Глава первая. Крестьяне в эпосе Шолохова

Крестьянская тема до Шолохова

Художественный мир Шолохова - прежде всего крестьянский мир, хотя полностью к нему, конечно, не сводится.

Сельский мир... Крестьянин и крестьянский труд... Полевая Россия... История и судьба деревни... Простота, непосредственность, естественность бытия и - "власть земли"... Об этом споры давние и острые, потому что сама тема очень сложна.

Каких только вопросов не касались критики, обсуждая хотя бы прозу о деревне за последние десятилетия. Возвращались к. прошлому. Вспоминали народников, Л. Толстого, Г. Успенского, А. Чехова, И. Бунина, С. Подъячева, И. Вольнова и других. Это и понятно, потому что большая проблема должна восприниматься в исторической перспективе. Но каковы же выводы?

Одни говорили, что прозаики обращаются в наше время к деревенской теме потому, что главная проблема теперь - всестороннее освещение жизни народа, приобщение к подлинным человеческим ценностям, носителями которых всегда были люди труда. Эти прозаики отдают дань уважения людям земли, судьба которых складывалась порой не очень легко, за их нравственные качества - доброту, жизнестойкость, действенность, кровную связь с природой. И если мы хотим сохранить народную культуру, представление о гармоничности бытия, говорили критики, мы должны знать эти ценности, к которым так уважительно относились Пушкин, Гоголь, Некрасов, Аксаков, Тургенев, Толстой, Пришвин и другие, открывшие в простом и обыкновенном высокое и мудрое.

Другие утверждали, что никаких высоких качеств в человеке из деревни обычно не было, все это якобы от славянофильства и народничества. Объективные дореволюционные образы крестьян - это Поликушка, Платон Каратаев, Аким из "Власти земли"; деревня - это мрак, дикость, жестокость и отупение. Да и в наше время, если говорить о людях, "которые живут простой трудовой жизнью", - "у них ли найдем мы ответы на сложнейшие вопросы, стоящие перед нашим обществом, вопросы социальные, философские, нравственные?" - спрашивал один критик и отвечал отрицательно¹.

¹ (Левин Ф. Обоснована ли тревога? - "Литературная газета", 1968, 19 января)

Духовный мир крестьян был ограничен потому, говорили подобные критики, что он отражал натуральную форму хозяйствования. Основными чертами, по их мнению, становились "пассивность и послушание", "грубость и жестокость быта", "общественная инертность и лень", "бесконечная уступчивость"¹. Защиту народной нравственности они воспринимали как "апологию отсталости, невежества и застоя".

¹ (Дедков И. Страницы деревенской прозы. - "Новый мир", 1969, № 3, с. 242)

Есть и такое мнение, что Тургенев, Некрасов, Толстой действительно обращались к крестьянской теме и искали ответы на вопросы времени, но не всегда их находили. "Толстого Тургенев называл художником мысли, ума, - пишет критик, - Толстой идет к народу, к народной жизни от философии, от сложности религиозно-этических доктрин, от груза культуры, его любование Каратаевым похоже на чувство взрослого, уже стареющего человека, который, глядя на игры детей, тоскливо мечтает о своем невозвратном детстве...

Деревня по сути дела была для них (классиков. - Ф. Б.) объектом, а не реальным соком творчества. Да и занимали их в деревне больше такие откровенно философские, "интеллигентские" категории, как равноправие людей, отношение с природой, проблема естественного человека и его нравственного потенциала, а не просто деревня как замкнутый в себе социальный организм".

Если у классиков, рассуждали некоторые, перевешивала философия, то у советских писателей, когда они стремились изобразить народ изнутри, тоже часто не все получалось. "Странно было бы думать, - продолжал все тот же критик, - что столь важный процесс прошел без всяких "издержек". Местью за цельную "земную" силу была известная потеря у многих писателей духовно-нравственного диапазона, философичности, широты, культурности в чистом смысле слова, строгости, если хотите, благородства письма..."¹

¹ (Гусев В. О прозе, деревне и цельных людях. - "Литературная газета", 1968, 14 февраля)

Высказывания критиков, как видим, очень разные. И не по какой-нибудь второстепенной проблеме - речь идет о крестьянстве, его отражении в литературе. Поэтому важно, говоря о деревне, ее истории, психическом складе народа, нравственном облике, обратиться к эпосу Шолохова.

