"Тихий Дон"

Военная тема в то время была главенствующей. В литературу пришли писатели с фронтов, горя желанием рассказать о виденном и пережитом, о том, как на местах, далеких окраинах России, осуществлялись революционные преобразования жизни. Серафимович показал события, происходившие на Кубани, Иванов и Сейфуллина - в Сибири, Фадеев - на Дальнем Востоке, Неверов - в самарской деревне, Фурманов - на Восточном фронте и в Семиречье.

Шолохов открыл читателю Дон. Ему хотелось рассказать о народе, с которым он жил и вместе с которым боролся за новую жизнь. В ходе работы над романом он расширил его временные границы: прежде думал начать повествование с корниловского мятежа, а потом увидел, что необходима предыстория, и отодвинул события на пять лет, к предвоенному времени. Таким образом, и история, и быт охватывались шире и проблема становилась глубже.

В "Донских рассказах" герои четко разделены на красных и белых, на трудовой народ и кулаков, черты резко обозначены, линия поведения выдержана от начала и до конца, и только "Чужая кровь" показывает казака в процессе перехода к новому, перестройки сознания. В "Тихом Доне" же более сложная ситуация и более трудный путь отражения действительности, многие герои из трудовой среды действуют в романе противоречиво, колеблются, мечутся...

Шолохов стал как бы одним из первых историков гражданской войны. Собрав и обобщив факты, он объективно показал революционные события на Дону и участие в них казаков. Это имело большое политическое значение, особенно в то время, когда историки часто руководствовались формулой: казачество - "исконное орудие русского империализма", "враждебная среда" в период революции.

В апреле 1925 года Пленум Центрального Комитета РКП (б) принял решение "По вопросу о казачестве".

"Общая линия партии в отношении деревни в условиях казачьей жизни должна проводиться с особенно тщательным и постоянным учетом местных особенностей и традиций, содействуя изживанию розни между казаками, крестьянами и ранее угнетенными национальностями этих районов. При этом признать совершенно недопустимым игнорирование особенностей казачьего быта и применение насильственных мер по борьбе с остатками казачьих традиций". Была поставлена задача - "решительное привлечение к советскому строительству через Советы широких слоев казачества"¹.

¹ (КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК ч. I. Изд. 7-е. М., Госполитиздат, 1953, с. 932)

Но не все понимали эту линию. Кое-кто пытался строить отношения с трудовым народом Дона на основе продолжающейся вражды, недоверия, игнорирования традиций, постоянного припоминания прошлых заблуждений.

"Нередко даже сейчас, - писал в "Правде" в 1935 году секретарь Северо-Кавказского крайкома Б. П. Шеболдаев, - можно встретить огульное недоверие к казакам, связанное с воспоминаниями о прошлой борьбе, с непониманием того пути, который проделало казачество за годы революции и коллективизации. Отчасти эти взгляды питаются вредными ошибками ряда "историков" (Борисенко, Янчевский и другие), пытающихся изобразить весь ход гражданской войны в Азово-Черноморском крае как борьбу всех так называемых "иногородних" против всего, якобы единого в своей контрреволюционности, казачества. Такое "упрощенчество" переходит в прямое извращение фактов, в извращение ленинского понимания борьбы в деревне...

Нет ничего несбыточного в том, чтобы лучшие черты казачества - железную дисциплину, отвагу и упорство, преданность делу - направить на укрепление колхозного строя, на защиту нашей родины"¹.

¹ ("Правда". 1935, 5 декабря)

Историк Янчевский упомянут не случайно. Именно он в журнале "На подъеме" "громил" "Тихий Дон" как "реакционную романтику".

Упрощенные представления о казачестве были у М. Н. Корчина, Б. В. Лунина. Документальные материалы часто публиковались выборочно и не отражали полной картины исторического прошлого народа Дона.

Много величественного, эпического, по-народному широкого и бессмертного в истории казаков. Они принесли неисчислимые жертвы и страдания во имя родины и свободы.

Не сохами-то славная землюшка наша распахана... 
Распахана наша землюшка лошадиными копытами...

Этими словами старинной казачьей песни начинается "Тихий Дон". В ней отражена история казаков, которая началась еще с пятнадцатого века.

Казак - по-тюркски удалец, вольный человек. Такими становились все те, кто убегал в незаселенные степи, на Дикое поле.

Они занимались звероловством, бортничеством, рыболовством и в то же время отражали набеги турок, калмыков, черкесоз. Казаки стали охраной южных рубежей России. Они научились не только обороняться, но и наступать, штурмовать крепости, вести сражение на море, изобрели кавалерийские приемы - "лава", "вентарь"... На лодках казаки бороздили Черное море, добираясь до окраин Трапезунда, Синопа, Константинополя. Они прославились азовскими походами, о которых сложены сказания. Турки, говорится в них, хотели подкупить казаков, обороняющих крепость, но те ответили: "Не дорого нам ваше злато, дорога слава молодецкая"¹. Эта борьба продолжалась сто тридцать лет и была завершена общерусскими усилиями.

¹ (Песни, собранные П. Н. Рыбниковым. Изд. 2-е, т. 3, 1910, с. 255)

У них сначала существовала военная община с выборным началом. Не было резкого имущественного различия. И лишь позже выделяется "домовитое" казачество в противоположность "голутвенному" - голытьбе.

Казаки были олицетворением независимости и бесстрашия. С Дона начинались крестьянские восстания - Болотникова, Разина, Булавина, Пугачева. Там спасались от крепостников крестьяне, там действовало правило: "С Дона выдачи нет".

Донцы участвовали в Прутском походе, и в русско-турецких войнах, и на Кубани против ногайских войск, и в Измаиле, и в итальянских и швейцарских походах вместе с Суворовым, который хвалил их за смелость и находчивость. Отличились в Семилетней войне против прусского короля, побывали в Берлине. Геройски дрались в войне 1812 года, заслужили высокое признание Кутузова. Участвовали в Крымской войне и позже - в русско-турецкой 1877 - 1878 годов.

