. 12.)

В социал-демократической газете "Непсава" также изредка прорывались статьи весьма доброжелательные. Так, в 1935 году критик Сп. А. в статье "Душа народа", называя "Тихий Дон" "выдающимся романом новой русской литературы", пророчил ему "долгую жизнь"^*. Того же мнения был журнал "Пешти напло", утверждавший, что "Шолохов словно кистью написал этот народ с толстовской силой"^**.

^* ("Nepszava", 29. 5. 1935.)

^** ("Pesti Naplo", 15. 12. 1935.)

IV

Еще раз отметим, что с середины 30-х годов пресса подпольной компартии Венгрии наиболее последовательно и разносторонне пропагандировала советскую литературу - творчество М. Горького, М. Шолохова, А. Фадеева и других писателей.

Ведущая роль в этом принадлежала коммунистическому журналу "Гондолат" ("Мысль"), на страницах которого выступали видные критики и писатели. Особого внимания здесь заслуживают статьи крестьянского писателя Петера Вереша. В своей первой рецензии на "Тихий Дон" в "Гондолате" в мае 1935 года он писал: "Я всегда беру с интересом русское произведение, так как оно приносит мне много более полезного и откровенного, чем западная литература... В "Тихом Доне" Шолохова мы получили настоящую русскую литературу. "Тихий Дон" - это больше чем роман в обычном литературном смысле. Шолоховский "Тихий Дон" - это сама жизнь, изображенная так ярко, выпукло, впечатляюще, как ни в одном самом достоверном повествовании"^*.

^* ("Gondolat", 1935, V.)

Вторая статья Вереша о "Тихом Доне", напечатанная там же в 1936 году, сообщает нам об огромном влиянии Шолохова на мировоззрение этого писателя. Рассматривая проблемы историзма, правдивости изображения и позиции художника по отношению к действительности, Вереш после прочтения двух томов "Тихого Дона" писал: "Я побежден! Я потрясен тем, как Шолохов схватил и изобразил рождение нового мира, новых людей и новых мыслей в окопах войны, на Дону и в ходе революции. Люди у Шолохова - живые... И как это своеобразно схвачено и запечатлено! Законы движения жизни в ходе революции и своеобразную логику революционного действия - вот что открыл Шолохов". В этой статье Вереш, детально анализируя образ Бунчука "революционера-большевика, человека совершенно нового типа, неизвестного европейской литературе", отметил, что "Шолохов показал нам этого героя в движении, росте и борьбе, сделав понятным для всех. Бунчук - это рыцарь, символ добровольной дисциплины в революции"^*.

^* ("Gondolat" 1936, III.)

И двадцать лет спустя Петер Вереш еще вернется к этой теме и скажет следующее: "...читая "Тихий Дон", мы поняли, что в России нет места для реставраций: там действительно рождался новый мир, где не могло быть ни соглашения, ни примирения, ни дороги назад, ни третьего пути. Ленин и его солдаты - Бунчуки, Миши Кошевые, Нагульновы и Давыдовы - были совершенно иными людьми, чем революционеры 1789 и 1848 годов. Они были революционерами-большевиками!"^*.

^* (Вереш П. Живая летопись истории. "Литературная газета", 24. 5. 1955.)

В редакционной статье журнала "Гондолат" (1936) "Тихий Дон" был оценен как "выдающийся образец социалистического реализма", открывший читателям Запада "движущие силы жизни и революции", как советский роман, "воздействующий на боевое развитие зарубежного пролетариата". Писатель назван "выдающимся мастером советского эпоса, продолжателем великих традиций М. Горького"^*.

^* ("Gondolat", 1936, III.)

Статьи о Шолохове систематически печатаются, кроме этого журнала, в других изданиях коммунистической прессы. К ним относятся "Келет непе", "Корунк", "Шарло эш Калапач" (который печатал в 1937 г. главы из IV книги "Тихого Дона"), московский журнал "Уй ханг" и другие. Для венгерских критиков и писателейпкоммунистов, для многих представителей демократического движения "непи ирок" - народных писателей, - как Петер Вереш, Дюла Йеш (приезжавший на I съезд советских писателей в 1934 г.), творчество Шолохова становится образцом новой социалистической литературы.