Сельский мир породил массовые крестьянские движения, во главе которых стояли Фра-Дольчино, Гильом Каль, Уот Тайлер, Джон Болл, Ян Жижка, Томас Мюнцер, Флориан Гейер, Стефан Фадингер, Иван Болотников, Степан Разин, Кондрат Булавин, Емельян Пугачев.

Восстание Уота Тайлера, гуситские войны, Жакерия, крестьянская война 1525 года в Германии, антифеодальные восстания в России, Китае окрасили мировую историю в эпические и героические тона и продемонстрировали неудержимый порыв народа к свободе, его отчаянную решимость в борьбе за свое существование. Эта народная стихия и есть главная движущая сила освободительной борьбы эпохи феодализма, без нее нельзя понять истории.

Как известно, главный недостаток драмы Ф. Лассаля "Франц фон Зиккинген" Маркс видел в том, что автор ставил "лютеровско-рыцарскую оппозицию выше плебейско-мюнцеровской". Уделил "недостаточно внимания неофициальным - плебейским и крестьянским - элементам и сопутствующим им их представителям в области теории, - говорил и Энгельс. - Согласно моему пониманию драмы, требующему, чтобы за идеальным не забывать реалистического, за Шиллером - Шекспира, привлечение тогдашней, поразительно пестрой плебейской общественной сферы дало бы к тому же совершенно иной материал для оживления драмы, дало бы неоценимый фон для разыгрывающегося на авансцене национального дворянского движения и лишь тогда само это движение было бы представлено в его истинном свете"¹.

¹ (Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 29, с. 484, 493 - 494)

Это говорилось не только во имя правды прошлого, но и для будущего. Так был определен подход к крестьянской теме, она выдвигалась как важнейшая для дела революции уже в середине прошлого века. В 1856 году К. Маркс пишет Ф. Энгельсу:

"Все дело в Германии будет зависеть от возможности поддержать пролетарскую революцию каким-либо вторым изданием Крестьянской войны. Тогда дела пойдут превосходно"¹.

¹ (Там же, с. 37)

Но история знала не только моменты просветления народного сознания, прогрессивные движения, она засвидетельствовала и мрачную Вандею - контрреволюционные мятежи. Только строго объективный подход к крестьянской теме мог выявить сильные и слабые стороны в крестьянстве, рассудок и предрассудок, светлое и мрачное в их быту, определить социальные и исторические причины сложных драматических ситуаций.

Проспер Мериме создал "Жакерию" - "Сцены из феодальных времен", Пушкин изобразил Пугачева, Эркман и Шатриан рассказали о французском крестьянине эпохи Великой буржуазной революции.

Бальзак и Гюго стремились показать трагическую историю шуанов, вандейцев. Известному аналитику буржуазного общества Бальзаку принадлежит монументальный роман "Крестьяне", поражающий реалистической силой. В нем запечатлен трагизм существования земледельцев в буржуазном обществе, закабаленных дворянами, кулаками и всесильной "властью" самой земли, превращающей человека в жалкого собственника. Аркадия в духе Вергилия и Феокрита, иронизирует Бальзак, меньше всего подходит к деревне того времени. Но когда "низы" воюют с "верхами", предъявляют законные права на землю, тогда крестьянин бывает мудр, смел и требователен, рассуждает открыто и возвышенно.

В романе "Земля" Золя говорит о горькой доле французского крестьянина, объясняет причины и характер народных волнений в прошлом: "За ним стояли века страха и покорности, его плечи огрубели от ударов, а дух его был настолько подавлен, что он не чувствовал своего унижения. Его можно было долго бить, морить голодом, ограбить до нитки, - он все сносил терпеливо в своем сонном отупении, не осознавая сам того, что смутно копошилось где-то в глубине души. И наконец наступал час последней несправедливости или последней обиды, когда он внезапно бросался на своего господина, как потерявшее терпение, доведенное до бешенства домашнее животное. Эти вспышки отчаяния повторялись из века в век. Каждый раз, когда крестьянам не оставалось ничего, кроме смерти, Жакерия вооружала их вилами и косами. Так восстали багауды в Галлии, "пастухи" в эпоху крестовых походов, позднее "щелкуны" и "босоногие", нападавшие на сеньоров и королевских солдат. А через четыре века над опустошенными полями раздастся такой крик гнева и скорби Жаков, который заставит содрогнуться господ, укрывающихся за стенами замков. А что, если им попытаться еще раз и потребовать свою долю жизненных благ, им, на стороне которых численное превосходство? И перед глазами встают картины ушедшего прошлого: полуголые, в лохмотьях, обезумевшие от зверств и желаний, Жаки все разоряют, истребляют, как разоряли и истребляли их самих, и, в свою очередь, насилуют чужих жен!"