Дух свободолюбия, воинственность, сознание личного достоинства, деятельность, храбрость, рыцарство - были теми чертами, которые ценили в казаках Пушкин, Гоголь, Л. Толстой. Чернышевский писал: "Донцы, братья запорожцев, действительно всегда были воинами в высшей степени отважными и благородными, точно так же, как и запорожцы"¹.

¹ (Чернышевский Н. Г. Полн. собр. соч. в 15-ти т., т. 2. М., ГИХЛ, 1949. с. 701)

Конечно, самодержавие старалось нивелировать, обезличить самобытную жизнь казаков, ее свободолюбивые начала, постепенно насаждало дворянство, чиновничество, утверждало свою власть. Навязало казакам не свойственные им как защитникам страны позорные полицейские обязанности, посылало на подавление восстаний. Казацкая плеть свистела на улицах бунтующих против царизма городов. Только не надо все представлять так, что это делалось с доброго согласия всех казаков и что кроме них никого тогда не посылали на усмирение. Нет, конечно, посылали. И солдаты тоже стреляли в рабочих... Не потому, что хотели этого.

Но все же казаки сумели сохранить много из того, что составляет ценность человеческого характера: в частности, отсутствие раболепия и приниженности, трудолюбие, связь с землей.

Уже в начале нашего века встал вопрос: какие же теперь казаки? На чьей стороне? Осталось ли в них то, что было в Тарасе Бульбе? Или в Разине и Пугачеве? Сохранились ли такие натуры, вроде Лукашки, Марьяны, дяди Брошки?

Казаков пробовали изображать в связи с пугачевской темой Салиас, Г. Данилевский, но они больше увлекались сюжетом, чем правдой действительности и характеров. Более точно писали о казаках А. Серафимович, К. Тренев. В рассказах С. Арефина, Ф. Крюкова тоже есть отдельные зарисовки их быта и психологии.

Шолохов дал совершенно новое толкование, несоизмеримо широкое и оригинальное. У него казаки - это умные, деловые, острые на слова люди, с сильными Характерами. Много в них доброты, искренности, человечности. Показано все здоровое, яркое, примечательное, но без декламации о "народушке", той "чувствительности", которая мешает разглядеть большие жизненные противоречия.

Шолоховские персонажи наделены той же глубиной и цельностью характеров, самобытностью, что и казаки Л. Толстого, герои Гоголя из повести "Тарас Бульба", некрасовские крестьяне.

Исследователи обычно сопоставляют Толстого и Шолохова как больших мастеров эпических полотен, психологов, бытописателей, колористов и пейзажистов. Все это верно. Но самое главное, что должно следовать из сопоставления выдающихся реалистов, - это их подход к изображению народа.

Ближе к "Тихому Дону" и по миру героев, и по аналитической зоркости наблюдений над бытом крестьян - "Казаки" Л. Толстого. Это Лукашка, Марьяна, дядя Брошка.

Вот о Марьяне. Оленин "смотрел на двигавшуюся перед ним сильную молодую женщину. Заходила ли эта женщина в сырую утреннюю тень, падающую от дома, выходила ли она на середину двора, освещенного радостным молодым светом, и вся стройная фигура ее в яркой одежде блистала на солнце и клала черную тень, - он одинаково боялся потерять хоть одно из ее движений. Его радовало видеть, как свободно и грациозно сгибался ее стан, как розовая рубаха, составлявшая всю ее одежду, драпировалась на груди и вдоль стройных ног; как выпрямлялся ее стан и под ее стянутою рубахой твердо обозначались черты дышащей груди; как узкая ступня, обутая в красные старые черевики, не переменяя формы, становилась на землю; как сильные руки, с засученными рукавами, напрягая мускулы, будто сердито бросали лопатой, и как глубокие черные глаза взглядывали иногда на него. Хотя и хмурились тонкие брови, но в глазах выражалось удовольствие и чувство своей красоты".

Здоровые начала в народе, красивое в обычаях, броские характеры, живая жизнь - вот что увидел Толстой.

В "Тихом Доне" народная жизнь исследована, понята, определена с такой же реалистической глубиной. Шолохов поднял крестьянскую тему на невиданную высоту. Множество типов, очерченных крупно и зримо. За героями первого плана - второй, третий... Действует масса - многоликая, бурливая, ищущая. Радость, ликование, печаль, горе, ненависть, любовь - все на виду, все проявляется искренне. Это на редкость красочная панорама глубинной народной жизни.

Поражает объективность изображения, редкая сила типизации. Точность деталей, оттенки чувств, сложное становление характеров, драматическая внутренняя борьба - все это пришло^ от глубочайшего проникновения в жизнь. Луначарский писал: "Надо, чтобы художник вжился в новые явления, чтобы он был, так сказать, насыщен ими, чтобы эти явления охватили всю его природу, а не только его голову. Говоря несколько устаревшими, но всем понятными словами, - недостаточно понять свое время, надо его почувствовать для того, чтоб его художественно изобразить.

Понять время легче, - это требует менее сложных процессов; поэтому часто в литературе нового класса головные произведения, с сильным оттенком рационализма и публицистики, предшествуют таким, в которых мы имеем уже говорящий за самого себя образ, то есть той стадии художественной зрелости, в которой искусство действует особенно на массы и которую справедливо считают стадией подлинного искусства и Белинский и Плеханов"¹.

¹ (Луначарский А. В Собр. соч., г. 8. М., "Художественная литература", 1967, с. 389 - 390)

Народный типаж - это своего рода проверка творческих возможностей художника. Образы Шолохова настолько ярки, что навсегда запоминаешь лица, жесты, речь и поступки.

