Изображение первой мировой войны в романе М. Шолохова "Тихий Дон" (М. Заградка)

I

"Тихий Дон" - произведение многоплановое. Композиция его, следующая, в сущности, хронологии событий предвоенного времени с начала первой мировой войны, а потом революции и гражданской войны, образует смелое сочетание любовного, семейно-бытового и исторического плана.

"Узкая" семейно-бытовая экспозиция включает в себя многочисленные мотивы, которые связывают образ мирной жизни на Дону с историческими, в первую очередь военными фактами прошлого и характеризуют предвоенную атмосферу возрастающей жестокости и человеческого отчаяния. Многозначителен и нов в заключении романа все суживающийся простор затихающей гражданской войны на Дону, изменившегося казачьего быта и судьбы Григория Мелехова.

Образ первой мировой войны имеет в цепи событий определяющее значение: включающий в себя и изображение предвоенной атмосферы, он мотивирует революционные события 1917 года. С изображением мировой войны в романе связан также показ формирования характеров и их дальнейшего развития в период революции.

Образ войны в "Тихом Доне" не только определяет структуру романа, но имеет и более широкое значение. Шолохов продолжает и по-новому развивает традиции гуманистической русской литературы, традиции правдивого изображения войны; вместе с тем он ведет прямую и косвенную полемику с реакционными идейными и литературными штампами дореволюционной русской прозы.

Начало войны с Германией было, как известно, встречено частью русской интеллигенции с пафосом, который разделяли определенное время и некоторые писатели-гуманисты. Доводы, оправдывавшие войну, обосновывались философски, религиозно, политически и посиди националистический, панславистский и т. п. характер.

Многие декларации представляли собой выражение либо официальной монархистско-буржуазной пропаганды, либо типично интеллигентского, оторванного от народа миропонимания. Обращаясь к изображению войны в 20-е годы, в ретроспективе совершившейся в России революции, гражданской войны и первых лет создания нового социалистического общества, Шолохов, исходя из завершившихся уже в жизни "сюжетных концовок", дает исторически объективное обобщение того понимания войны, с которым мы встречаемся в выступлениях М. Горького, в рассказах А. Серафимовича, в поэмах Вл. Маяковского.

Шолоховский многогранный образ войны написан явно с позиций большевистского "пораженчества", предчувствия и ожидания общественного взрыва. Писатель приводит целый спектр суждений о войне - от реакционно-шовинистических до пролетарско-интернационалистических, причем оп не упрощает ни народное мнение, ни его специфически казачью разновидность. Часто писатель пользуется приемом воспроизведения голосов из толпы, выражающих самые разные суждения - стихийно возникшие, бездумно повторяющие официальную версию или сознательно отстаивающие свое понимание войны. Казаки, в своем большинстве, относятся к войне как прямому исполнению своего долга, но в одном случае у них возникают сомнения, вопросы, в другом - внутреннее сопротивление войне.

Авторское мнение однозначно с самого начала. В образе взвихренной атмосферы России присутствует прямая авторская оценка газетной пропаганды и косвенно, следовательно, ура-патриотической литературы: "Газеты, захлебывающиеся воем..." Заключая сцену, в которой казаки, едущие на войну, переписывают молитвы, писатель предвосхищает будущее и рисует обобщенный образ смерти на поле боя, которая ждет многих казаков.

Отношение к войне офицера-аристократа персонифицируется писателем в образе Евгения Листницкого, с которым связана в романе линия антинародного миропонимания, социально и психологически развернутая в индивидуализированном характере ("хочется живого дела и... если хотите - подвига", "во мне сказывается славная кровь Листницких"). Своим скептицизмом по отношению к придворной службе, жаждой показать себя в деле, стать героем, аристократически-снисходительным поведением с неаристократами, чувством семейной чести и традиции Листницкий в первых главах, рисующих войну, несколько напоминает - но только внешне - Андрея Болконского. Листницкий стремится, так же как и Андрей, философски обосновать свою позицию. Однако в дальнейшем автор все больше обнажает низменность души Листницкого - жестокого врага народа, более того - своего рода "идеолога" этой вражды.