Давно работающая в Будапештском университете на кафедре славистики доцент Эржебет Каман - исследователь творчества Шолохова я активная пропагандистка его творчества - в беседе со мною рассказала:

- В Венгрии М. Шолохов, наряду с М. Горьким, оказал сильное влияние на развитие социалистической литературы и разработку важнейших проблем теории искусства. Он привлек к себе внимание венгерского читателя, особенно прогрессивной интеллигенции и рабочего класса. В этом большую роль сыграла целенаправленная деятельность компартии Венгрии и левых кругов интеллигенции. Популярность книг Шолохова была необычайно велика. В то время о нем писали Л. Уйвари, З. Фабри, Б. Иллеш, П. Вереш, Л. Немет, Фея Геза, М. Радноти, Матэ Залка, Л. Кашшак и многие другие. А переводом его книг, кроме Рене Суран и Шандора Бенами, занимались писатели: Томаш Аладар, Лани Шаролта, Коваи Леринц. Критические статьи о его романах были напечатаны в журналах "100%", "Гондолат", "Сабад ираш", "Шарло эш Калапач", "Ныогат", "Литература", "Келет непе", "Социализмуш", в газете "Непсава" - т. е. в важнейших периодических изданиях того времени. О глубине влияния его книг свидетельствует тот факт, что венгерская литературная критика в связи с произведениями Шолохова ставила важные принципиальные вопросы. Так было, когда в 1936 году журнал "Гондолат" вел дискуссию о "новом реализме" (цензура запрещала термин "социалистический реализм") и в начале 40-х годов, когда журнал "Келет пепе" начал обсуждение проблем пролетарской литературы. Романы Шолохова проникали к коммунистам даже в тюрьмы.

Еще до отъезда в Будапешт я получил на шолоховскую выставку от первого секретаря ЦК ВСРП тов. Яноша Кадара ценнейший подарок - четыре книги "Тихого Дона" (издания 1942 г.)^*, фотокопию "Акции к запрещению распространения книги "Тихий Дон" М. Шолохова" и другие фотодокументы из архивов.

^* (Solochow M. A csendes Don. I. Kotet (Magyar nyelvre forditotta Szuran Renee), II-III. Kotet (Magyar nyelvre forditotta Benamy Sandor). Budapest, "Cserepfalvi", 1912.)

Книги были изданы хорошо, в черных коленкоровых переплетах, на плотной бумаге. Титульная страница первого тома яркая, цветная: на фоне пожарища над Доном - черный силуэт скачущего на коне Григория Мелехова.

Однако содержание книг было изуродовано. Фашистские прокуроры выбросили из "Тихого Дона" не только отдельные абзацы и страницы, но даже целые главы. Так, например, в первой части романа изъята IV глава. Это одна из чудесных, поэтических глав о грозе над хутором Татарским и памятном для Григория и Аксиньи лове рыбы в Дону. Непонятно, что крамольного нашли здесь цензоры? Во второй части изъята VII глава - о хуторском сходе, где Иван Авдеич Брех, рассказывая комическую байку о ловле "первого злодея империи", насмешливо отзывается о царе. Сокращено, видимо, по политическим соображениям. Всего изъятого цензурой не перечтешь.

Наиболее жестокой расправе подверглась четвертая книга. Из 47 глав цензоры сократили 15! Во многих буржуазных странах цензоры, всяк на свой лад, кромсали текст "Тихого Дона" и "Поднятой целины". Но такая расправа, какую учинили в Будапеште, была под стать только "просвещенным" издателям Англии и США. Цензоры поставили "конец" на III главе восьмой части, где изображается смерть Ильиничны, матери Григория Мелехова^*. А все последующие 15 глав (164 страницы) - возвращение Григория Мелехова из Первой Конармии в родной хутор, его столкновение с зятем Мишкой Кошевым, пребывание Григория в банде Фомина, побег Аксиньи с Григорием, возвращение Григория в хутор Татарский - изъяты.

^* (Solochow M. A csendes Don. Kotet IV. Magyar nyelvre forditotta Kovai Lorinc. Budapest, "Cserepfalvi", 1942, sz. 373-418.)