"Позади на арбе сидела Аксинья, закутавшая от солнца платком все лицо. Из узкой, оставленной для глаз щели она смотрела на сидевшего против нее Григория равнодушно и строго. Дарья, тоже укутанная и принаряженная, свесив между ребер арбы ноги, кормила длинной, в прожилках, грудью засыпавшего на руках ребенка. Дуняшка подпрыгивала на грядушке, счастливыми глазами разглядывая луг и встречавшихся по дороге людей. Лицо ее, веселое, тронутое загаром и у переносицы веснушками, словно говорило: "Мне весело и хорошо оттого, что день, подсиненный безоблачным небом, тоже весел и хорош; оттого, что на душе вот такой же синий покой и чистота. Мне радостно, и больше я ничего не хочу".

Прокофий Мелехов, дед Григория, привез из Туретчины женщину. "Шел с ней за арбой с имуществом по хутору - высыпали на улицу все от мала до велика... но он, распахнув чекмень, шел медленно, как по пахотной борозде, сжимал в черной ладони хрупкую кисть жениной руки, непокорно нес белесо-чубатую голову, - лишь под скулами у него пухли и катались желваки да промеж каменных, по всегдашней неподвижности, бровей проступил пот".

Вот Наталья:

"Под черной стоячей пылью коклюшкового шарфа смелые серые глаза. На упругой щеке дрожала от смущения и сдержанной улыбки неглубокая розовеющая ямка. Григорий перевел взгляд на руки: большие, раздавленные работой. Под зеленой кофточкой, охватившей плотный сбитень тела, наивно и жалко высовывались, поднимаясь вверх и врозь, небольшие девичье-каменные груди, пуговками торчали остренькие соски.

Григорьевы глаза в минуту обежали всю ее - с головы до высоких красивых ног. Осмотрел, как барышник оглядывает матку-кобылицу перед покупкой, подумал: "хороша" - и встретился с ее глазами, направленными на него в упор. Бесхитростный, чуть смущенный, правдивый взгляд словно говорил: "Вот я вся, какая есть. Как хочешь, так и суди меня". - "Славная", - ответил Григорий глазами и улыбкой".

Таковы народные эстетические представления, которые были близки Чернышевскому, Л. Толстому, Горькому.

Все герои в романе индивидуализированы - Пантелей Прокофьевич, Ильинична, Григорий, Аксинья, Дарья, Петр, Аникушка, Авдеич, Христоня, Степан Астахов, Валет, конюх Сашка, бабка Дроздиха, кучер Емельян, кухарка Лукерья и другие. На всех хватило авторского внимания - любопытного, заинтересованного, но в то же время, еще раз напомним, объективного.

Шолохов замечает не только внешнюю привлекательность крестьянина, но и его человечность.

...Григорий, раненный в стычке с белогвардейцем Чернецовым, возвращается на хутор. Его встречают дома:

"С крыльца мелькнули беленький платок и смеющееся, блестящее черными глазами лицо Дуняшки...

Ильинична несла на руках детей; ее бегом опередила Наталья. Расцвела и похорошела она диковинно. Гладко причесанные черные блестящие волосы, собранные позади в тяжелый узел, оттеняли ее радостно зарумянившееся лицо. Она прижалась к Григорию, несколько раз быстро невпопад коснулась губами его щек, усов и, вырывая из рук Ильиничны сына, протягивала его Григорию.

- Сын-то какой - погляди! - звенела с горделивой радостью...

Наталья посадила на другую руку Григория закутанную в платок девочку, и он, растерявшись, не знал, на кого ему глядеть: то ли на Наталью, то ли на мать, то ли на детишек. Насупленный, угрюмоглазый сынишка вылит был в мелеховскую породу: тот же удлиненный разрез черных, чуть строгих глаз, размашистый рисунок бровей, синие выпуклые белки и смуглая кожа".

Даже эпизодические персонажи, мимолетные сцены, характеризующие народную жизнь, выписаны тщательно и любовно.

...Прохор Зыков догнал подводы. Навстречу ему, от головы движущегося обоза, на прекрасном темно-гнедом коне наметом скакала баба. Поравнявшись с Прохором, натянула поводья...

"Прохор, любуясь круглым красивым лицом казачки, с удовольствием вслушиваясь в мягкий тембр ее низкого, контральтового голоса, крякнул:

"Эх, мамушка! На черта тебе мужа искать! Пущай его с лазаретом едет, а тебя - такую раскрасавицу, да ишо с таким конем в приданое - любой в жены возьмет! Я и то рискнул бы".

Крестьяне у Шолохова наделены даром сложных человеческих чувств, кипучих страстей, они тонко воспринимают земные радости и по-настоящему, глубоко страдают. Трогательная красота родственных и дружеских отношений, преданная любовь, тоска, ревность, ликующая радость и безысходная печаль, поэзия воспоминаний и другие психологические нюансы - все это присуще "простому" народу. И если некоторые художники преподносили многое из этого как "тайное тайных", где в полную меру распоряжается стихия, власть инстинктов, нечто темное и слепое, откуда всего один шаг до мистики, то у Шолохова все идет от реальности, тонкого анализа души.

Глубину переживаний, нежные обращения людей друг к другу нередко относили к свойствам натур избранных, интеллигентных, обладающих тонкой организацией психики, общей высокой культурой. Считалось, что этим людям, как правило, близка серьезная музыка, поэзия, что природа для них наслаждение, развлечение, что они склонны к меланхолии и рефлексии. И хотя известно было давно, что и крестьяне тоже "чувствовать умеют", более глубоко раскрыл это Шолохов. Сколько нежности в обычных обращениях друг к другу: "бабунюшка", "болезная", "братунюшка", "светик", "родимушка", "чадушка", "ягодка", "мамунюшка", "дочушка", "батяня", "любушка", "жаль моя", "незабудняя", "колосочек"... Для Ильиничны Григорий - "мой младшенький".