И хотя усиленное внимание Золя к физиологии, натуралистическим подробностям, жестоким сценам снижает художественный уровень романа, он содержит и очень много правды, поданной без прикрас и идиллии.

Особенный интерес к крестьянскому миру проявила русская литература, искавшая такой подход к теме, который объективно определял бы роль крестьянства в общественной жизни, его нравственный облик.

Уже "Записки охотника" Тургенева обозначили поворот в сторону пристального исследования жизни деревни, новое в общественном сознании. Это были годы, когда Белинский призывал, чтоб литература заинтересовалась участью угнетенных классов, объективно представила мужика как личность, и связывал это с духом времени, развитием цивилизации, просвещения и гуманности. Тургенев многое увидел и открыл для искусства, потому что смотрел на крестьянскую Русь внимательным, заинтересованным, любящим взглядом. Поведал он о том, как талантлив, умен, честен, душевен русский крестьянин и как замучен и задавлен дикими условиями крепостного права.

С грустью и сочувствием к крестьянам написаны повести "Деревня" и "Антон-Горемыка" Д. Григоровича. "...С легкой руки Григоровича, - считал Салтыков-Щедрин, - мысль о том, что существует мужик-человек, прочно залегла и в русской литературе, и в русском обществе"¹.

¹ (Салтыков-Щедрин М. Е. Полн. собр. соч., т. 13, Л., 1936, с. 229)

Широкую натуру простого человека из народа воспел Алексей Кольцов.

Целую эпоху составила скорбная муза Некрасова о крестьянстве. Его печальные строки - действительно "свидетели живые за мир пролитых слез". Бесправие и нищета, эпидемии, голод и холод в избах зимой, непосильный труд, подати, рекрутчина, почти сплошная безграмотность, отсталый быт, суеверия, колдуны и ворожеи, "воры", орудующие в барском лесу, - все это видел Некрасов. Но ничто не сбивало поэта с его устойчивого, выверенного в соответствии с реальным положением взгляда на народ: пусть он беден, забит, темен, унижен, но жива в нем душа, нравственность, честная ищущая мысль, поэтическое восприятие мира. Ведь именно народ является хранителем преданий, песен, легенд, сказов, образного языка, красивого обряда и мастером искусных дел, чудесных украшений.

Это и есть некрасовский принцип - понятие непреходящее. Припомнил в этой связи статью Добролюбова "Черты для характеристики русского простонародья".

Критик, страстно защищая честь народа, не соглашается ни с западническими, ни со славянофильскими доктринами. Он говорит о сложной психике, открытой и честной душе крестьянина-труженика, сохраняющего, несмотря на дикие условия существования, человечность, деликатность, способность к глубоким переживаниям, "тонким ощущениям, любви, нежности, совестливости". Ему свойственно "сознание, что надо жить своим трудом, а не дармоедствовать", среди крестьян "более внимательности к достоинству человека, менее безразличия к тому, каков мой сосед и каким я кажусь моему соседу. Забота о доброй славе там встречается чаще, чем в других условиях, и в виде более нормальном".

В характере крестьян Добролюбов отмечает стойкость, внутреннюю силу, которая помогает им "уберечься от полного подавления в себе здорового смысла и чистой совести". Он осуждает тех, кто "называет себя образованным на том основании, что, одолевши пять-шесть головоломных наук, в размерах германских гимназических курсов, но с грехом пополам, и, ударившись в ранний космополитизм", "разорвал связь с народом и потерял способность даже понимать основные черты его характера".

Критик призывает "обратиться к свежим, здоровым росткам народной жизни, помочь их правильному, успешному росту и цвету, предохранить от порчи их прекрасные и обильные плоды"¹.

¹ (Добролюбов Н. А. Собр. соч. в 3-х т., т. 3. М., 1952, с. 128, 136, 138, 148, 151)

О деревне писали прозаики-шестидесятники - Левитов, Николай Успенский, Решетников, Салтыков-Щедрин. Они резко критиковали виновников ее. бед и страданий.

