Шолохов в Венгрии (Б. Лэндел)

Нелегко сказать новое о Шолохове - писателе, которого наряду с Горьким считают крупнейшим мастером советской прозы и искусство которого высоко оценивают и советские, и зарубежные исследователи.

Автор этих строк видит свою задачу в том, чтобы рассказать, как искусство Шолохова нашло путь к сердцу венгерского народа, какие нити связывают писателя с венгерской культурой^*.

^* (Об издании советской литературы в Венгрии до освобождения см. мою книгу: "Szovjet irodalom Magyarorszagon 1919-1944". ("Советская литература в Венгрии в 1919-1944 гг."). Budapest, Akademiai Kiado, 1964. В этой книге, вобравшей исследования долгих лет, подробно изложена история распространения произведений Шолохова в Венгрии и той борьбы, которая шла вокруг писателя между прогрессивными силами и реакцией. О восприятии Шолохова в Венгрии см. также: Erzsebet Kaman. Solohov es a szovjet irodalom az 1930-as evek magyar irodalmi kritikajaban. (Эржебет Каман. Шолохов и советская литература в венгерской литературной критике 1930-х годов.) - В книге "Tanulmanyok a magyar-orosz irodalmi kapcsolatok korebol", III. A Magyar Tudomanyos Akademia Irodalomtörteneti Intezete. Русско-венгерские литературные связи. Сб. статей III. Институт мировой литературы имени А. М. Горького АН СССР. Budapest, 1961; и ее же статью "Шолохов в венгерской литературе 30-х годов". - "Русская литература", 1970, № 4, с. 202-208.)

К имени Шолохова внимание венгерского читателя впервые привлек Бела Иллеш в статье "Новый Толстой в литературе", опубликованной в 1929 году в журнале "100%".

В 1932 году появляется скромного вида книга, выпущенная издательством "Эуропа", - "Голод" и другие рассказы из трудных времен", содержащая избранные рассказы Неверова, Шолохова, Федина.

Так венгерские читатели впервые непосредственно познакомились с искусством Шолохова. Маленькое дешевое издание вызвало ожесточенные нападки реакционной печати, поспешившей воспользоваться случаем, чтобы, грубо исказив содержание этих произведений, свести их смысл к утверждению идей о разрушительности революции, о бессмысленности приносимых ею страданий.

В 1935-1936 годах в Венгрии появились и сразу же привлекли внимание читателя первые три тома "Тихого Дона". Триумф "Тихого Дона" был триумфом советской литературы. Роман убедил даже скептиков в том, что в Стране Советов существует литература, стоящая на уровне литературы мировой.

Роман Шолохова был с большим интересом прочитан выдающимся венгерским писателем-реалистом Жигмондом: Морицем. Поэт-революционер Аттила Йожеф считал автора "Тихого Дона" достойным наследником Толстого. Другой выдающийся поэт Миклош Радноти, видел в романе Шолохова воплощение социального и художественного опыта, накопленного в ранний, предшествующий появлению "Тихого Дона" период советской литературы. Он отмечал, что произведение Шолохова "лишено сентиментальности и по твердости и четкости своих лирических интонаций почти уникально; секрет его силы в изображении действительности скрывается - я не могу сказать иначе - в утонченной детализации, которая никогда не выходит на первый план, но полностью подчинена задаче - сделать изображение достоверным"^*.

^* (M. Radnoti. Hej, atyuska, hej, csendes Don... - "Szocializmus", 1935, № 8, sz. 384.)

Крупный критик-марксист Дьёрдь Балинт, один из лучших в Венгрии знатоков советской литературы, о первом томе "Тихого Дона" говорит как о "возможно самом емком по перспективе и самом значительном по весомости современном русском романе". "Это писатель почти толстовской силы, - пишет Д. Балинт, - который, владея искусством находить в серых и будничных судьбах трогательное и величественное"^*, отлично показывает жизнь казачества. Изображение любви Григория и Аксиньи порой способно соперничать с изображением любви Анны Карениной.

^* (Gy. Balint. Solohov. "Csendes Don". - "Pesti Naplo", 1935, № 286.)

В 1935 году появились две работы писателя Петера Вереша - возможно, наиболее важные отклики на первое венгерское издание "Тихого Дона". "Я всегда с интересом беру в руки русские книги. Они, как правило, дают мне нечто более ценное, чем западная литература... - писал П. Вереш. - Их чувство действительности уникально даже в сравнении с лучшими образцами мировой литературы". Далее П. Вереш говорил о том, как много значило для прогрессивных писателей знакомство с произведениями советской литературы уже до появления "Тихого Дона". "Их художественное значение, их перспективность и их современность сообщали им ценность, но мы ждали от русских чего-то другого: русской литературы. Жизненной полноты и задушевности Горького и Толстого, Гоголя и Тургенева". Эти ожидания полностью оправдал "Тихий Дон".