Но даже в таком истерзанном виде "Тихий Дон" вызвал опасение в высших военных кругах Венгрии. Вследствие чего и появилась пресловутая "Акция к запрещению распространения книги "Тихий Дон" М. Шолохова", предпринятая в 1942 году начальником венгерского королевского генерального штаба Сомбатхеи. Вот полный текст этого архивного документа в переводе на русский язык:

"Начальник венгер. королев, генштаба

52. 152

Его превосходительству г-ну Радочаи Ласло,

венгер. королев, тайному советнику, венгер. королев, министру юстиции

Будапешт, 1942, 2 мая.

Имею честь обратить Ваше уважаемое внимание на книгу "Тихий Дон", автор которой, Михаил Шолохов, является самым выдающимся писателем Советского Союза. Я считаю сомнительными многие места этой книги, которые перечисляю подробно в "Приложении", так как они протаскивают тайную большевистскую пропаганду: говорят о справедливости большевизма, о его гуманности, представляют большевиков как людей, верующих в бога, добрых и справедливых, которые помогают бедным и даже ж врагам не относятся бесчеловечно, тогда как, напротив, белые жестоко относятся к красным; кроме всего этого, в романе есть антимилитаристические, пацифистские выступления.

Роман, пожалуй, столько же хорошего говорит о белых, как и о красных, но и плохое рассказывает об обоих лагерях. Таким образом, на первый взгляд, одинаково говорит об обоих, скрывая коммунистическую пропаганду, чтобы легче рассеивать семена деструкции^*. Этой же цели служит и то, что слишком откровенный стиль романа лишен вкуса, а грубые выражения и описания популяризируют порочную мораль коммунистов.

^* (Разрушения.)

Книга появилась в издательстве "Черепфалви", владелец которого (еврейского происхождения), как и остатки тиража, сейчас находится под арестом.

На основании всего этого я считаю нежелательным разрешать дальнейшую продажу книг и поэтому прошу, Ваше Превосходительство, обдумать средства к запрещению дальнейшего распространения книги, т. е. ее конфискации, тем более что книга, помимо скрытой большевистской пропаганды, как, впрочем, хорошо написанная книга, представляет русскую литературу в благоприятном свете.

Также, с уважением к Вам, прошу запрещения издания последнего (IV) тома, могущего быть продолжением.

Сомбатхеи"^*

^* (Szombathelyi. M. kir. honved vezerkar. fonoke. 52.152. sz. eln. 2 vkf klgs. 1942. - Dr. Radocsay Laszlo Urnak m. kir. titkos tanacsos, m. kir. igazsagiigyi miniszter. Budapest, 1942, evi majus ho 2-an.)

В "Приложении" начальник генштаба ставит в вину Шолохову, что он "восхваляет Маркса - глашатая коммунистических идей"^*. Генерал-критик имеет в виду главу романа,, в которой Христоня рассказывает хуторянам и Штокману комический эпизод из его службы в царском дворце, когда студенты подарили казакам "патрет заглавного смутьяна немецкого роду" - Карла Маркса! (т. 2, стр. 163^**). Сомбатхеи возмущается тем, что Шолохов пишет о "деспотизме царского самодержавия" (т. 2, стр. 248 - в сцене ареста Штокмана), что русский писатель смеет писать о "грабеже немцев, бегстве венгров перед казаками и об ужасах войны" (т. 2, стр. 268, 335, 374-376) и что Шолохов "высмеивает персону царя и царицы" (т. 2, стр. 389). Сомбатхеи в "Приложении" отмечает, что вторая и третья книги романа возбуждают антимилитаристические настроения солдат, что "Тихий Дон" проповедует справедливость и гуманность большевизма и революции", "воспевает свободу и равенство в красной России". Страницы героической борьбы Красной гвардии с белыми на Дону заставили Сомбатхеи в "Приложении" особо подчеркнуть: "Шолохов убеждает, что правда на стороне красных! Большевизм справедлив!" И далее, отметив еще многие страницы и главы "Тихого Дона", в которых Шолохов "воспевает торжество Советов и свержение власти богатых", Сомбатхеи делает заключение: "Тихий Дон" М. Шолохова - опаснейшая книга, рассеивающая семена деструкции^***.

^* (Szombathelyi. Michail Szolochov "A csendes Don" cimu regenyenek kifogas ala eso reszei, sz. I.)