В романе многообразно обрисовано народное отношение к войне в его, условно говоря, казачьем варианте.

Оно отражено прежде всего в образе Григория Мелехова. Григорий на первый взгляд исполнителен, даже послушен, но вместе с тем в нем растет и внутреннее и внешне выраженное сопротивление психологии и действиям военачальников. Он старается не поддаться воздействию атмосферы жестокости, однако в первом же бою впадает в безумную жестокость, как и все остальные. Его угнетает безжалостность войны, но и он привыкает к этому и вскоре становится холодным исполнителем приказов. Он чувствует несправедливость и антинародность порядков, приведших к войне, по ему не чужды и воинское тщеславие, и традиционное понимание казачьей чести. По отношению к войне он является барометром все изменяющегося соотношения исторической сознательности и стихийности, в чем мы усматриваем и своеобразие его характера, и одновременно типические черты его среды.

II

Для ряда писателей предреволюционных лет характерно было моральное оправдание войны и ее эстетизация, способствующие созданию героических лжелегенд и идиллического мифа о ней. В этом явно сказалось продолжение старых лжеромантических традиций изображения войны как прекрасного зрелища, дискредитированных в свое время реалистической литературой XIX века, особенно Л. Н. Толстым. Жестокая правда о воине говорилась после Толстого каждый раз, когда вспыхивала новая война и снова возникала потребность разоблачить ее социальную суть: так Вс. Гаршин писал о русско-турецкой войне, В. Вересаев - о русско-японской и т. д.

В период первой мировой войны также происходит столкновение концепции эстетизации войны с концепцией художественной правды, хотя последняя могла выразиться лишь в ограниченной цензурой форме. Ярким примером эстетизации войны явилась книга Евг. Чирикова "Эхо войны". Заключительные строки книги звучат уже совершенно мистически: "...красиво вспыхивали над лесом огни разрывающейся шрапнели... в наступающей ночной тишине падали с небес сундуки с листовым железом... А в кротких бледно-синих небесах уже зажигались божьи лампады..."

Шолохов в своем описании военного пейзажа следует традиции Л. Н. Толстого. Влияние этой же традиции ощутимо и в некоторых очерках военного времени, например, Серафимовича. По существу, та же тенденция ярко выразилась в романе А. Барбюса "Огонь". "В тревожную паузу между героическими и раздирающими фанфарами, - писал критик журнала "Летопись" о французской литературе времен войны, - вливается жуткая тишина очень простых и верных страниц Барбюса"^*. Многие шолоховские страницы можно охарактеризовать подобными словами. Но в них содержится и нечто большее, что связано с динамикой образа войны в романе, с объективной позицией автора, понимающего, что революция - единственно необходимый выход из создавшейся исторической ситуации.

^* (Цит. по ст.: Андрей Левинсон. Из литературной жизни Франции ("Огонь" Анри Барбюса). - "Летопись", 1917, № 5-6, с. 256.)

Военный пейзаж у Шолохова всегда конфликтен, оп строится на контрастах мирного труда и войны (хлеба - конница), красоты природы и ужасов войны (деревья в рваных ранах) и т. д. Деталь в таком конфликтном описании становится многофункциональной, она соотносится и с близким, и с более отдаленным контекстом. В таком пейзаже сталкиваются три "начала" - человек, природа и война. В том, как обрисованы их взаимоотношения, ясно ощутим голос автора, его отвращение к войне, которая уничтожает плоды человеческого труда, красоту природы. Пейзаж у Шолохова лиричен и нередко отчетливее, чем прямые авторские суждения, выражает идейную позицию писателя. "Вызревшие хлеба топтала конница, на полях легли следы острошипых подков, будто град пробарабанил по всей Галиции... Там, где шли бои, хмурое лицо земли оспой взрыли снаряды: ржавели в ней, тоскуя по человеческой крови, осколки чугуна и стали. По ночам за горизонтом тянулись к небу рукастые алые зарева, зарницами полыхали деревни, местечки, городки. В августе - когда вызревают плоды и доспевают хлеба - небо неулыбчиво серело... В садах жирно желтел лист, от черенка наливался предсмертным багрянцем, и издали похоже было, что деревья - в рваных ранах и кровоточат рудой древесной кровью".