Несмотря на патриархальные пережитки, в семье Мелеховых, ее укладе, традиции много разумного и притягательного. В неравную борьбу за честь невинной жены, которую требовали на растерзание, вступил Прокофий Мелехов. Крут и суров Пантелей Прокофьевич, но в то же время он и справедлив, оберегает честь своей семьи. Не просто из-за самодурства пытается он уломать Григория жениться на Наталье, когда тот увлекся Аксиньей... Да и потом ограждал Наталью и ее детей от бед. Этим занята и хранительница домашнего очага, мудрая и сильная духом Ильинична.

В те годы, когда создавался "Тихий Дон", шла полемика о семье и браке. Появились произведения - "Собачий переулок" Л. Гумилевского, "Луна с правой стороны" С. Малашкина, "Без черемухи" П. Романова и другие, в которых решалась тема, волновавшая молодежь. Огрубление нравов, анархию писатели порой возводили даже в норму, показывали в человеке прежде всего животное, изображали "откровенные сцены". Они есть у Б. Пильняка в "Голом годе" и у И. Калинникова в романе "Мощи".

Нравственные основы, семья, забота о поколении, нормальные супружеские отношения считались пережитком прошлого. А у Б. Пильняка есть рассказ о том, как сын испытывает мужское влечение к родной матери.

У некоторых писателей получалось, что любовь - физиологический процесс, безграничная власть инстинктов, безудержной чувственности. Это приводило к отрицанию психического, эмоционального, приводило к цинизму и арцыбашевщине. Теоретической основой всего этого - если можно всерьез говорить о теории - был вульгарный материализм, в свое время раскритикованный Энгельсом.

Шолохов решает эту проблему, опираясь на здравые представления народа о семье и браке. Он выступает против той любви, которая так устраивает Лизу Мохову, Митьку Коршунова.

Видимо, прав был Пантелей Прокофьевич, когда галопом примчался на поле, с кнутом в руках, услышав, что сыновья подрались и в ход пошли вилы. Глава семьи следит за порядком и не дает никому распуститься.

"- Пе-ре-по-рю-ю-у-у-у... сукины сыны!.. - завопил он еще издали и размотал над головой ременный арапник... - Кто кого вилами порол? За что дрались?.."

Дело не в арапнике, а в том, что есть глава семьи, отец.

Не откажешь в правоте Пантелею Прокофьевичу и Ильиничне, когда они следят за тем, чтоб их снохи - Наталья и Дарья - несли равный труд по хозяйству. Права и Наталья, когда ругает сына за грубость: Мишатка назвал "хромым бесом" деда Пантелея.

Некоторые критики во всем этом видят, к сожалению, домострой, пережиток, а не проявление народной нравственности - этого очень устойчивого здравого представления о человеческих отношениях, нормах общежития, без чего не могла сложиться общественная жизнь. Товарищество, дружба, семья, взаимная выручка в беде, помощь страдающим, альтруизм, почитание старших, забота о детях, честность и бесхитростность, добропорядочность, отвращение к лжи, двуличию, лицемерию, вероломству, наглости и насилию - все эти нравственные нормы сложились на основе многовекового опыта трудовой жизни. И в том их непреходящая ценность...

И сегодня можно учить молодежь мудрому и чистому отношению к человеку, миру, природе на примере бабушки Горького - Акулины Ивановны. А ведь во многом ей сродни Ильинична - простая, сердечная и рассудительная.

Разве не могут служить в чем-то примером те же дед Максим Богатырев, баклановец, присяги 1839 года, и дед Гришака Коршунов? Первый побывал в кавказской кампании, другой - в турецкой.

Вот они сидят за свадебным столом в доме Мелеховых и вспоминают былые походы. Но деда Максима гложет раскаяние: был давний случай, когда в ауле сняли с одним полчанином ковер со стены, положили в торока.

"До этого сроду не брал чужого... бывало, займем черкесский аул, в саклях имение, а я не завидую... Чужое сиречь от нечистого... А тут поди ж ты... Влез в глаза ковер... с махрами... Вот, думаю, попона коню будет..."

А дед Гришака вспоминает, как взял в бою турецкого офицера живым:

"Стрельнул и не попал. Тут придавил я коня, догоняю его. Хотел срубить, а посля раздумал. Человек ить..."

Или едут казаки на фронт. В одной из квартир, где они ночевали, завели разговор с хозяином, дряхлым дедом, участником турецкой войны. Он наказывал:

"- Помните одно: хочешь живым быть, из смертного боя целым выйтить - надо человечью правду блюсть.

- Какую? - спросил Степан Астахов, лежавший с краю...

- А вот какую: чужого на войне не бери - раз. Женщин упаси бог трогать..."

Герои "Тихого Дона", хотя и связаны с мелкой собственностью, разъединяющей людей, хотя и несут на себе тяжелейшее бремя войны, междоусобицы, убийств, предельного ожесточения, разора в хозяйствах и разлома в семьях, - стремятся сохранить человечность.

...На могиле Валета старик поставил часовню. "Под треугольным навесом ее в темноте теплился скорбный лик божьей матери, внизу на карнизе навеса мохнатилась черная вязь славянского письма:

В годину смуты и разврата 
Не осудите, братья, брата.

Старик уехал, а в степи осталась часовня горюнить глаза прохожих и проезжих извечно унылым видом, будить в сердцах невнятную тоску".

По-разному воспринимали критики и этого старика, и его надпись. Некоторым казалось, что это призыв к милосердию как раз в то время, когда необходима была жестокая схватка, это, дескать, от мелкобуржуазного аморфного сознания, нечто толстовское.

