Учитель (М. Андриасов)

В 1954 году, выступая на Третьем съезде писателей Казахстана, Михаил Александрович произнес незабываемые слова: "Что касается критики молодых писателей, то в отношении их должны быть проявлены и отцовская требовательность и заботливость. Мне рассказывали, как беркут воспитывает своих птенцов, когда они начинают летать. Подняв их на крыло, он не дает им опускаться, а заставляет набирать высоту и гоняет их там до полного изнеможения, заставляя подниматься все выше и выше. Только при таком способе воспитания повзрослевший беркут научится парить в поднебесье... Своих молодых писателей мы должны учить таким же способом, должны заставлять их подниматься все выше и выше, чтобы впоследствии они были в литературе настоящими беркутами, а не мокрыми воронами, не домашними курами. Но беркут не ломает крыльев своим птенцам, не умеющим или боящимся на первых порах подняться на должную высоту. Наша критика не должна и не имеет права "ломать крылья" начинающим писателям. Однако, к сожалению, бывает и так, какой-нибудь ретивый критик шарахнет по молодому писателю дубиной, лишит человека уверенности в своих силах, и поднимется ли такой молодой - это еще неизвестно"^*.

^* (Шолохов. По велению души, с. 345.)

Литературная жизнь Дона, начиная с 30-х годов и до наших дней, полна примеров, свидетельствующих о внимании выдающегося писателя к молодым.

Еще в довоенные годы Шолохов прочитал рукопись инженера-ростовчанина Михаила Соколова. После внимательного знакомства с работой тогда еще никому не известного автора Шолохов высказал ему ряд замечаний, посоветовал, как дальше работать. Прошли десятилетия, и тот ростовский инженер давно стал профессиональным писателем, автором известного большого романа "Искры", посвященного истории нашей партии, деятельности Владимира Ильича Ленина. Впрок пошли строгие и в то же время доброжелательные советы учителя. Первая и вторая книги романа "Искры" были удостоены Государственной премии СССР.

Не один раз, еще будучи авторами первых книг, прислушивались к мнению Михаила Александровича теперь уже хорошо знакомые широким кругам читателей донские писатели Анатолий Калинин и Виталий Закруткин.

И те, что пали смертью храбрых на полях жестокой войны, - ростовские прозаики Александр Бусыгин и Михаил Штительман, поэты Григорий Кац и Петр Хромов, и те, что ушли от нас уже в послевоенные годы, - Георгий Шолохов-Синявский, Евгений Поповкин, Илья Котенко, Петр Никитин, - всем им посчастливилось на первых своих литературных тропах усвоить уроки Шолохова и с признательностью помнить о них всю жизнь.

Письма Михаила Александровича к молодым литераторам... Их очень много.

- Было это перед войной, - рассказывает донской литератор Владимир Гаранжин. - В то время я работал в базковской газете "Донской коммунар". Написал рассказ и отправил его почтой Шолохову на консультацию. Назывался он "Молодая старость". Хорошо помню его немудреное содержание: в районе проходит праздник казаков-конников. Старый казак с белой пушистой бородой втайне надеется в скачках "утереть нос молодым". Но старость его подводит. Передавая этот рассказ на суд писателя, я жаждал услышать слово Михаила Александровича, получить совет. И мое желание сбылось. Вот что написал Шолохов:

"..."Молодая старость" - по сути - не рассказ. Скорее это очерк, по характеру своему близкий к обычному типу газетных очерков... Согласитесь, что для старика недостаточно повторяющегося упоминания о "белой пушистой бороде", точно так же недостаточно для описания его переживаний вычурной и надуманной фразы: "Неужели я уже в плену дряхлой..." и т. д.? Все это говорит о бедности ваших изобразительных средств, о неумении нарисовать внешний и внутренний облик человека, о примитивизме, у которого вы (выражаясь вашим стилем) находитесь в плену.

В рассказе-очерке почти целиком отсутствует диалог. Это омертвляет рассказ, лишает его живого звучания слова. Неблагополучно у вас и с языком; не очень-то вы скупитесь и там, где можно двумя фразами показать движение или позу человека, - вы тратите на изображение десять фраз.