В этой пейзажной зарисовке сливаются в единое и художественно совершенное целое мотивы и детали трех пластов - природной стихии, природы, связанной с мирным трудом человека, и следов разрушающей деятельности человека. Все эти пласты можно отчетливо выделить, но вместе с тем мы их чувствуем как неразделимую картину горя человека и земли, как авторский плач над человеком и землей. Единство общей атмосферы описания и авторской оценки основывается прежде всего на нарушении однородности пейзажного описания при сохранении единства идей, единого пафоса.

Шолохов нигде не пользуется так часто, как в пейзаже, сравнением или метафорой, делающими пейзажную зарисовку динамически конфликтной. "От Балтики смертельным жгутом растягивался фронт". Даже в таком предельно обобщенном "пейзаже" на карте писатель найдет возможность дать свою оценку. "Великое разрушение и мерзостную пустоту являл город в этот предвечерний пышно расшитый красками час". Чаще всего Шолохов противопоставляет войне мирную жизнь, причем мирную жизнь представляют образы деревенской жизни, труда крестьянина, родной природы.

Иногда в описании военных действий достаточно одной-двух фраз, чтобы раскрыть конфликтность мирной жизни и войны: "Шагах в десяти от них волнилось неубранное, растерявшее зерно жито. Выхолощенные ветром колосья горбились и скорбно шуршали". Конфликтность содержится не только в самом включении "мирных" деталей в военный контекст, но и во внутреннем смысле этих деталей ("неубранное жито" - люди, которым его убирать, заняты войной; "колосья... скорбно шуршали" - авторская оценка, потенциально совпадающая с чувствами героев).

Конфликтное сочетание мирных и военных деталей в пейзажном описании нередко приобретает символический характер. В таких случаях авторская оценка дается через изображение конкретной военной ситуации. Вот как рисует автор сцену атаки конницы, проносящейся через житное поле: "Высокое, выше пояса, жито, все перевитое цепкой повителью и травой, до крайности затрудняло бег лошадей. Впереди все так же зыбилась русая холка жита, позади лежало оно поваленное, растоптанное копытами". Жито, плод труда человеческого, будто сопротивляется войне, но стихия войны пока сильнее. Грустной иронией звучит в этой сцене старая метафора, давно перешедшая из крестьянской жизни в военную: "Убийственный огонь выкосил передние ряды".

Образы природной стихии перекликаются в романе с изображением тех перемен, которые происходят в солдатских построениях. Сравнения или метафоры не только ярко обрисовывают атмосферу войны, но и несут в себе четкую авторскую оценку: при Керенском "в армиях вызревший гнев плавился и вскипал, как вода в роднике, выметывая глубинными ключами...".

Сравнения, метафоры и символика, взятые из области природы, которые Шолохов использует для изображения войны, как правило, соотнесены с человеком, его настроениями, трагической судьбой.

Прием прямого сравнения или параллели между человеческим характером и явлением природы у Шолохова, как правило, подчеркивает исключительное значение персонажа, особое к нему внимание писателя. Именно так впервые вводится в роман образ большевика Бунчука, который "напоминал... обдонское дерево караич... весь он был скуп на краски, холодно-сдержан, - караич, крутое, железной твердости дерево, выросшее на серой супеси неприветливой об донской земли".

Военный пейзаж в романе "Тихий Дон" деэстетизирует войну, обнажая трагедийность событий и человеческих судеб, логику их движения к революции, авторскую оценку характеров и самого исторического процесса. Пейзажные зарисовки в романе в совокупности своей, даже если их рассматривать изолированно от тех конкретных эпизодов, с которыми они связаны, рисуют в обобщенном, порою символическом виде весь ход войны и страданий народа. Автор достигает огромного эффекта, одушевляя образ земли и природы. В этом образе нет сусальности, сентиментальности, а есть глубокая грусть, даже трагизм и вместе с тем утверждение бессмертия всего живого на земле. И в этом исторический оптимизм шолоховской эпопеи.