Свои представления о крестьянстве сложились и у Л. Толстого. Для него это самое полезное, самое нравственное и здраво мыслящее сословие, оно стоит выше всех господствующих классов. У мужика надо учиться простоте, добру и трудолюбию. Мужик - главная сила в жизни, надежда и опора государства в дни мира и войны. Правда, Л. Толстой, как известно, преклонялся и перед слабыми сторонами крестьянского сознания, звал к опрощению, впадал в крайние противоречия. Их исторические причины раскрыты и объяснены Лениным.

Л. Толстой решительно выступал против отдельных крайностей в изображении народа, которые находил у французских прозаиков. В "Предисловии к сочинениям Ги де Мопассана" он писал:

"Непонимание жизни и интересов рабочего народа и представление людей из него в виде полуживотных, движимых только чувственностью, злобой и корыстью, составляют один из главных и очень важных недостатков большинства новейших французских авторов, в том числе и Мопассана, не только в этом (имеется в виду рассказ "История одной батрачки". - Ф. Б.), но и во всех других его рассказах, где он касается народа и всегда описывает его как грубых, тупых животных, над которыми можно только смеяться. Конечно, французским авторам лучше знать свойства своего народа, чем мне. Но несмотря на то, что я русский и не жил с французским народом, я все-таки утверждаю, что, описывая так свой народ, французские авторы неправы и что французский народ не может быть таким, каким они его описывают. Если существует Франция такая, какою мы ее знаем, с ее истинно великими людьми и теми великими вкладами, которые сделали эти великие люди в науку, искусство, гражданственность и нравственное совершенствование человечества, то и тот рабочий народ, который держал и держит на своих плечах эту Францию с ее великими людьми, состоит не из животных, а из людей с великими душевными качествами; и потому я не верю тому, что мне пишут в романах, как "La Terre"¹, и в рассказах Мопассана, так же как не поверил бы тому, что бы мне рассказывали про существование прекрасного дома, стоящего без фундамента. Очень может быть, что эти высокие качества народа не таковы, какими мне их описывают в "La petite Fadette" и в "La Mare aux diables"², но качества эти есть, это я твердо знаю, и писатель, описывающий народ только так, как описывает его Мопассан, описывая с сочувствием только hanches и qorqes бретонских служанок и с отвращением и насмешкой жизнь рабочих людей, делает большую ошибку в художественном отношении, потому что описывает предмет только с одной, самой неинтересной, физической стороны и совершенно упускает из виду другую - самую важную, духовную сторону, составляющую сущность предмета"³. (Это высказывание Л. Толстого, при всей полемической резкости, имеет большое принципиальное значение.)

¹ ("Земля" Э. Золя)

² ("Маленькая Фадетта" и "Чертова лужа" Ж. Санд)

³ (Толстой Л. Н. Собр. соч. в 20-ти т., т. 15. М., "Художественная литература", 1964, с. 250 - 251)

Заметим, что Толстой, противопоставляя Золя и Мопассана Жорж Санд - ее рассказам "Маленькая Фадетта" и "Чертова лужа", уловил у писательницы немалую долю идеализации: "Очень может быть, что эти высокие качества народа не таковы, какими мне их описывают..." Однако далее добавляет: "но качества эти есть, это я твердо знаю..."

Видел ли Толстой темные стороны крестьянского существования, быта? Несомненно. В предисловии к книге В. фон Поленца "Крестьянин" он говорит: "...Роман этот весь проникнут любовью к тем людям, которых автор заставляет действовать", "внушает не только уважение и любовь к этим задавленным трудом людям, но и заставляет задуматься о том, почему и за что эти сильные и телом и душою люди, с такими возможностями хорошей, любовной жизни, так заброшены, забиты и невежественны"¹.

¹ (Там же, с. 276, 278)

В последней четверти прошлого и начале двадцатого века деревня становится предметом еще более пристального наблюдения. В 1879 году народник П. Н. Ткачев в статье "Мужик в салонах современной беллетристики" писал, что, когда интеллигенту "приходится сталкиваться с реальным мужиком, он оказывается полнейшим профаном по части знания мужицкой души... Культурные люди, принимаясь за изучение мужика, сосредоточили свое внимание не на самом мужике, не на внутренних мотивах его жизни и деятельности, а главным образом на той внешней бытовой обстановке, среди которой мужик жил и действовал. Несостоятельность или, во всяком случае, крайняя односторонность такого способа изучения начинает теперь уже мало-помалу осознаваться и в обществе, и в литературе, и, как результат этого осознания, возникает стремление к психологическому изучению мужика, более или менее отрешенному от всяких предвзятых, априорных взглядов, исследованию и наблюдению мужицкой души в ее различных проявлениях".