Достоверными считает автор образы коммунистов в романе: "Если бы мы не знали, на что были способны русские... мы могли бы сказать, что обе фигуры (Штокман и Бунчук. - В. Л. ), да и сам подход к и им, искусственны. Но поскольку мы знаем, что в деревнях и в самом деле появлялись высланные или сознательно шедшие туда революционеры, и поскольку мы знаем, что на Путиловском и других русских заводах были но только демагоги, болтливые социалисты, но и деятельные, готовые к жертве смелые люди, нам приходится признать, что здесь перед нами - иная действительность"^*.

^* (P. Veres. A csendes Don. - "Condolat", 1935, № 5.)

Второй том "Тихого Дона", отмечает П. Вереш, помог ему постичь логику революции и изображение жизни в ее революционном развитии: "Закономерность движения жизни в революции и специфическую логику революционного действия - вот что дал мне Шолохов... Он показал в Бунчуке тип не простого революционера - таких уже видели, а революционера особого, большевика... Выстоять там и тогда, где и когда нельзя надеяться на величие как награду - в движении с тысячами похожих на тебя, - это уже нечто великое; на это способен совсем новый тип человека. Шолохов сделал большое дело тем, что представил этот тип в движении и сделал его понятным"^*.

^* (P. Veres. Solohow. - "Gondolat", 1936, № 2.)

В 1941 году - конечно, в сильно урезанном виде - появилось новое издание "Тихого Дона", которое уже содержало одну часть завершающего тома. Новое издание привлекло и внимание правительства. Был арестован издатель по обвинению прокуратурой в измене родине. Начальник Генерального штаба обратился к министру юстиции с предложением воспрепятствовать дальнейшему распространению романа и изъять его из обращения, ибо оп "кроме скрытой большевистской пропаганды, как хорошо написанная книга, представляет к тому же в выигрышном свете русскую литературу"^*.

^* (Подробнее об этом см. мою уже упоминавшуюся книгу, а кроме того, также уже упоминавшиеся статьи Эржебет Каман и работу: Jozsef Erdodi. Adalekok a csendes Don ellen tevezett 1942 evi akciohoz (Йожеф Эрдёди. Документы к планировавшейся в 1942 году акции против "Тихого Дона") в журнале "Filologiai Közlöny", 1960, № 1.)

Рабочие разносили по заводам роман в сотнях экземпляров. Его влияние было необычайным. Число читателей Шолохова сильно увеличилось. Известный венгерский писатель Лёринц Коваи, изображавший в своих романах страдания и борьбу народных масс, принимает участие в переводе "Тихого Дона". Он также неоднократно выступает с высокой оценкой романа Шолохова. Появление первого тома романа на венгерском книжном рынке, пишет Кован, было огромным событием "не только в литературных кругах, но и в самых широких слоях народа, и особенно в среде сознательного пролетариата"^*.

^* (L. Kovai. "Csendes Don." - "Nepszava", 1941, № 226.)

Характерна реакция на издание "Тихого Дона" крайне правой газеты "Уй Мадяршаг". Для автора помещенной в ней статьи роман Шолохова "уже даже и нескрываемая похвала большевизму". Когда мировая буржуазная система и христианская культура ведут, может быть, последний бой с коммунизмом, такая пропаганда недопустима - "особенно если говорит устами тех, чей блестящий талант, сила убеждения и внушения делают или способны делать эту пропаганду весьма влиятельной..."^*.

^* ("Uj Magyarsag", 1943, № 278.)

До освобождения в Венгрии стало известным и другое произведение Шолохова. Словацкое издательство "Прагер" в Братиславе опубликовало в 1938 году, наряду с другими советскими романами, "Поднятую целину" в переводе Аладара Тамаша. Любопытно, что в разгар фашистского террора, незадолго до освобождения два левых издательства - "Аркадиа" и "Эуропа" - готовили к изданию роман, но их планы, конечно, не смогли осуществиться.

Книги Шолохова вместе с другими произведениями советской художественной литературы нашли свое подлинное место в рабочих библиотеках: в библиотеках социал-демократической партии, профсоюзов, рабочих и культурных объединений, в библиотеках заводских нелегальных коммунистических партийных ячеек.

Литературные интересы венгерских рабочих накануне крушения контрреволюционного режима отлично демонстрируют примерные каталоги, составленные для курсов библиотекарей, организованных осенью 1943 года социал-демократической партией: по их данным, на первом месте среди важнейших авторов стоял Горький, а первым в числе наиболее рекомендуемых произведений был "Тихий Дон".