III

Для подавляющего большинства произведений, созданных непосредственно в период войны, характерно стремление отразить положительные примеры патриотических чувств разных слоев населения, что под пером некоторых писателей превращалось в иллюзию классового мира.

Удивительная способность увидеть и передать самые распространенные иллюзии о войне была характерна для А. Толстого. Его мужик, Дмитрий Аникин, из рассказа "Обыкновенный человек", является носителем "примерных" качеств и становится опорой для такого же "образцово" настроенного интеллигента Демьянова. "Кабы нам бог войны не дал, ограбил бы нас", "на все государство он посягнул, немец. Вот нам разум-то и прояснило от этого". Эти слова "мужика" являются основанием "интеллигентской" философии Демьянова - "от мелочной жизни в мире к наполненной смыслом жизни на войне". "Вчерашнее мне не нужно, завтрашнего не знаю. А душа полна, страшно полна..." - говорит Демьянов. Покорность судьбе, наивный патриотизм, благодарность богу за возможность послужить родине и "воскреснуть" - эти черты как будто продолжают традицию Л. Толстого в изображении каратаевщины. Но продолжают лишь частично. Мироощущение персонажей из народа деформировано, в него искусственно внесено - от "интеллигенции" - лишь по видимости "народное" самосознание.

То же самое можно сказать об усилении у народа религиозных чувств во время войны. Массовая беллетристика военного времени подхватила эту реальную черту народной психики, выдвинула ее как главную черту русского народа. М. Шолохов борется с разного рода беллетристическими шаблонами и иллюзиями военного времени но преимуществу косвенно, всей логикой развития образа войны. В одном случае он, однако, вступает в прямую полемику с массовой литературной продукцией военного периода - с лубком и трактовкой в нем военных подвигов.

Лубочные картины весьма способствовали распространению самых примитивных шовинистических чувств среди народа. Лубок, детище города, издавался для отсталой деревни. Враг в лубке всегда слаб и труслив, победа над ним для русского молодца - дело легкое. Отсюда идут и названия лубочных картинок и брошюр - "Дюжина немцев на одном казацком штыке", "Геройский подвиг девушки, убившей германского офицера..." и т. п.

В лубке кровавые ужасы войны предстают перед читателем в игривом, смешном, примитивно-героическом, по сути дела, циничном освещении.

Одним из самых распространенных лубочных произведений был рассказ "Геройский подвиг донского казака Кузьмы Федоровича Крючкова". Эта брошюра вышла в 1914 году и переиздавалась в разных вариантах. Ее питали главным образом в деревне, но зачитывались ею и городские мальчишки, жаждавшие подвига. Убить одиннадцать немцев, получить шестнадцать ран и выжить - это ли не привлекательно для молодого человека? В сентиментальном рассказе "Добровольцы" об этом с умилением писал Е. Чириков. Мать и отец гордятся своими мальчиками, которые под влиянием брошюры о Крючкове сбежали на фронт, но которых вернули домой к родителям.

Противоположную позицию в трактовке "подвигов Крючкова" занял в своей речи на заседании Лиги социального воспитания 25 июня 1917 года М. Горький; "Дети чувствуют страшный смысл войны так же, как взрослые, увлекающиеся ею: герой, это тот, кто много убил, а сам остался жив. Их научили думать так и рассказы о подвигах казака Кузьмы Крючкова... Грамотные дети с восторгом читают в газете такие слова бывшего священника: "Тщетно пленные умоляли о пощаде, наши молодцы воздали им по заслугам". Дети понимают, что это значит: молодцы перебили пленных". В "Жизни Клима Самгина" Горький еще раз вернется к крючковской легенде.