Все это обычные недостатки всех начинающих, и самым верным способом избавиться от них является внимательная и вдумчивая учеба на лучших образцах - произведениях прежних и нынешних рассказчиков. В "Новом мире" за этот год найдете рассказы Диковского. Присмотритесь, как он строит сюжет и дает описание. Обратите внимание на разговорную речь его героев. Надо бы вам кое-кого из западных писателей, например, Хемингуэя, О. Генри, почитать. Все они - превосходные мастера рассказа, и очень невредно поучиться у них.

М. Шолохов".

В вешенской районной газете печатал свои стихи станичный учитель Михаил Николаевич Ковалев. Шолохов следил за творчеством молодого поэта. При встречах высказывал свое отношение к его стихам, советовал лучшие из них после терпеливой обработки отправить в областное издательство.

Минуло время, и в Ростове вышла первая тоненькая поэтическая книжка Ковалева "Моя донская сторона" - с заинтересованным, благожелательным напутствием редактора книжки, поэта Леонида Шемшелевича.

В стихах аромат донской степи, дыхание Дона, приметы самобытной казачьей жизни, приметы обновленной станицы:

Как будто бы снова за томом том
Листаю романа страницы...
Прославленный тихий Дон,
Вешенская станица.
Вот он течет,
Огибая дугу,
Тихий и синий,
Кто это там, на другом берегу?
Может, Аксинья?
Аксинья... и стиснуло сердце в комок
Живое, не книжное горе.
Не смог уберечь свое счастье, не смог
Григорий, Григорий...
Вот и пришел он, твой пасмурный день,
Случайно помилован пулей,
Бредешь ты, косясь на знакомый плетень, -
Пчела, потерявшая улей...

Уже после выхода книжки Михаил Ковалев вспоминал одну из встреч со своим земляком.

- Принес я однажды Михаилу Александровичу свои стихи. Он внимательно прослушал их. Вижу - понравились. Потом взял у меня тетрадь и начал каждое стихотворение разбирать, что называется, по косточкам. Дошла очередь и до этих строк:

Идет пароход, берега оглушив
Луженою глоткой.
Запрыгали, радуясь, как малыши,
Рыбацкие лодки...

- Это, - говорил писатель, - хотя и неплохо сказано, но такую картину можно с успехом нарисовать из окна городской квартиры. А ты вот пойди в степь да приляг, полежи на травке, присмотрись к ней. И ты увидишь, что каждая травинка по-своему растет, дышит, искрится, пахнет... Вот в чем, дорогой, секрет творчества.

Скромности, самоотверженному труду учат молодых письма Шолохова. Не зазнаваться, всегда быть неудовлетворенным и требовательным к себе.

Еще одно письмо - ростовскому литератору Ивану Синельникову, пославшему в станицу рукопись своей повести "Испытание".

"Уважаемый тов. Синельников!

"Испытание" - на мой взгляд - требует еще очень большой доработки. Вещь с сырцой, и надо отжать "воду", все то лишнее, что обременяет повесть и служит помехой при чтении. Необходимо поработать и над языком, То, что годится для очерка, неприемлемо для повести.

Подумайте, посидите над повестью, и, наверное, будет она сделана добротнее. Желаю успеха.

М. Шолохов

Вешенская, 30 октября 1952 года".

Шолоховских литературных "крестников" можно найти во многих городах - больших и малых, в любом краю советской земли. На Кубани работает писатель Георгий Садовников. Еще в ту пору, когда он только начал выходить к читателям, первые рассказы молодого литератора прочитал Михаил Александрович и тепло отозвался о них.

Большой многоплановый роман о терском казачестве задумал написать сочинский писатель Петр Вишневский. Михаил Александрович познакомился с первыми главами, написал автору письмо, в котором пожелал ему успешного завершения задуманной работы. Слово мастера воодушевило литератора. Он написал роман "Перед грозой", опубликованный в журнале "Дон". Позже первое крупное произведение Петра Семеновича Вишневского вышло отдельной книгой. Книга выдержала несколько изданий.