Одни произведения он критикует за то, что в них деревня совершенно отсутствует, фабула держится только "на индивидуально-семейных чувствах", другие за эмпиризм, лишенный той объемности, какую сообщает образам художественная фантазия. В третьих психология крестьянина выглядит как некое подобие несложной души так называемых "культурных людей".

"...Спрос на мужика, - писал П. Н. Ткачев, - повсеместный; к мужику устремляются все течения нашей общественной мысли... Одним словом, каждый старается предъявить мужику какое-нибудь требование, возложить на него осуществление какой-нибудь из своих надежд, и каждый старается в этом подогнать его под уровень этих требований и этих надежд... Каждый хочет заполучить мужика и сделать его своим"¹.

¹ (Ткачев П. Н. Избр. соч., т. 4. М., 1932, с. 255, 256, 233, 183, 184)

Так уже в прошлом веке сама жизнь подсказывала, что необходимо такое художественное исследование деревенской темы, которое соответствовало бы ее общественной значимости, требовала объективности, типизации, более серьезного подхода к психологии, убедительного изображения всех сторон жизни. И такие требования по мере роста революционных настроений становились все более настоятельными.

Когда за крестьянскую тему взялись такие исследователи народной жизни, как Глеб Успенский, Короленко, Чехов, Бунин, они сказали о мужиках новое, столь необходимое в то время, слово. Свою цель - показать пореформенное разорение, одичание - они осуществили превосходно, развеяв идеализацию деревенских устоев, которая присутствовала в народнической прозе, хотя вся она к этому, конечно, не сводилась.

Бунин - живописец исключительный. По тонкости наблюдений над крестьянским бытом, обстановкой, людьми, природой, отточенности языка среди тех, кто писал после Чехова о деревне, - ему нет равных.

Он как бы собрал в фокус все то, что волновало Николая Успенского, Слепцова, Решетникова, Левитова, - тяжесть существования, крайний разор, грубость и жестокость быта. Бунин увидел, что в экономическом, правовом, культурном состоянии деревни никакого сдвига с шестидесятых годов не произошло, есть лишь еще большая обездоленность, цивилизация не коснулась деревни. Вот печальный итог, который подводил он своей повестью "Деревня" и рассказами. Он многое подсказал суровым реалистам - С. Подъячеву, И. Вольнову, В. Шишкову, С. Сергееву-Ценскому.

Но у Бунина никак нельзя принять все безоговорочно. В. В. Боровский, высоко ценивший творчество Бунина, как только появилась "Деревня", обнаружил в ней не только "талантливое письмо", реалистическую силу изображения, но и много такого, с чем не мог никак согласиться: "Мрак и грязь - и в физической, и в умственной, и в нравственной жизни - вот все, что видит Бунин в современной деревне... Мужик, на котором держится и физическая и финансовая мощь одной из крупнейших держав, оказывается по изображению нашего автора грубым, некультурным дикарем, каким-то полуживотным, живущим одной жизнью и чуть ли не одними интересами с домашним скотом, тупым, жадным, грязным и забитым...

Пять лет тому назад сонная, застоявшаяся деревня была раскачана революционным шквалом. Она всколыхнулась, хлынула из берегов и раскрыла перед всеми свои сокровенные глубины. Мы все читали знаменитые "резолюции" сельских сходов, следили за выборами в Думу, видали этих крестьянских депутатов, особенно во II Думе, - и все это вовсе не походило на ту картину тупой ограниченности, дикого суеверия, скотского эгоизма, которые рисует нам Бунин.

"Новая" деревня не свалилась, как снег на голову, в один день, она начала складываться еще за несколько лет до революции..."¹

¹ (Боровский В. Литературная критика. М., "Художественная литература" 1971, с. 303, 307 - 308)

"Новую" деревню показали Горький, Серафимович, Гусев-Оренбургский, Скиталец и другие. Они увидели в крестьянине человека с задатками, волей, жаждой духовной жизни, способного на организованный протест.