^** (Для ориентации читателя нумерация томов и страниц дана соответственно Собр. соч. М. Шолохова. М., ГИХЛ, 1956-1957.)

^*** (Там же, с. 2-3.)

Как же реагировал на эту "Акцию" королевский тайный советник и блюститель правопорядка?

Министр юстиции Радочаи Ласло почему-то затормозил ход "Акции" и лишь два месяца спустя направил запрос в королевскую прокуратуру, ведавшую делами цензуры. Вот этот документ:

"Господину главному прокурору. Будапешт.

Дело: Акция начальника венгер. королева генштаба о запрещении распространения книги М. Шолохова "Тихий Дон"

Господин начальник генштаба сообщает, что оставить в продаже книгу "Тихий Дон" он считает опасным с точки зрения интересов защиты родины, так как она проводит порочную коммунистическую пропаганду и способна представить русскую литературу в благоприятном свете. Просит нас обсудить вопрос о запрещении распространения книги и воспрепятствовать в дальнейшем выпуску возможного продолжения романа.

Пересылая Вам заявление венгер. королев, начальника генштаба вместе с "Приложением", прошу, Ваше Превосходительство, чтобы Вы высказались по вопросу о целесообразности судебного процесса в связи с вышеупомянутой книгой "Тихий Дон" и дали бы указание королевской прокуратуре, чтобы могущая иметь продолжение вышеупомянутая книга была проверена с повышенным вниманием.

Будапешт

24 июля 1942 г. Радочаи Ласло"^*.

^* (Radocsay Laszlo. М. kir. igazsagflgyi miniszterium, 46.909. J. M. szam. Erk. 1942, jun. 19. N. 52152. Eln. 2. vkf. klgs. 1942, may 2. Targy: A-m. kir. honved vezerkar fonokenek atirata a Michail Szolochow "A csendes Don" cimu munka terjesztesenek megakadalyozasa targyaban. Budapest, 1942. evi junius ho 24.)

Фашистская пресса и военные с яростью доказывали опасность шолоховского романа, требовали возбуждения судебного процесса против переводчика и издателя. В то же время в правительственных верхах были лица, кои почему-то сомневались в целесообразности передачи дела в суд. Они были за запрещение романа, за цензурную проверку IV тома "Тихого Дона" "с повышенным вниманием", но без большой огласки и без суда.

В это время фашисты в парламенте сделали официальный запрос министру юстиции о причинах выхода в свет "Тихого Дона". А чиновники "Отдела новых законов" спешно разрабатывали любопытный проект закона. Вот одна из страничек, проливающая свет на причину переполоха в правительственных кругах:

"Его Превосходительству пну Радочаи Ласло, венгер. королев, тайному советнику, венгер. королев, министру юстиции Будапешт

Имею честь известить Ваше Превосходительство о том,, что я запросил мнение будапештского королев, главного прокурора относительно пересылки нам книги ("Тихий Дон") и возбуждения судебного процесса.

Сообщая также Вашему Превосходительству, что я представил господину премьер-министру (приложение № 2) проект постановления с той целью, чтобы в интересах ведения военных действий или с целью защиты других важных интересов государства можно было бы воспрепятствовать распространению не только "Тихого Дона", но и таких печатных трудов, против которых, между прочим, нельзя возбудить судебного процесса, которые были изданы до вступления в жизнь распоряжений о цензуре печатных произведений или на размножение и распространение которых властями дано было разрешение.

Тамаши начальник IV отдела (проектов новых законов)"^*

^* (Там же, с. 7. Tamasy - IV Ogyosztaly. Targy - L 7.)

Июнь, 1942

Теперь обратимся к рассказу об этом самого издателя романа "Тихий Дон" Имре Черепфалви, который в то время томился в будапештской военной тюрьме в ожидании суда.

VI

В Москве венгерский журналист Шандор Пирити, организовавший мне по телефону разговор с издателем Имре Черепфалви, говорил: "Старина Имре - старый сокол. Дальнозоркий. И прогрессивных взглядов. До войны он издал у нас много книг русских классиков. И когда к нему заглянули Рене Суран и Шандор Бенами с "Тихим Доном", он, конечно, сразу оценил будущее этой книги. Поверьте, чтобы в Будапеште в январе 1942 года выпустить "Тихий Дон", надо было иметь смелость! Да, соколиную смелость..."