М. Шолохов, верный своей установке на деэстетизацию войны, вступает с крючковским лубком в прямую полемику еще и потому, что речь в нем идет о донском казаке. Писатель не ограничился изображением известного "подвига". Он дал сначала лаконичный, выразительный портрет Крючкова, примитивного казака, злоупотребляющего своим чином приказного, придирающегося к мелочам и избивающего молодых сослуживцев по своему произволу. Только после этой экспозиции писатель рисует один из первых эпизодов войны.

Крючков входит в состав казацкого поста, которым командует Астахов. В нескольких сценах Крючков изображен как грубый и не очень дисциплинированный солдат, который не прочь выпить и посмеяться над более слабым. Боевой эпизод, нарисованный весьма детально, начинается с рассказа о перестрелке. Пространство повествования постепенно суживается, происходит быстрая смена углов зрения - авторского и героев повествования Крючкова и Иванкова. Во всей полноте даются жуткие переживания преследуемого Иванкова, над которым нависла угроза смерти. Крючков подоспел Иванкову на помощь и убил угрожавшего ему немца. Немцы окружили Крючкова: "...оп, подняв на дыбы коня, вихляясь всем телом, отбивался шашкой до тех пор, пока ее не выбили. Выхватив у ближнего немца пику, он развернул ее, как на ученье". Шолохов не лишает Крючкова смелости и боевой изворотливости, но постепенно придает этой военной схватке характер безумной драки, где люди теряют свое человеческое лицо и, "озверев от страха", "кололи и рубили по чем попало". "Обеспамятевшие от смертного ужаса лошади налетали и бестолково сшибались".

Таким образом, Шолохов рисует один из обыкновенных военных эпизодов, где обыкновенные люди, еще не искушенные в бою, испугались друг друга, вступили в бой, выполнив свой долг, и только случайность решила исход их схватки. Нет здесь трусливых, но нет и чудо-богатырей. Все здесь обыкновенно - и страх, и ужас, и потеря рассудка, и инстинктивная защита собственной жизни. Реалистический показ заурядного военного эпизода и психики человека в бою являлся одной из задач шолоховской полемики с лубком. Шолохов разоблачил лубочную легенду, взятую на вооружение шовинистической пропагандой. В самом конце короткой главы-полемики писатель противопоставляет тому, что называли подвигом, то, что за ним кроется, - "нравственную искалеченность" людей после боя. В подобной оценке происходившего нельзя не почувствовать влияния толстовского взгляда на войну. Правдивость и гуманизм Шолохова резко противостоят здесь лживости лубочного варианта официальной военной пропаганды.

IV

Перерастание антивоенных настроений в революционные не могло быть изображено в литературе военных лет в прямом, непосредственном повествовании. Но оно все-таки проникло в литературу как символ, намек, предчувствие, из которых читатель мог сделать объективные выводы. Так звучат некоторые очерки и рассказы Серафимовича, революционный смысл которых позднее раскрыл сам автор. Общеизвестно, что предчувствовали революцию некоторые поэты, особенно Маяковский.

Следует учитывать, что немало из написанного непосредственно во время войны попало в печать значительно позднее. Об этом свидетельствуют, например, дневники Д. Фурманова. В 1916 году он еще не был большевиком, но уже сделал многозначительный вывод из фактов издевательства офицеров над солдатами: "Недалеко то время, когда прорвется молчание - и начнется большое дело, дело "О безответственности российских Скалозубов" (запись сделана 16 февраля 1916 г.)^*. Весьма интересные факты о Л. Андрееве приводит в своей статье "Литература 1914-1917 годов" В. П. Вильчинский. Л. Андреев, для которого, как известно, характерны милитаристские настроения, писал в 1915 году И. Шмелеву о "неизбежности революции, которая продолжит войну и разрядит накопившиеся огромные силы и душевную энергию..."^**.

^* (Дм. Фурманов. Собр. соч. в 4-х томах, т. 4. М., Гослитиздат, 1961, с. 81.)

^** (Цит. по сб.: "Судьбы русского реализма XX века". Л., 1972, с. 240-241.)

По существу, лишь в 20-е годы появились произведения А. Толстого, К. Федина, М. Шолохова и других советских писателей, рассказывающие о росте революционных настроений во время войны.