...Далеко от Вешенской, в Хабаровске, живет Александр Матвеевич Грачев. Более сорока лет отдал он дальневосточному краю. Приехал в этот край юношей, с такими же, как и сам, комсомольцами на стареньком, видавшем виды пароходике с романтическим названием Колумб". Комсомольцы-добровольцы высадились на лесистом берегу, у глухого таежного села Пермского.

Александр Грачев и его товарищи приехали строить город юности - тот самый знаменитый Комсомольск-на-Амуре, теперь известный всему миру.

Трудная земля Дальнего Востока. Десятилетия нелегкой жизни. Этим дальним рубежам Родины Александр Грачев отдал немалую частицу своего сердца, и все же есть на необъятных просторах советской земли тот несказанно милый, дорогой отчий край, о котором никогда не забыть Грачеву...

На тихом Дону, в хуторе Меркуловском, прошло его босоногое детство.

Рано потянуло будущего писателя к сочинительству. Еще учеником хуторской меркуловской школы написал первые стихи.

А в те годы в известной донской станице уже жил автор "Тихого Дона". И вот худенький, неказистый хлопец в самодельных чириках набрался дерзости и пошел к нему. Молодой писатель выслушал его сбивчивый рассказ, поддержал, посоветовал читать и читать.

С годами Александр Грачев научился увереннее держать перо. Когда было трудно, писал письма в Вешенскую, советовался.

Жизнь давно посеребрила голову автора "Тихого Дона". Далеко остались за горами десятилетий хуторские стихи Саньки Грачева. Стал он профессиональным писателем, автором романа о строителях Комсомольска-на-Амуре "Первая просека", повестей "Тайна красного озера", "Падение Тисима-Ретто", "Лесные шорохи".

И вот в мае 1966 года судьба снова свела Михаила Александровича с Александром Грачевым. По пути в Японию Шолохов остановился в Хабаровске. Встреча с замечательным писателем глубоко запала в душу Александра Матвеевича. Опять словно открылась до боли родная излучина чуть позеленевшего осеннего Дона...

Вспомнилось далекое, дорогое, незабываемое. Вспомнилось все, что навеки связано с Доном, - и те самые слова, которые молодой Шолохов сказал Саньке Грачеву, когда тот пришел в Вешенскую за советом, - как писать: "Прежде чем чеботарь чирики шьет, он учится щетинку в дратву всучивать..."

Авторы первых книг, их творчество, судьбы тех, кто вступил на трудное литературное поприще, - эти вопросы всегда в орбите шолоховского внимания. Все, что годами накопилось на дорогах литературного движения молодых, что радовало и тревожило Шолохова, что, по его глубокому убеждению, стало одним из важных вопросов современного литературного процесса, в мае шестьдесят седьмого года настоятельно потребовало выступления на IV Всесоюзном съезде писателей. С отеческим беспокойством, живой заинтересованностью Михаил Александрович говорил о том, что глубоко волновало его.

Выступлению Шолохова на съезде писателей предшествовала его дружеская встреча с руководящими работниками Центрального Комитета комсомола. Здесь, как и на съезде, шел разговор о тех, кто вступает в литератору, о том, что заботу о подрастающей смене вместе с Союзом писателей разделяет и комсомол. Михаил Александрович высказал пожелание встретиться в родной станице с молодыми литераторами.

Прошло всего несколько дней, как закончил свою работу съезд писателей, и в Вешенскую отправилась целая делегация - довольно внушительная группа молодых литераторов Советского Союза и четырех социалистических стран: Болгарии, Венгрии, Германской Демократической Республики и Польши.

Встречи в станице продолжались три дня - 13, 14 и 15 июня 1967 года. Мне довелось быть на этих встречах, и думается, что три примечательных вешенских дня навсегда останутся в памяти тех, кто тогда приехал в станицу. Беседы молодых литераторов с выдающимся писателем современности, прошедшие в непринужденной обстановке, несмотря на отсутствие строгого графика, вылились в своеобразный творческий семинар. И не потому ли молодой венгр, поэт Ференц Барани, тронутый тем, что он видел и слышал на этом шолоховском семинаре, сказал:

- Мы, венгры, хорошо знаем, что Дон впадает в Азовское море. Но сегодня мы просим принять нашу поправку: Дон впадает в наши сердца. Так велико наше уважение к творчеству Михаила Александровича Шолохова.