Благодаря стараниям и заботам Йожефа Короди, сотрудника журнала "Орсаг-Вилаг", 20 декабря 1965 года я встретился в Будапеште с Черепфалви. Он приехал в редакцию, и я за чашкой кофе долго говорил с ним как с другом-шолоховедом.

Высокий, с приподнятыми плечами и острым взглядом черных глаз, Имре Черепфалви внешне действительно был похож на старого сокола.

- Спасибо за привет от благословенного тихого Дона! - медленно подбирая русские и немецкие слова, сказал он, обнимая меня. - Но какими ветрами занесло вас на Дунай?

Выслушав мой ответ, Имре Черепфалви задумался и сказал:

- Да, в 1942 году я издал "Тихий Дон" Шолохова. Горжусь этим делом! Выпуск "Тихого Дона" в то время - это был мой взлет в издательской работе! Все мои друзья рассматривали это как удар по фашизму! Какова моя биография? Самая обычная...

Он родился в 1900 году. В 1918 был призван в солдаты. Конечно, был против войны. Когда Франца Иосифа свергли с трона, поступил в университет. Защищал революцию с оружием в руках. До падения Венгерской советской республики был в рядах ее Красной Армии. Затем перешел на нелегальное положение. Бежал в Париж. Там окончил университет, работал в различных издательствах. В 1928 году возвратился в Будапешт и с помощью друзей основал издательство и книжную торговлю.

- Были деньги, чтобы начать серьезное дело, - говорит Имре Черепфалви. - С 1936 по 1942 год десять раз привлекался фашистами к суду за издание прогрессивной литературы. В 1939 году я издал учебник русского языка для венгров десятитысячным тиражом. И за три месяца все продал. Таков был интерес у нашего народа к России. И сам я по этому учебнику учился русскому. Хотелось прочесть в оригинале и "Тихий Дон". Ведь Шолохов - и наш писатель! "Тихий Дон" - это лирическая и героическая песнь. И ради того, чтобы венгры в самые черные годы читали советский роман, можно было посидеть в военной тюрьме...

- И как долго? - спросил я.

- Немножко. Это был не Освенцим! Нет! И не Майданек! Я был в военной тюрьме всего лишь девять месяцев. Дело в том, что я представил в цензуру заявку на издание "Тихого Дона" еще до начала войны. Главному прокурору мы показали ворох европейских газет: лондонскую "Таймс", парижскую "Монд", берлинскую "Фоссише цайтунг" с великолепными отзывами европейской прессы о Шолохове. И так как в Венгрии это было уже второе издание "Тихого Дона", то королевская прокуратура разрешила печатать. Конечно, были придирки, было сокращение текста. А тут - война. Главная прокуратура запрета на "Тихий Дон" не прислала....

- Как же так?

- Да просто забыли. Я этим воспользовался и в январе 1942 года выпустил в продажу одновременно первую, вторую и третью книги. В Будапеште начался переполох. "Черепфалви" продает "Тихий Дон"! Советский роман "Тихий Дон"! В дело вмешались военные власти - сам начальник генштаба Сомбатхеи. На рукопись перевода и тираж "Тихого Дона" был наложен арест. Активистов распространения романа - профессора Сикла, рабочих Ковача и Лебела - отправили в штрафной батальон. А меня загнали в тюрьму и там взяли за душу: "Где переводчики?" А их у меня было трое: Рене Суран перевела первый том, Шандор Бенами - второй и третий, а Леринц Коваи- четвертый том. Где была Суран - не знаю. Бенами был сдан в солдаты. Леринц, Коваи скрылся. Фашистские газеты подхватили "Акцию" Сомбатхеи и завыли на все лады: "Это - рука Москвы и Коминтерна! "Тихий Дон" - красный факел!". Позже от адвокатов, которые взялись меня защищать, узнаю, что военные власти добиваются судебного процесса, что полиция ищет переводчика Леринца Коваи и что в фашистском парламенте был поднят вопрос о "Тихом Доне".

- Что же было в парламенте?