Произведениям Шолохова в Венгрии повезло в том смысле, что они нашли такого отличного переводчика, как Имре Макаи, великолепного знатока венгерского народного языка. Переводы Имре Макаи позволяют венгерскому читателю в полной мере насладиться искусством Шолохова. Переводчик высоко отзывается об осязаемости шолоховского письма и богатстве его языка. "Как много видим мы, - пишет он, - в его произведениях аллегорий, богато развернутых сравнений, напоминающих знаменитые сравнения Гомера"^*.

^* (I. Makai. Solochov müveszetc. A fordito jegyzetei. (Искусство Шолохова. Заметки переводчика.) - "Magyar Nemzet", 10. VII. 1955. Десятилетием раньше Макаи рассказал о том, как помогла ему поездка в Вешенскую в отшлифовке перевода. - См.: I. Makai. Solochov mühelyeben. - "Elet es Irodalom", 1965, № 43.)

Последовавшие после 1945 года и вплоть до наших дней многочисленные издания "Тихого Дона" способствовали росту неослабевающего внимания венгерской критики к шолоховскому произведению. О Шолохове как об исключительном явлении в мировой литературе, как о писателе, которого не затронули разочарования и разлад, сопутствовавшие духовному и нравственному кризису европейской культуры, говорил венгерский критик Эндре Терек.

Он же сравнивал героев Шолохова с героями греческих трагедий: "Их удел - почти роковая трагедия". Но в отличие от Толстого и Достоевского и в отличие от современной пессимистической европейской литературы, страдание у Шолохова приобретает новый смысл, являясь залогом "победы революции, очищения общества, его продвижения вперед"^*.

^* (E. Török. A fiatal Solochov. - "Nagyvilag", 1957, № 7.)

Другой современный критик и литературовед Миклош Ёванович отмечает, что эти рассказы рисуют не только беспощадность и ужасы революционной войны, но и революционный гуманизм, и красоту новых нравов. Лишения и постоянная жизненная опасность не заглушают в душе красных солдат нежности и человечности"^*.

^* (M. Jovanovies. Solochov: Idegen ver. - "Nepszabadsag", 1957, № 205.)

О "Судьбе человека" венгерская критика говорит как о свидетельстве неиссякающей силы советской литературы. Видный современный поэт и публицист Габор Гараи полемизирует с мнением, согласно которому герой рассказа Соколов хочет облегчить лишь тяжесть своего одиночества. По мнению Г. Гараи, Шолохов показывает, что "человек нового склада не может столь глубоко уйти в свое одиночество, чтобы утратить в себе чувство солидарности и человечности"^*.

^* (G. Garai. Maganyuzes vagy közössegi moral. - "Elet es Irodalom", 1961, № 17.)

С огромным интересом была встречена вторая часть "Поднятой целины". Выдающийся венгерский поэт Михай Ваци особо отмечает новаторское изображение перемен в жизни, В образе Давыдова, считает он, Шолохов "создал подлинно современного и "живущего для будущего" героя мировой литературы XX века, который освободился не только от пут общественного угнетения, но и от порожденных ими пут "духовных", от ущемленности, от предрассудков, от принуждения, от сомнений в осмысленности действия, общественной активности". У героев буржуазных романов недостает веры в будущее; "они добровольно отказываются от мира и добровольно уходят". Давыдов - тот новый герой, который хочет "овладеть миром и изменить его. М. Ваци оспаривает мнение, что второй том слабее первого^*.

^* (M. Vaci. Uj barazdak. Jegyzetek Solohov uj regenyeröl. - "Kortars", 1961, № 9.)

Крупный венгерский философ и эстетик Дьёрдь Лукач посвятил Шолохову две большие статьи, содержащие ряд ценных наблюдений. В первой из них дается всесторонний анализ "Тихого Дона". Лукач раскрывает новаторство содержания и формы произведения в рамках своей концепции теории романа. Он указывает на глубокое отличие произведения Шолохова как от бесперспективного, пессимистического изображения крестьянской жизни критическими реалистами, так и от "космизующей" стилизации крестьянской жизни и фетишизации природы в новейшем декадентском романе. Лукач рассматривает личность Григория во многих аспектах и утверждает, что его судьбу нельзя считать трагической. Он указывает на причины поисков "третьего пути", определяемые своеобразием "казацкой идеологии", которая сформировалась при царизме. Лукач утверждает, что Шолохова нельзя считать учеником или последователем Толстого: лишь монументальностью изображения напоминает он Толстого. Распад старого мира и муки рождения нового открыли новые поэтические возможности, которые первым познал Горький. Революционный процесс с необходимостью породил новые стилевые средства. Шолохов мастерски обновил исторический роман. "Его огромная эпическая сила проявляется в том, что эти сверхсложные причинные соотношения он изображает в бытовых сценах казачьей жизни с покоряющей непосредственностью образов, крестьянской лаконичностью диалогов"^*.