На самом же деле надпись будила в сердцах невнятную тоску потому, что в том краю было пролито много крови, заставляла подумать и об этом, и о судьбе бедняка, сложившего голову в междоусобной борьбе.

Высокая нравственность руководила Ильиничной, когда она выговаривала Григорию:

"- Ты бога-то... бога, сынок, не забывай! Слухом пользовались мы, что ты каких-то матросов порубил... Господи! Да ты, Гришенька, опамятуйся! У тебя ить вон, гля, какие дети растут, и у энтих, загубленных тобой, тоже, небось, детки поостались. Ну, как же так можно? В измальстве какой ты был ласковый да желанный, а зараз так и живешь со сдвинутыми бровями. У тебя уж, гляди-кось, сердце как волчиное исделалось... Послухай матерю, Гришенька! Ты ить тоже не заговоренный, и на твою шею шашка лихого человека найдется..."

Какими бы запутанными ни казались им события, как бы далеко ни зашла междоусобица, и Ильинична, и Пантелей Прокофьевич знают: поступать так, как делает каратель Митька Коршунов, не щадящий ни старых, ни малых, - значит стать извергом рода человеческого. После того как Митька зверски расправился с престарелой матерью Михаила Кошевого (хотя он убил Петра), Мелехов не впустил его в свой дом:

"- Поворачивай обратно! - Пантелей Прокофьевич подошел вплотную и, глядя в желтые мерцающие Митькины глаза, твердо сказал:

- Не гневайся, сват, но я не хочу, чтоб ты был в моем курене. Лучше подобру уезжай, куда знаешь...

- Не хочу, чтобы ты поганил мой дом! - решительно повторил старик. - И больше чтоб и нога твоя ко мне не ступала. Нам, Мелеховым, палачи не сродни, так-то!"

Мучительное состояние охватывает Григория и Дуняшку, когда они узнают, что Дарья, мстя за мужа, убила Ивана Алексеевича.

Стремясь к справедливости и свободе, герои Шолохова из крестьянского мира часто ищут правду не там, где она есть. При этом они попадают в бурные водовороты, переживают подлинные трагедии. Вихрь событий иногда запутывает их так, что они теряют контроль над поступками, как это случилось с Григорием и многими другими. Но острота ощущений неверных шагов подчеркивает все ту же глубину народной души.

Главные герои Шолохова - труженики. Писатель всем существом своим с этим народом, он вжился в их простое, безыскусственное бытие, для него непререкаем нравственный ореол труженика, никак не сопоставимый с тунеядством верхушки. Разве мыслимо поставить рядом Григория Мелехова и Евгения Листницкого? Наталью и Лизу Мохову?

Его герои из народа - собранны, ухватисты в работе, сметливы. Они умеют и любят работать. Не выпадут из их рук ни вилы, ни коса, ни топор. Труд - их призвание, радость, смысл и красота жизни. Они гордо осознают свою нужность, незаменимость, ленивым поблажек не дают, хитрых разоблачают, захребетников презирают.

Мы видим казаков в работе. Тяжел их труд. Лошадь - вол - хозяин - погонщица... И под палящим солнцем, и в непогодь медленно, с муками прокладывают они борозду за бороздой. Григория и Наталью, работавших на поле, однажды ночью накрыл снег. Да и в жатву приходится не легче.

"Хутор скочевал в степь. Косили жито. Выматывали в косилках лошадей, задыхались в духоте, в пряной пыли, в хрипе, в жаре... Ветер, наплывающий от Дона редкими волнами, подбирал полы пыли; марью, как чадрой, кутал колючее солнце.

Петро, метавший с косилки, выпил с утра половину двухведерной баклаги. Пил теплую противную воду, и через минуту ссыхалось во рту, мокли рубаха и портки, текло с лица, шкварился в ушах немолчный трельчатый звон, репьем застревало в горле слово. Дарья, укутав платком лицо, расстегнув прореху рубашки, копнила. В ложбинке меж побуревших грудей копился серый зернистый пот. Лошадей, запряженных в косилку, гоняла Наталья. У нее свекловицей рдели опаленные щеки, глаза слезились. Пантелей Прокофьевич ходил по рядам, как искупанный. Мокрая, непросыхающая рубаха жгла тело".

О чем разговаривают казаки на досуге? О земле, урожаях, управке или неуправке в делах, предстоящей земледельческой поре, погоде, которая определяет судьбу земледельца.

Но во всем этом - тяжелом труде, постоянной заботе об урожае, ежечасной суетливости, беготне по базу, напряжении, дружном напоре, когда вся семья берется за неотложное дело и работа горит в руках, - своя особенная красота. Без нее не может быть земледельческого труда - без сокровенной, самой преданной связи с землей, пашней, лугами, красноталом, рекой, проселочными дорогами и тропинками, зеленым покровом полей, звоном птиц и пчел над ними. Без постоянной заботы о животных, умении растить их, понимать, оберегать...

"Григорий, надевая полушубок, слышал, как отец кричал во дворе:

- Скотина до се непоенная, чего ж ты глядишь, такой-сякой?.. А это кто прикладок, что возле плетня, расчал? Кому гутарил, чтоб не трогали крайнего прикладка?.. Потравите, проклятые, самое доброе сено, а к весне в пахоту чем быков будешь правдать?.."

Для того чтобы воспринять это всем существом, всем сердцем приросшего к земле человека - тоже нужно призвание. Оно есть у героев Шолохова.

На этом веками держалась жизнь людей от земли. И если отнять у шолоховских героев их страстный трудовой порыв, их опыт, талантливость, не будет и того неповторимого мира, который так покоряет нас в "Тихом Доне".