Однако расскажем о трех вешенских днях подробней.

Утром 13 июня самолет с гостями опустился на аэродроме хутора Базки.

Первая встреча произошла в просторном зале райкома партии. Литераторы, многие из которых никогда не видели Шолохова, ждали его с особым нетерпением.

- Здравствуйте, дорогие гости! - сказал Михаил Александрович, войдя в зал и окидывая собравшихся дружеским взглядом.

Все встали, горячо и шумно захлопали. Шолохов поднял руку, как бы защищаясь от аплодисментов, и сразу предложил:

- Народ вы молодой, мобильный, быстрый на подъем. Вот я и думаю - как ни просторен этот зал, а все-таки лучше отправиться нам с вами на лоно природы, начать наш разговор среди степного приволья, где-нибудь на берегу тихого Дона. Как вы думаете?

Заговорил Вадим Михайлович Кожевников:

- Ваше предложение, Михаил Александрович, ребята охотно принимают. Поэтому мы сейчас знакомиться не будем, а прямо, без официальных представлений, отправимся на Дон...

Впереди, то врезаясь в прибрежный песок, то снова выходя на степное раздолье, бежал припыленный "газик". За рулем сидел Юрий Гагарин. Он приехал в Вешенскую вместе с писателями.

Фотокорреспондент Василий Турбин запечатлел эту минуту. На снимке - Юрий Гагарин, повернув голову в сторону Михаила Александровича, улыбается: дескать, вот какого пассажира я сейчас повезу.

А Шолохов уже не может сдержаться, и окружающие слышат его лукавое напутствие:

- Ну что, космонавт, поехали?! Давай трогай! - И, весело рассмеявшись, добавляет: "Посмотрим, куда нас Юрочка сейчас доставит, к какому причалу..."

Шолохов знал, куда пригласить своих гостей. Мимо проносилась родная земля. Сколько раз шел он этой степью, мимо древних курганов, настороженно всматривался в шелестящие под ранним утренним ветерком густые заросли приозерного чакана...

Степной шлях под июньским, еще не очень горячим солнцем затейливо бежит мимо дальних и ближних хуторов, вдоль пшеничных полей и живописных перелесков, легко и весело катится дорога в охваченные синим маревом дальние просторы, в бесконечную донскую глубину. Вешенская осталась километрах в пятидесяти, на западной стороне.

Остановились за станицей Еланской, в прибрежном лесу, и сразу завязался разговор о литературе. Все притихли, окружив писателя плотным кольцом.

- Мы встречаемся в таком составе в первый, но не в последний раз, - говорит Михаил Александрович. - Будущее литературы находится в ваших руках - руках молодых, поэтому я считаю очень важным искать новые формы общения с одаренной молодежью, налаживать духовные контакты с ней. Мы должны быть взаимно строгими и требовательными.

Память писателя обращается к 20-м и 30-м годам. Он рассказывает о своем литературном крещении, о работе над первыми рассказами, над "Тихим Доном" и "Поднятой целиной", размышляет о современной литературе, моральном облике художника, его ответственности перед народом, о неразрывной связи работы писателя с жизнью общества.

Кто-то спросил:

- А как вы считаете, Михаил Александрович, на какие темы следует писать нам - молодым литераторам?

- Вопрос сложный. На него так сразу не ответишь. Однако думаю, что писать надо о том, что тебе подсказывает сама жизнь, и главным героем должна быть Правда этой жизни. И вот еще что: никогда не беритесь за тему, которую вы не знаете. Лично я никогда не писал и никогда не буду писать о том, чего не знаю или знаю плохо, недостаточно. Первый советчик ваш - совесть ваша. Главный судья - народ, для которого вы должны творить.