^* (Gy. Lukacs. "Csendes Don" (1949). - См. в издании: Gy. Lukacs. Nagy orosz realislak. Szocialista realizmus. Harmadik, javitott es bovatett kiadas. Budapest, "Szikra", 1952.)

Другое исследование Лукач посвящает первому тому "Поднятой целины". Д. Лукач обращает особое внимание на мастерство Шолохова в изображении человека, подчеркивает "большое и сознательное искусство писателя", его умение наряду со случайными, индивидуальными чертами своих героев показать их классовую принадлежность, ни на минуту не лишая их жизненности, не превращая их в схемы. По мнению Лукача, Шолохов дает такую же точную характеристику социальной природы своего героя, как Бальзак, но его художественный метод совсем иной. Бальзак изображает необычайно сложные, медленные процессы изменения общества своей эпохи. Шолохов же - драматизм определяющего судьбы перелома эпох. Этим определяется необычайная сжатость и концентрированность шолоховского письма.

Видный венгерский ученый-литературовед академик Ласло Кардош обращался к произведениям Шолохова не только в отдельных критических статьях;^* будучи руководителем кафедры мировой литературы Будапештского университета, он немало внимания уделил творчеству Шолохова в своих лекциях о советской литературе.

^* (L. Kardos. Uj barazdat szant az eke. - "Csillag", 1950, № 26; Feltört ugar. - "Tarsadalmi Szemle", 1962, № 1.)

Новаторство Шолохова в изображении казачества Кардош сравнивает с тем решительным изменением писательского взгляда, которое проявилось в венгерской литературе в изображении крестьян у Жигмонда Морица. Шолохов рисует социальное расслоение и классовую борьбу в деревне. В революции и в гражданской войне писатель нашел калейдоскопическое обилие "захватывающих и увлекающих примеров героизма, самопожертвования, ненависти и любви". Кардош высоко ценит изображение истории у Шолохова, поэтически верное воссоздание крестьянской жизни, искусство изображения характеров в "Тихом Доне": "Никто с большей, чем Шолохов, силой не изображал крушение старого и движение вперед нового". Говоря о "Поднятой целине", Кардош отмечает неподражаемое изображение классовой борьбы в деревне, силу Шолохова в создании типов, его юмор. "Судьбу человека" критик характеризует как "первое проявление обновленного гуманизма", как шедевр новейшей советской прозы.

Упоминавшийся выше Петер Вереш, который при первом появлении в Венгрии "Тихого Дона" высоко оценил произведение Шолохова, в одном из своих эссе, написанном в конце 50-х годов, говоря о значении для революционных венгерских писателей знакомства с романом Шолохова, отмечает: "Когда до нас дошли первые тома "Тихого Дона", мы на самом деле почувствовали, что, если мы завоюем свободу, мы сможем создавать подлинные социалистические оды, гимны и реалистический эпос. А пока надо бороться за революцию в стихе, драме, в художественной литературе и публицистике... и в этой борьбе нашим знаменем и нашим оплотом были Шолохов и "Тихий Дон"... Как и с какими людьми способна победить нынешняя революция, социалистическая революция? - это был наш главный вопрос, и на это ответил нам "Тихий Дон"... "Тихий Дон" был первым свидетельством, пришедшим из глубины революции, в котором ужасы революции и гражданской войны были высвечены единством веры и поэзии. Одним словом, люди верили "Тихому Дону", и из этой веры родилась надежда: революция не может быть сокрушена. И мы, живущие за пределами Советского Союза, жадно ждали так медленно доходившие до нас тома"^*.

^* (P. Veres. Solohov. - См. в издании: "Szovjot irodalom" (под редакцией и с вступительной статьей Л. Кардоша), Budapest, 1959, s. 427-429.)

Нельзя не сказать и о том, какое большое впечатление произвел визит Шолохова в Венгрию весной 1965 года - его знакомство с венгерским народом, с венгерскими писателями, его интерес к новой венгерской литературе. Встретились брат с братом - когда они с Дьюлой Ийешем шутя заговорили о том, что вполне могли бы сойти за жителей любого венгерского или казачьего селения. Венгерская общественность с искренней радостью и чувством удовлетворения восприняла присуждение Шолохову Нобелевской премии.

Едва ли можно переоценить влияние шолоховского искусства в Венгрии. Правдивость, с которой Шолохов изображает эпические, героические и трагические годы гражданской войны, глубоко захватила всех, кто искал, но не мог найти в буржуазном мире больших идей, кого не отпугнул трагизм рождения нового мира и кто получил таким образом поддержку в борьбе за более человечный мир. Освобождение широко открыло двери советской литературе: произведения Шолохова пришли к венгерскому народу во многих сотнях тысяч экземпляров.