- Кто-то из депутатов-хортистов подал запрос министру юстиции: "Почему в Будапеште издан и продается красный роман "Тихий Дон"? Ведь автор - Михаил Шолохов, офицер Советской Армии - сражается против доблестных войск фюрера!" "Акция" Сомбатхеи получила поддержку в реакционных верхах и фашистской прессе. И по всем данным быть бы Имре Черепфалви в Освенциме. Но тут возникли некоторые обстоятельства, которые вынудили главную королевскую прокуратуру защищать честь мундира. Дело оказалось в следующем. Коль скоро Сомбатхеи потребовал судебного процесса против "Тихого Дона", главному прокурору (с ведома которого роман был разрешен в печать) надо было подавать в отставку. Заместитель главного королевского прокурора доктор Пал Бароти и министр юстиции Ласло Радочаи извели немало чернил и бумаги, чтобы выгородить главную прокуратуру. Влиятельные силы в высших сферах приняли меры и "Акцию" Сомбатхеи замяли...

Вскоре мои адвокаты выручили меня из тюрьмы.

- Каков был тираж "Тихого Дона"?

- Десять тысяч экземпляров.

- А почему четвертая книга романа так мала по объему?

- Прокуратура зарезала восьмую часть, - ответил Имре Черепфалви. Задумавшись на минутку, он добавил: - Нет, это не то слово. Цензоры, выполняя приказ министра юстиции, прочли финал романа "с повышенным вниманием". Один из прокуроров возомнил себя соавтором Шолохова и переработал восьмую часть "Тихого Дона" до неузнаваемости! Я не мог печатать эту фальсификацию! Поэтому первые три главы восьмой части романа, не исковерканные фашистской рукой, я присоединил к седьмой части и выпустил в свет четвертой книгой "Тихого Дона". На запрос главной прокуратуры, где же текст восьмой части, я ответил: "Моя фирма трещит по швам. Нет бумаги. Нет коленкора. Я разорился, пока сидел в тюрьме. А восьмую часть я издам позже..." И, знаете, она была издана полным шолоховским текстом!

- Как же это удалось? В подполье?

- Нет. Ваши солдаты помогли. Но это было уже весной 1945 года, после освобождения Красной Армией Будапешта. Вот вам и вся история с "Тихим Доном"...

VII

"В Венгрии, - пишет мне Эржебет Каман, - Шолохов был любим не только прогрессивной интеллигенцией, но и рабочими, в особенности пролетарской молодежью, которая зачитывалась "Тихим Доном", восхищалась стойкостью русских коммунистов, их преданностью революции. На вечерах рабочей художественной самодеятельности читали вслух и даже инсценировали главы из романа. В январе 1945 года рабочие Пешт-Эржебета (промышленный район Будапешта) нелегально отмечали годовщину смерти великого вождя Коминтерна и Советской России В. И. Ленина, и после доклада и художественной части вечера молодежью были показаны драматические сцены из "Тихого Дона"^*.

^* (Эржебет Каман. Записка от 3. 5. 1964 г. Будапешт. Прислана в Шолоховский фонд. № В-2890/39. РОМК.)

Андрей Иванович Лукин подтвердил, что в апреле 1945 года на одной из торжественных встреч рабочих Будапешта с частями Красной Армии он видел венгерскую художественную инсценировку из "Тихого Дона" - предъявление Подтелковым ультиматума казачьему атаману Каледину. "Это была великолепная постановка! - рассказывал Лукин. - В ее финале - самоубийство Каледина - венгры, да и наши бойцы, видели и слышали много созвучного краху фашистов- хортистов в осажденном Будапеште. Кстати, в своих бумагах я нашел один интересный документ, свидетельствующий о глубоком уважении венгров к Шолохову". - И Лукин подал мне будапештскую газету "Szabad Szo" весны 1945 года. "Что же это такое?" - "Письмо от Тиссы к Дону", - ответил Лукин. "Из осажденного Будапешта?" - "Нет, уже из освобожденного".

Андрей Иванович взял венгеро-русский словарь и продиктовал мне вольный перевод этого документа.

"Письмо от Тиссы к Дону.