Часто говорят, что крестьяне были жадными собственниками. Такими они изображены многими писателями. Но у Шолохова подход более точный, нежели у тех, кто наблюдал деревню издали. В соответствии с реальным положением, он делит крестьян на тех, для кого собственность является средством угнетения, обогащения за счет наемной силы, и на тружеников, кому она необходима была как средство к жизни и добывалась тяжелым трудом. Конечно, и в том и в другом случае она приобретала власть над людьми. Земля, лошадь, волы, сарай, гумно, инвентарь, амбар с хлебом, домашняя утварь - ко всему этому прирастала душа крестьянина. Рождалась жадность. Но она часто вызывалась не только самой природой частной собственности, разжигающей страсть накопления, стремление вырваться в ряд состоятельных и влиятельных хозяев. Крестьянин всегда находился во власти природы, ему грозили стихийные бедствия - засуха, падеж скота, пожары и прочие беды. Поэтому он вынужден был жить про запас, думать постоянно о завтрашнем дне, о том, чтоб не стать нищим и окончательно не закабалиться.

Всякие общественные дележи земли, растряска лугов, как выражались крестьяне, естественно, вызывали тревогу - как бы не досталось худшее, возникали раздоры. Безрукий Алексей "шесть лет враждовал со стариком Кошулиным из-за клочка перепаханной земли. Бил его каждую весну, а земли захватил у него Матвей Кошулин с воробьиную четверть, - зажмурившись, переплюнуть можно".

Это происходит не от хорошей жизни. В тугой узел затягивает нужда даже такого прижимистого хозяина, как старик Мелехов. Занял он у Мохова сто рублей под запродажное письмо, "обернуться старику не пришлось, - урожай не указал, а из гулевой скотины нечего было продать. И вот тебе, как снег на темя, - приехал судебный пристав, прислал за неплательщиков - ив два оборота:

- Вынь да положь сто целковых".

Он все время беспокоится о том, чтоб не разориться, не сделаться, как говорят на Дону, старцем, то есть нищим. Поэтому жадничает, дрожит над каждым колосом и травинкой, особенно во время войны, которая оказалась затяжной и бедственной. Пантелей Прокофьевич приволок в курень даже пулемет, потому что понравилась пружина - пригодится в хозяйстве. В лесу, в музге, напал на сазанов. "Это была, как-никак, удача". Взял, сколько мог донести, кошелку, которой ловил, надежно спрятал, чтоб прийти еще раз, "опасливо оглянулся: не видел ли кто...". Маршрут во время отступления он выбирает такой, чтоб заглянуть к двоюродной сестре - "у ней я и себе и коням корм добуду", заехать к дальней родне и односуму - можно и у них "чужим попользоваться". Даже безмен в дальний путь берет собственный.

Писатель показывает собственническую страсть Пантелея Прокофьевича с юмором и сожалением. Да, действительно, он собственник, но отнюдь не такой, как скажем, Коршунов, Мохов, Листницкий.

Немало писали и о том, что казаки - это особое воинское сословие с таким укладом жизни, специфической чертой которого были завоевания, насилия, грабежи. Война во все времена интересовала их как средство обогащения. Получалось довольно странно. Значит, казаки перестали быть крестьянами в обычном смысле? А кто же тогда за них пахал, сеял, собирал урожай, если они были военными добытчиками?

Да, казаки привыкли распоряжаться имуществом побежденной страны. Но это объясняется не просто их особой природой, грабежи начались не с казаков. Вспомним, что Белинский писал о запорожцах: "Вторгнется в Малороссию толпа крымских хищников, выжжет несколько городов и много сел, перережет порядочное число людей и больше того погонит в плен вместе с бесчисленным множеством малороссийского скота, - удалое казачество, при вести о набеге, вдруг бросится вслед за хищниками, нагонит их, перережет, отобьет добычу и идет само в гости в Крым, где и оставит такие же следы своего посещения. Если же татары успеют благополучно вернуться восвояси, то казаки не замедляют поквитаться с ними визитом... Крымские татары и доблестное казачество понимали политику одинаковым образом"¹.

¹ (Белинский В. Полн. собр. соч., т. 7. М., Изд-во АН СССР, 1955, с. 61)

Все несправедливые войны отличались такими грабежами и набегами.

Оправдывать Пантелея Прокофьевича никто не собирается, но говорить о казаках как о мародерах вряд ли справедливо. Вспомним, какую ненависть к насильникам испытывает Григорий Мелехов и другие казаки.

Кстати, со стихией грабежей приходилось бороться даже в Чапаевской дивизии, об этом хорошо рассказал Фурманов. Касаются этого и Серафимович в "Железном потоке", и Фадеев в "Разгроме". Они объяснили такое явление рядом причин, в том числе психологией прежних войн, и показывали, в каком несоответствии находилось это с целями нашей борьбы и как красноармейцы, партизаны, при умелом агитационном воздействии на них, сами осуждали позорные случаи.

Писатель не обошел и сословные пережитки в сознании казачества, обособленность, кичливость, иногда презрительное отношение к иногородним, "мужикам", автономистские устремления. Но и здесь он проясняет, прежде всего, как сложились эти представления. История казачества никак не укладывается в те карательные операции, которые оно выполняло по распоряжению царского правительства в 1905 году и в последующие годы. Как уже говорилось, казаки дали русской истории Степана Разина, азовские походы, мощные крестьянские движения во главе с Кондратием Булавиным, Емельяном Пугачевым, Иваном Болотниковым, защищали на юге России не только себя - всю страну. Поэтому Григорий Мелехов и рассуждает: видно, оттого и тучна, плодородна наша земля, что обильно полита кровью казаков. История казачества - сложная. Было в ней много такого, чем по праву гордились и такие революционеры, как Иван Котляров. Трудовой народ не был повинен в том, что представления о чести искажались.

Законную гордость казаков - ратные подвиги во имя родины - стала использовать казачья верхушка в сепаратистских целях. "Не одно столетье назад заботливая рука посеяла на казачьей земле семена сословной розни, растила и холила их, и семена гнали богатые всходы..." - пишет Шолохов.