У Шолохова народ, представленный самыми различными человеческими и социальными типами, изображен в его движении к революции с огромным эпическим размахом.

В эпизодах, рисующих предвоенную жизнь на Дону, фиксируются признаки приближающейся войны. Постепенно, почти незаметно, но со все возрастающей силой вступает в повествование революционная тема, воплощенная прежде всего в линии Штокмана. Рассказывая о трагических событиях войны, Шолохов рисует недовольство народа войной, нарастающие противоречия между солдатами и офицерской верхушкой, показывает, как зарождаются в массах революционные настроения.

На этом этапе Шолохов развивает образ войны по трем основным линиям, а именно: а) дискредитируя ура-патриотизм и эстетизацию войны официальной пропагандой; б) рисуя нравственную трагедию человека на войне, потерю им естественных представлений о морали; в) изображая нарастающие ужасы войны, ощущение противоестественности, бессмысленности войны.

Все эти линии переплетаются и дополняют друг друга, создавая единый образ войны.

Дискредитация официальной пропаганды имеет в этой части романа как прямые публицистические формы (мы убедились в этом на примере разоблачения крючковской легенды), так и другие - более опосредованные формы деэстетизации войны. Приведем один пример.

Сотник Листницкий едет на фронт. Он презирает "серые" "мужицко-солдатские лица" и трусливых офицеров тыла, ненавидит тех, кто скептически относится к войне и предсказывает поражение. Война притягивает его своей таинственной красотой и величием будущего подвига. Настроение Листницкого охарактеризовано через описание мертвой лошади. Спутник героя, санитар, "сплевывая на вздувшийся живот лошади", указывает на мертвое животное как на что-то отвратительное и ужасное. Но Листницкий, злобно обрывающий его, находит в облике мертвой лошади нечто привлекательное. Листницкий "определил, что лошадь была молодая и хорошей породы". Далее в описании, передающем восприятие Листницкого, все сильнее чувствуется эстетское смакование красоты смерти: "Нога мертвой лошади чернела сзади безголовой часовней", "нога с плотно прилегшей рыжей шерстью неотразимо зацвела, как некая чудесная, безлистая ветвь, окрашенная апельсиновым цветом".

Это декадентское смакование ужасного характеризует пресыщенность героя, жажду новых, острых ощущений, извращенность его психики. В контексте всего этого эпизода маска благородства и аристократического презрения ко всем, кто неспособен на такие "высокие" чувства, срывается писателем, о чем свидетельствуют реплики доктора, трезвые слова санитара и следующее затем авторское описание перевозки раненых, в котором нет и намека на эстетизацию, а есть боль и сострадание.

Нравственные потрясения рисуются главным образом в сценах начала войны, когда люди еще не привыкли к убийствам, крови, жестокости. В авторском комментарии к "крючковскому" эпизоду прямо говорится о морально искалеченных после боя людях. Нравственным шоком был первый бой и для Григория: "Путано тяжек был шаг его, будто нес за плечами непосильную кладь; гнусь и недоумение комкали душу".

Атмосфера военного безумия, постепенное осознание ее бессмысленности переданы в произведении самыми различными способами. Тревога и трагизм военной атмосферы нередко символически переносятся на образы природы. Не раз Шолохов обращается к образу животного, символизирующего чаще всего жертвы войны. Однако иногда образ животного играет и другую роль, как можно убедиться на примере следующего эпизода.

Казаки ехали строем, когда к ним подскакал жеребенок-стригун. Сначала он беспокоил вахмистрова коня, а потом "нахально протиснулся между взводными рядами, и взвод раскололся, утратил стройную, компактную до этого форму". Казаки радуются "домашнему, милому виду жеребенка", армейское начальство, однако, в нем видит нарушителя дисциплины и стройной красоты рядов.

Эта бытовая сцена, лишенная как будто всякого намека на символику, несет в себе и некое дополнительное значение, связанное с противопоставлением полной жизни естественности - отчуждающей военной дисциплине царской армии.