В той обстановке, когда, по словам Горького, для многих писателей важнее всего было "удовлетворение запроса со стороны общества, напуганного "мужичком" и желающего, чтобы литература представила ему мужичка черненьким и грязненьким скотом, который не заслуживает доброго внимания умытой публики"¹, исключительное значение приобрела поэзия Сергея Есенина. Он пришел со своим миром, со своими образами, напевами, родниковым словом. Мир богатых чувств любви к родине, человеку, природе зазвучал звонким стихом.

¹ (Горький М. Собр. соч. в 30-ти т., т. 29, с. 70)

Л. Сейфуллина позже скажет, что и в обездоленной деревне царской России жили "люди большой совести и беспокойной мысли, искатели правды, мечтатели, протестанты, бунтари. Это русские люди, не согнувшиеся под гнетом насилия"¹. Действительно, сколько нераскрытых сюжетов хранит история. Взять хотя бы движение полтавских и харьковских крестьян в 1902 году. О нем даже в энциклопедии не найдешь никаких справок. А ведь в то время это событие воспринималось как землетрясение и подземные толчки чувствовали все. Ленин писал: "Эти мученики были борцами за свободу и счастье рабочего народа. Крестьяне были разбиты, но они поднимутся еще и еще, они не падут духом от первого поражения"².

¹ ("Литературная газета", 1949, 15 июня)

² (Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 7, с. 195)

Мировая война, революция, гражданская война крепко сплотили рабочих и трудовое крестьянство. Еще в прошлом веке Ленин обосновал идею нерушимого союза рабочих и крестьян, поскольку объективный ход общественного развития закономерно сближает эти классы в борьбе за демократию и социализм. Он отвергал "чудовищную, идиотскую, ренегатскую идею" меньшевиков, "что крестьянское движение реакционно, что кадет прогрессивнее трудовика", учил "заботливо выделять из шелухи народнических утопий здоровое и ценное ядро искреннего, решительного, боевого демократизма крестьянских масс"¹, выступал против тех, кто сбрасывал мужика со счета как революционную силу, подгоняя его под узкую сектантскую мерку непробудно спящей темной массы, угодно служащей любым реакционерам.

¹ (Там же, т. 47, с. 229; т. 22, с. 121)

О том, насколько общими стали в годы революции интересы рабочих и трудового крестьянства, как эти классы составили единый боевой лагерь, Ленин говорил: "Старые акты помещичьего насилия и зверства стояли так наглядно, что убеждать было легко, и даже крестьянство наиболее хлебных окраин, наименее связанное с промышленностью, даже это крестьянство убедить было нетрудно в том, что мы ведем войну за интересы трудящихся, и таким образом вызвать почти поголовный энтузиазм"¹.

¹ (Там же, т. 42, с. 141)

Художники, близко стоявшие к народу, считали своей обязанностью сказать всю правду о крестьянстве, его подвиге, о том, как трудом и кровью скреплялся боевой союз трудящихся города и деревни.

Об этом, прежде всего, писал Демьян Бедный - большевик, агитатор, чья поэзия воспринималась именно как отражение нерушимого союза рабочих и крестьян.

О том, как крестьяне вступали в смертельную схватку с классовым врагом, как боролись за землю, за свои права, родину, рассказал Всеволод Иванов в партизанских повестях, как сын земли Чапаев, бесстрашный степной орел, народный герой, разбивал отборные части белогвардейцев, наводил на них ужас, поведал Д. Фурманов. Крестьяне действовали и в том "натиске орд", который в стиле исторических сказаний воссоздал А. Малышкин в "Падении Дайра". А. Серафимович показал "гудящие толпы", "железный поток", который подминал "под себя интервентов, помещиков, белых генералов".

Писатель в своем произведении использовал высокие стилистические средства, напряженную патетику. Экзотика, слепящие краски - все это сливается с грандиозностью "потока" как символом обновления, красоты жизни, за которую люди принимают смерть. Он считал, что его "Железному потоку" не хватает бытового плана, в нем дан лишь один эпизод - героический поход, а в героях - отдельные резко обозначенные стороны, но нет всех других связей, которые существуют в жизни и удались Шолохову. Но как бы там ни было, Серафимович сумел сказать правдивое слово о революционном крестьянстве.