Но и тут происходит строгое деление. Сословные представления, скажем, у Изварина, грамотного, начитанного, сознательного идеолога казачьей обособленности, ненавидящего пришельцев на Дон, и у Григория Мелехова, самовольно выпускающего всех иногородних из белогвардейской тюрьмы, - далеко не одни и те же. Для кого-то сословность - знамя, оправдание корыстного классового расчета, для других - вполне преодолимый поверхностный налет, пережиток, его постепенно снимает время, события эпохи, в которых интересы трудовых казаков все больше и больше совпадали с освободительными стремлениями всего народа.

Теперь о монархизме. Конечно, в старшем поколении было довольно устойчивым убеждение, что монархический строй - оплот независимости державы, гражданского порядка в стране, что царь - от бога. Но Шолохов показал сдвиги в сознании своих героев. Вспомним, что Евгений Листницкий пишет отцу: "На той неделе я видел императора перед отъездом в Ставку. Я обожествляю этого человека. Я стоял во внутреннем карауле во дворце. Он шел с Родзянко и, проходя мимо меня, улыбнулся, указывая на меня глазами, сказал по-английски: "Вот моя славная гвардия. Ею в свое время я побью карту Вильгельма". Я обожаю его, как институтка. Мне не стыдно признаться вам в этом, даже несмотря на то, что мне перевалило за 28".

Сопоставьте это с тем, как Григорий Мелехов прислушивается к словам Гаранжи: "Царь - пьянюга, царица - курва..." "С ужасом Григорий сознавал, что умный и злой украинец постепенно, неуклонно разрушает все его прежние понятия о царе, родине, о его казачьем воинском долге.

В течение месяца после прихода Гаранжи прахом задымились все те устои, на которых покоилось сознание. Подгнили эти устои, ржавью подточила их чудовищная нелепица войны, и нужен был только толчок".

Разница очевидна.

После свержения самодержавия в хуторе Татарском происходит спор казака Богатырева с купцом Моховым:

"- Живы будем - посмотрим! - Богатырев покачал головою и из-под клочкастых хлопьев бровей глянул на Сергея Платоновича недоверчиво. - Ты, Платоныч, свою линию гнешь, а нам, могет быть, что и полегчает от этого?..

- Чем же это вам полегчает? - язвительно спросил Сергей Платонович.

- Войну новая власть, может, кончит... Могет ить быть такое? Ась?"

Партийная классовая позиция автора "Тихого Дона" проявилась прежде всего в том, что по любым признакам, определяющим социальное лицо, - экономическая основа, собственническая идеология, сословные представления, автономистские устремления, монархическая приверженность, - Шолохов отделил трудовой народ от верхушки, жившей крайними реакционными представлениями, показал необратимый процесс расхождения между этими слоями, поиски новых путей, по которым должны были устремиться казаки, постепенное движение масс под общее знамя Советской власти.

Это не значит, что Шолохов не видит в них отрицательных черт - власть земли, силу привычек, бытовые пережитки, безрассудство, стихию.

"...Шепотом гутарили по хутору, что Прокофьева жена ведьмачит", оттого и небывалый падеж скота. Все поверили.

"С хуторского схода пришли казаки к Прокофию...

- Волоки нам свою ведьму! Суд наведем!.."

Или взять побоище около мельницы, когда казаки и "хохлы" пустили в ход друг против друга колья.

А отвратительная сцена с изнасилованной Франей...

Безграмотность народа, наивность суждений, отсталый быт - все подметил писатель. Казаки везут с фронта убитых и спорят о святых, что с ними происходит после смерти и есть ли среди них кто из казаков. Аксинья, чтоб приворожить Григория, идет к бабке Дроздихе. Христоня с отцом ищут клад. Отец роет землю с молитвой. Народ заполняет церковь, особенно старики.

Есть среди них и такие, вроде Пантелея Прокофьевича, его сына Петра, казака Солдатова, который тряс за грудь Кошевого как "предателя", есть и карьеристы, службисты еще с царского времени, искренне верящие белогвардейским "отцам-командирам". Встречаются и отчаянные головорезы. Было бы невероятно, если все казаки стали в условиях их среды, после векового гнета и мощного идеологического воздействия власти и церкви вполне сознательными, во всем разбирающимися, безгрешными, чистенькими, культурно воспитанными. Но, как и в "Донских рассказах", здесь, несомненно, видишь в народе превосходство светлых и здоровых начал.

Шолохов убедительно показал потенциальные силы, заложенные в крестьянстве. Они огромны, если взять даже наиболее обособленную и замкнутую среду.

Многие исследователи уже в тридцатых годах приняли шолоховское понимание народа. Но отдельные критики, как только заходила речь о колеблющихся казаках, и особенно о главном герое - Мелехове, пытались придать роману разоблачительный смысл. Вот, дескать, на какие кровавые действия, анархию, безответственные шаги способна эта масса, как она похожа на стадо, как опасен в ней звериный собственнический инстинкт. Такие критики строят свои концепции умозрительно, не опираясь при этом на исторические факты. И появляются в результате всякие абстрактные построения очень мрачного колорита.

Можно ли, например, научно проанализировать "Пармскую обитель" Стендаля или "Разгром" Золя, не коснувшись материалов, воссоздающих реальные события? Думаем, что нельзя. А вот о "Тихом Доне", оказывается, можно судить, не интересуясь конкретными историческими ситуациями, обходя их и в самом романе. И тогда до чего же просто все выглядит.

Усвой незыблемую истину, что мужик - собственник, одичавшее существо, что в нем главное - от биологии, атавизма, и все в эпопее откроется как на ладони.