Вступление. От редакции "Szabad Szo": После бесконечных гонений и горьких страданий освобожденный из неволи

Красной Армией известный писатель, а в прошлом простой крестьянин Пал Сабо снова среди нас, борется вместе с нами за создание новой, демократической, народной Венгрии. И его, Пала Сабо, первая статья, написанная после раскрепощения, "Письмо от Тиссы к Дону" - Михаилу Шолохову - предлагается, читатель, вашему вниманию".

"Дорогой Михай Шолохов!

На трагических распутьях прошлых лет мне так часто хотелось написать тебе письмо. Хотелось написать, как пишет человек человеку, как писатель писателю. Но нельзя было написать ни так, ни по-другому. Нельзя было нам писать с берегов Тиссы... Куда бы ни шел писатель - везде муки, кровь и пот, были безрадостные солнечные дни и росистые рассветы.

И лишь только на языке широких просторов, в музыке ветров и в напевах рек мог я тогда поговорить с тобой. Сейчас, Михай Шолохов, наши просторы обнялись как равные. Наши ветры сеют те же бури, яблони наши приносят те же мирные плоды. О, мысль распростерлась теперь над нашим народом здесь так же, как и там, у Дона! И даже наши реки несут на себе одни мечты, хотя зовут их Доном или Тиссой...

Далее скажу я, во-первых, о том, что ты, Михай Шолохов, чудесным образом принадлежишь нам, находишься среди нас, венгерских писателей, а мы принадлежим тебе. Как будто бы та же река и те же просторы были у наших колыбелей.

Заблуждения, добродетели и страдания наших народов настолько похожи, как радуги или ночные призраки над болотом.

Но там, у тебя на родине, со времени написания "Тихого Дона" страдания бедняков утихают, здесь же, у Тиссы, только сейчас освобождается от многовековой судьбы колонии, от господской хитрости мой народ, бедный крестьянин.

Он еще весь в лохмотьях, в глазах еще дрожит мучительный ужас прошлого. Спина его еще болит от побоев, на нем проклятия господского суда. Ему памятна еще грубая ругань, но рука его перебирает уже звенья землемерной цепи. Той цепи, которая связывала его руки на протяжении шести столетий и которой он теперь измеряет и делит бесконечные графские земли. Цепи, слезы, кровь и проклятие были прежде, а теперь - смех, веселье, благоденствие. Звенит цепь,

ударяет в землю лопата, раскрывается борозда и прорастают семена по следам...

Далеко на Западе сражаются бойцы с Дона, пробуждают крестьян других наций, и за все это, Михай Шолохов, отсюда, с берегов Тиссы, от имени моей земли и моего народа благодарю тебя.

Благодарю, что верным остался "Тихий Дон" и все великие русские книги. Как верны остались наши души, вера и любовь к этим книгам. Я передаю тебе благодарность маленького, но много страдавшего народа. Однажды мы, может быть, встретимся вдвоем здесь или там, на берегу какой-нибудь реки, среди счастливых крестьян, как писатели, представляющие великую веру в революцию, живущую в вашем и нашем народах.

Будапешт

15 апреля 1945 г, Сабо Пал"^*.

^* ("Szabad Szo" (Budapest), 15. 4. 1945.)

После войны в Венгрии книги Шолохова изданы стотысячными тиражами. Появились новые переводчики, среди которых лучшим признан талантливый Имре Макай. Написано немало хороших статей.

Мне же в заключение хочется сказать, что, когда я под диктовку моего друга записывал беглый перевод "Письма от Тиссы к Дону", я все время видел перед собой когорту романтиков - отважных пропагандистов книг Шолохова за рубежом. Чернявая касавица Рене Суран за тюремной решеткой и загнанный в солдаты переводчик Шандор Бенами, организовавший первое издание "Тихого Дона", и старый Имре Черепфалви, в душе которого по сей день шелестят и поют шолоховские страницы, и писатель Леринц Коваи, в мрачные годы подаривший своему народу перевод четвертого тома "Тихого Дона", бывший крестьянин, седой старик Пал Сабо, выбившийся в писатели и поведавший нам сокровенную думу Венгрии о Шолохове, и распространители "Тихого Дона" - разжалованный из университета за левые взгляды профессор Берталан Сикл, простые рабочие Коваи, Оровец и Лебел, погибшие в штрафном батальоне, - все они служили бессмертному делу интернационального братства между народами.