У Шолохова мы встречаем достаточно откровенные описания ужасов войны (сцена первого боя Григория, смерть Жаркова и многие другие), которые, однако, не воспринимаются как натуралистические. Это объясняется тем, что деталь у Шолохова всегда полифункциональна и вступает во взаимодействие не только с ближайшим, но и с отдаленным контекстом, работая на психологическую характеристику героя, характеристику общего настроения солдат, усиливая в конечном счете антивоенный пафос романа.

Если проанализировать аналогичные сцены в романе "Разгром" Э. Золя, бросается в глаза существенная разница по сравнению с шолоховским романом. Золя, несомненно, руководимый антивоенным пафосом, ставит своей целью дать "анатомическое" исследование войны, как некоего своеобразного организма. У Золя длинная цепь "ужасных подробностей", порой не связанных с живой судьбой персонажа, с его психологией, много теряет в силе эмоционального воздействия на читателя из-за однообразия и холодности описаний. Именно такие, не связанные с динамикой сюжета и психологией героя, холодные, "анатомически точные" описания можно назвать натуралистическими.

Шолохов, обращаясь к изображению ужасного на войне, никогда не теряет чувства меры и ощущения широкого контекста. Его описания всегда так или иначе связаны с психологической характеристикой персонажа.

В этом отношении интересна композиция третьей главы четвертой части романа, для которой особенно характерны авторские описания подобного рода. В главе участвует значительное число действующих лиц, и на первый взгляд она не представляется единой и цельной. И все-таки глава построена очень продуманно и имеет свою логику внутреннего движения.

Кровопролитный бой изображен сначала издали, по постепенно он приближается к читателю. Мы находимся в самой гуще битвы.

Приводится текст приказа к атаке - за ним следует сама ночная атака с новыми ужасами, трупами, отравлением газом, бегством и новыми потерями. Следует второй приказ к атаке - снова изображается бой, на этот раз с протокольно точным подсчетом потерь. Третий приказ к возобновлению атаки имеет страшные результаты: сначала "обезумевшие люди" ложатся на землю, "опоенные ужасом смерти", потом в панике бегут назад. Казак Лиховидов сходит с ума. О его сумасшествии, увиденном как бы глазами Ивана Алексеевича, рассказано во многих впечатляющих деталях. Таким образом угол зрения постепенно сужается - от рассказа об общей ситуации на фронте до индивидуальной человеческой трагедии. Своеобразный ритм по-сказочному трижды повторенных приказов сочетается со все более лаконичным повествованием о битве, после которого детальный рассказ о Лиховидове выступает на первый план особенно выразительно. Все это создает прочную канву для экспрессивного повествования, окрашенного глубоким антивоенным пафосом.

Тема ужасов войны реализуется в романе не только в целых эпизодах и законченных образах, но и в отдельных выразительных деталях. Обычно эти детали составляют часть более широкого целого, но некоторые из них проходят через все произведение относительно самостоятельно, будучи носителями определенного и вместе с тем разнообразного в своих оттенках и вариантах содержания. Такую роль играет, например, неоднократно упоминающаяся в тексте шашка. Так в описании первого боя Григория именно эта деталь подчеркивает отчаяние и безумие человека в дикой схватке с врагом. В главах, рисующих предвоенную жизнь, шашка выступает как символ беды, безвыходного и отчаянного положения.

Мы рассмотрели несколько примеров использования писателем различных средств для характеристики атмосферы военного безумия и постепенного осознания героями бессмысленности войны. Следующая стадия - изображение антивоенного пафоса, в его движении к революционному сознанию. Рубеж ее определяется вступлением в роман Бунчука, с образом которого связано нарастание антивоенного протеста, революционное, активное начало. Бунчук несет правду большевизма, он стоит на ясной классовой точке зрения. Революционная тема продолжена и в образе Гаранжи, под влияние которого попадает Григорий. Носителем классовой правды, ненависти к эксплуататорам на время становится и Григорий. Характерен в этом смысле известный больничный эпизод, когда Григорий резко выступает против высокопоставленной особы, что напоминает аналогичную сцену из истории бравого солдата Швейка. На классовую точку зрения постепенно становится и Михаил Кошевой, выступивший инициатором протеста солдат, которых кормили испорченным мясом. Все усиливающееся дезертирство и разложение армии активно поддерживаются революционерами - сюжет романа, таким образом, "продвигается" к Февральской революции.