В 1957 году мне приходилось встречаться с героями похода 1918 года. И хотя прошло сорок лет, в каждом из них узнавал солдата революции: высокое сознание, собранность, воля... Это были те самые бравые пехотинцы, пулеметчики, кавалеристы, разведчики, которые так ярко изображены в повести. А потом они строили новую жизнь, били фашистов.

А. Неверов введет читателя в самую деревню, где героями стали Андрон, Марья-большевичка. Не все менялось так скоро, как хотел бы нетерпеливый Андрон. Не так проста была обстановка. Сложное ощущение деревенского разлома, запутанности отношений - социальных, бытовых, исторических - раскроют и Л. Сейфуллина, Л. Леонов, А. Яковлев, Ф. Гладков. Писатели увидели и мятежи против Советской власти, но давали им не однозначное объяснение, а старались выявить сцепления самых разнородных причин.

После идеалистической иллюзии в "Ключах Марии" о всемужицком царстве С. Есенин придет к постижению реальной новой деревни в "Анне Снегиной", будет воспевать "Русь Советскую".

По-своему осветит проблему деревни М. Пришвин в охотничьих рассказах, "Родниках Берендея". "Ваши слова о "тайнах земли", - говорил Горький, - звучат для меня словами будущего человека, полновластного владыки и Мужа Земли, творца чудес и радостей ее"¹.

¹ (Горький М. Собр. соч. в 30-ти г., т. 24, с. 266)

Художники обратятся к истории. Г. Шторм изобразит Болотникова. А. Чапыгин - Разина, С. Есенин - Пугачева, А. Веселый - Ермака.

Но рядом шли произведения сбивчивые, с легковесными заключениями. Нередко о советской деревне писали слишком мрачно или даже с насмешкой, не соблюдая должного такта.

Если брать некоторые изображения, то получалось, что мужики в прошлом не принимали ничего нового - ни железных дорог, ни технических усовершенствований, что все они во время революции тащили в свои погреба из барских усадеб книги для покрышек на молочные горшки, обирали горожан до нитки, ликовали, когда видели их голодающими, сказочно богатели, становились мироедами, злейшими противниками советского строя.

Создавалось впечатление, будто империалистическая и гражданская войны прошли мимо деревни, не было в ней разору, не проявила она солидарности с рабочим классом, не оказала ему поддержки в общей революционной борьбе.

Г. Никифоров в романе "У фонаря" показывает деревню Мотыги. Живут в ней Дерябины, Чувякины, Хватовы. "Дерябины в голодный год на хлебе капиталы нажили. Народ, бывало, мрет - им денежка в мошну прет, дома себе отгрохали, как в два этажа... А Хватовы отроду конокрады, деньги в три узла вязали, крестьянствовали для отводу глаз... Чувякины чуднее всех. Чувякины отроду кусочники: как весной отсеялись, так на все лето в разъезд... Что Хватовы, что Дерябины, что Чувякины, - у каждого в голове коленце такое есть, чтобы заграбастать".

А ведь такими предстают у некоторых писателей мужики в середине двадцатых годов - рвачи, стяжатели, спекулянты, лентяи, невежды, неспособные ужиться с городом и новым строем. В повести "Родня" Чумандрина крестьяне, пришедшие работать на завод, изображены как неисправимые дикари и хамы.

Многие свои деревенские рассказы строил на анекдотическом материале П. Романов, прокатываясь по поводу якобы мужицкой "стадности", автоматизма мышления, элементарной нераспорядительности и непробудной спячки. А как немыслимо извращено прошлое русского крестьянства в его романе "Русь", задуманном как эпопея... Надо ли доказывать, насколько вреден был такой подход к ответственной теме, как противоречил он духу времени.

Немало было и таких произведений, в которых не проводилось никакого различия между бандитом и хлеборобом, мироедом и тружеником. Крестьянское движение за землю, свободу изображалось как натиск вольницы - обязательно с гиканьем, посвистом, насилием, повальным грабежом, тоской по крови...

Ударялись некоторые писатели и в другую крайность - поэтизацию "соков земли", патриархальности, первобытности, биологических основ.

Художники этого направления, при всей ложности мировоззрения, основанного на пантеизме, создали ряд картин, где показаны увлекательные сцены труда, ежедневные заботы земледельца, опоэтизирована связь с животным миром, природой, естественность.

По-разному звучало это настроение у Н. Клюева, А. Чапыгина, С. Клычкова, С. Есенина.

С середины двадцатых годов литература узнала шолоховских крестьян.