Писали о том, что Шолохов якобы разоблачил "собственническое нутро крестьянина... который дороже своей свободы ценит завалившуюся ригу, который жену свою покупает, а чувства свои продает..."¹, изобразил среду "с ее чертами дикой воли, грубой стихийности, "скифства"², что у героев из "Тихого Дона" "простое, до примитива, до животности отношение к действительности, пол и жратва с выпивкой - для них основные стимулы существования", а сам автор "не обрушил на этот быт всю тяжкую силу классово-пролетарского отрицания", "оказался покоренным этим гиблым бытом", "идеализировал глубоко реакционный быт", "не только не противопоставил, но и ничего не поставил рядом с ним"³. Эта определяющая черта, рассуждали подобные критики, "вовсе не отличительный признак казачества. Она характерна для всего русского крестьянства, она наследие варварства и страшной культурной отсталости. С ней нужно бороться"⁴.

¹ ("Октябрь", 1933, № 2, с. 210 - 211)

² ("Октябрь". 1928, № 5 - 6, с. 35)

³ ("Красная новь", 1929, кн. 3. - В сб.: Шолохов М., "Никитинские субботники", 1931. с. 10)

⁴ ("Русский язык в советской школе" 1928. № 1, с. 41)

А вот что писал историк донского казачества Н. Янчевский:

"Если мы взглянем в историю прошлого, то там мы увидим, что уходящие классы, погибая, и в художественной литературе успевали иногда пропеть свою последнюю "лебединую" песнь. Возьмем, например, Шатобриана во Франции, произведения которого пользовались огромной популярностью. Это относится к тому времени, когда буржуазия вышла на историческую арену и когда французская аристократия оказалась выброшенной за борт.

К таким произведениям, отражающим идеологию угасающего, сходящего с исторической арены класса, я причисляю произведение Шолохова "Тихий Дон"...

Окончательная резолюция такая: "Тихий Дон" - произведение чуждое и враждебное пролетариату"¹.

¹ ("На подъеме", 1930, № 12, с. 129 - 130)

Он осудил все: эпиграфы, пейзаж, описание реки Дона, старинные песни в романе, язык. Это, дескать, порождение отжившего базиса.

Подобный схематизм, когда духовную жизнь народа выводят прямо из развития материального производства, то есть проводят принцип не диалектического, а экономического материализма, встречается и до сих пор. А между тем зависимость здесь более сложная. К. Маркс писал: "Однако трудность заключается не в том, чтобы понять, что греческое искусство и эпос связаны с известными формами общественного развития. Трудность состоит в том, что они еще продолжают доставлять нам художественное наслаждение и в известном отношении служить нормой и недосягаемым образцом"¹.

¹ (Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 12. с. 737)

Понять связь духовного, нравственного уклада русской деревни с натуральными формами хозяйствования легче, нежели объяснить, почему многое из этого уклада - трудовой опыт, нравственные нормы, фольклор, язык - "в известном отношении служат нормой и недосягаемым образцом".

Эту мысль в своих статьях развивали те критики, кого заинтересовали броские типы казаков с их экзотикой, неповторимым укладом жизни, самобытной культурой. В. Щербина, например, писал в 1941 году, что "все творчество М. Шолохова полемически направлено против принижения народного характера. В "Тихом Доне" во весь рост встает величие и глубина народного сознания, сила и чистота чувств, непосредственность и искренность их проявления. Иначе Шолохов не смог бы писать о народе с таким чувством уважения и лиричности...

Шолохов... с простыми людьми труда связывает самые сложные интеллектуальные, психологические и эмоциональные проблемы. И писатель сумел в полной мере заставить полюбить своих героев, рядовых крестьян"¹.

¹ ("Новый мир", 1941. № 4 (Цит. по кн.: Щербина В. Эпоха и человек М., "Советский писатель" 1961. с. 59))

Вот почему роман оказался любимым произведением читателей. Крестьянин из донского села Буденовки писал: "Недавно читала учительница в школе "Тихий Дон" Шолохова. Слушать пришли много казаков. И, действительно, правда. Все как настоящее. Люди как живые. Как будто с нашей Буденовки списано и с крестьян наших. Вот такие книги - факт - хороши. Побольше бы их писали. И в таком духе о рабочей жизни, о заводе"¹.

¹ ("Читатель и писатель". 1928, 28 октября)

Шолохову писали:

"В книге "Тихий Дон" широкая народная масса говорит знакомым нам языком, поет песни, которые шевелят сердце, будоражат радостью или прошлым горем; знакомый быт и прилежный труд - все это, вместе взятое, кровно наше...

Эта книга, безусловно, дойдет до последнего куреня казака, до крайней хаты белоруса, до убранной мазанки украинца, дойдет до монгола и сибиряка. Прочтет человек и скажет: "Вот она, живая правда".

Или: "Незабываемое впечатление остается после прочтения "Тихого Дона". Само заглавие, так удачно подобранное, дает представление чего-то широкого, вольного, как вольно и независимо само донское казачество"¹.

¹ ("Молодая гвардия", 1940, кн. 10, с. 112 - 113)

Эти высказывания читателей куда ближе к истине, чем рассуждения некоторых критиков.

Шолохов искренне любит простых казаков. Если бы они были примитивны, если бы ими и в самом деле распоряжались импульсы, которые приводят якобы к тому, что эти люди сами создают препятствия на своем пути, губят себя и ближних, то ведь никакими художественными средствами, самыми изощренными, нельзя было бы поднять их до образов эпических и трагедийных. Нельзя было бы представить всю сложность исторических ситуаций за десятилетие - с 1912 по 1922 год, на которые приходятся небывалые перемены. Все походило бы на трагикомическое, как воспринял В. Ермилов и некоторые другие критики финал эпопеи, и мало что можно было бы извлечь из того опыта.

На восприятии "Тихого Дона", несомненно, отражались те разноречия, какие возникали в подходе к крестьянской теме, где уже давно полыхают беспрерывные споры.