Следующий этап - это изображение войны в период от февраля до октября 1917 года. Этот период показан Шолоховым как время смутных, а нередко и иллюзорных надежд народа, не находящих разрешения и опоры в стремительно развивающихся событиях. Этому противостоит активная деятельность большевиков, представленных в романе Бунчуком, Иваном Алексеевичем, Лагутиным и рядом других эпизодических лиц.

На этом этапе писатель изображает не только солдатское недовольство, он рисует и многозначительное "безмолвие" народа. Мотив "тишины" и "молчания" содержит в себе и несогласие по отношению к старому, и осторожное выжидание по отношению к новой "временной" власти. Вот как, например, изображен отъезд императора из Могилева он дается через восприятие Листницкого, обожающего царя: "... в ушах звенели бесшумный ход отъезжающей машины и унизительное безмолвие толпы, молчанием провожающей последнего императора..."

Еще один пример. В августе 1917 года казаков снимают с передовой, чтобы послать для подавления беспорядков в Петрограде. После этого известия "разговоры приутихли", "долго баюкалась в красных вагонах дремотная тишина". Под воздействием революционной агитации Ивана Алексеевича вскоре эта "тишина" перерастет в нескрываемое уже больше непослушание, открытую враждебность по отношению к офицерам. Мотив молчания и тишины, таким образом, связан прежде всего с эпизодами, раскрывающими движение солдатской массы к революции.

Изображение подготовки и самого осуществления Октябрьской революции имеет в романе Шолохова свои особенности. Они показаны как бы "обходным путем". К центральным событиям можно отнести лишь один эпизод у Зимнего дворца, остальное дается через рассказ о судьбах казацких отрядов, о судьбах казацких офицеров. Собственно революционное восстание выглядит скорее лишь эпизодом начавшейся уже среди казаков гражданской войны, что, видимо, отражает специфику революционных выступлений в казацких частях, которые, конечно же, были не столь монолитны в своей революционной решимости, как сознательные рабочие.

Конец корниловщины в романе непосредственно предшествует октябрьским событиям. В композиции посвященных им глав (гл. XII-XXI четвертой части) выделяются следующие моменты:

1. легенда о Ленине;
2. живой и драматический эпизод перед Зимним дворцом, когда казаки отказываются защищать Временное правительство;
3. бегство корниловцев из "тюрьмы" как предвестие гражданской войны;
4. распад фронта и стихийное стремление казаков к миру;
5. многократное изображение смерти: контрреволюционера Калмыкова от руки Бунчука (поражение корниловщины); самоубийство контрреволюционного генерала Крымова (крах корниловщины); гибель офицера Атарщикова, ушедшего вместе с казаками с Дворцовой площади, от рук контрреволюционеров (контрреволюционные действия офицерства); смерть солдата Бешняка на фронте (предвестие ухода казаков с фронта); смерть подъесаула Чирковского от руки Чубатова (стихийность действий большей части казачества, предвосхищающих противоречивые процессы в казацкой массе во время гражданской войны).

Шолохову удалось художественно убедительно показать революционное восстание как логическое следствие первой империалистической войны и классовых противоречий.

В обрисовке индивидуальных судеб героев романа, в кровавых эпизодах войны и событиях предреволюционного времени отразилось характерное для Шолохова объективно-историческое понимание войны, его подлинно гуманистическое отношение к человеку на войне, его резкий протест против эстетизации войны и ее шовинистического оправдания, концепция истории войны как процесса, логически ведущего к революции. В изображении войны автор продолжает славные традиции классического русского реализма XIX века, и особенно Л. Толстого. Мы находим в его романе художественную полемику с декадентско-эстетским изображением войны и вместе с тем - утверждение и развитие гуманистических и реалистических тенденций в изображении войны, характерных для прогрессивных писателей начала XX века.