- Трудновато приходится молодым литераторам, - продолжал писатель. Надо пройти через тернии, прежде чем родится хорошая книга. Не ко всем придет признание, но что поделаешь... Не торопитесь высказать невыношенное. Надо дать жизнь такой книге, которая бы звучала и жила долго.

Михаил Александрович повернулся в сторону Гагарина. Взгляды их встретились:

- Хорошо бы послушать Юрия Алексеевича, - сказал Шолохов. - Что думает наш первый космонавт по этому вопросу?

Теперь уже всеобщее внимание привлек Гагарин.

- Мне, рядовому читателю, - смущенно улыбаясь, негромко сказал Юрий Алексеевич, - хотелось бы послушать специалистов...

- Видали его - "рядовой читатель", - лукаво повторил Шолохов. - Попади такому рядовому на зубок... Рядовой! Земной шар в шарик превратил!

- Выскажусь как читатель... Иной автор - читаешь и чувствуешь это, высасывает сюжет, как говорится, из собственного пальца или списывает с потолка. А так как это занятие не столько писательское, сколько писарское, то такие бескрылые книги очень легко рождаются, почти по инкубаторскому способу. Понятно, что такие произведения, их и произведениями грешно назвать, до зеленой тоски похожи друг на друга, ну, как две накатанные дороги. Такая книга - что полет без цели. У нее - ни вкуса, пи аромата. Куда уж тут до свежей мысли. И откуда этой свежей мысли в данном случае быть? Сюжет-то брался с потолка, а "потолком" были прочитанные автором произведения других писателей. В таких книгах не увидишь нашей современной жизни с ее стремительным темпом, с бурным научно-техническим прогрессом, с ее чудо-людьми, Я люблю читать. Люблю книги, которые вызывают раздумье, будоражат ум и сердце, ведут человека вперед. Я за творческую, свежую мысль в литературе, за книги, которые помогают людям больше видеть, глубже знать, делают их сильнее и, как знамя в бою, ведут за собой.

- Отлично сказано, - поддержал Гагарина Михаил Александрович. - За свежую мысль в литературе, за книги, приравненные к боевому знамени. Я от души желаю вам, молодые литераторы, именно таких книг.

...Между тем на костре варилась ароматная рыбацкая уха. Гости бродили по лесу, купались в Дону, плавали, загорали. Немцы и венгры, поляки и болгары сравнивали Дон со своими реками, что-то находили общее и, наоборот, вспоминали особенности Дуная, Тисы, Вислы, Одера...

В тот же день вечером большая станичная площадь была заполнена народом. Вешенцы пришли на встречу с гостями.

Первым выступил Михаил Александрович. Он приветствовал молодых литераторов - советских и зарубежных, с сердечной теплотой представил станичникам Гагарина. По площади прокатился гул аплодисментов, послышались радостные возгласы.

Над станицей - густые сумерки темного южного вечера. Трибуна освещена яркими лучами электрического света.

К станичникам обращается Юрий Алексеевич. Он говорит о волнении, которое испытывает от встречи с донскими казаками, с Михаилом Александровичем, с землей тихого Дона. На космонавта устремлены тысячи глаз... Площадь то замирает, прислушиваясь к каждому слову Гагарина, то вновь взрывается аплодисментами.

Волнуются литераторы. Сейчас наступит и их черед выступать. Потом об этом хорошо расскажет поэт и прозаик из Пскова Олег Алексеев:

- Все мы испытывали такое чувство, будто выходили на экзамен. Это было понятно - нас слушал Шолохов. Напевно читала свои стихи Лариса Васильева, взволнованно звучал голос Владимира Фирсова, выступали казахский поэт Олжас Сулейменов, болгарский поэт Георгий Константинов... Я волновался всех больше... Стихи, которые я решил прочесть, родились там, в Вешенской, и посвятил я их Михаилу Александровичу...

И кажется, ехать недолго: 
Поднялся и сел самолет... 
А вспыхнет излучина Дона, 
И тихое сердце замрет. 
У плесов гремячих и синих 
Мы в вечном и добром долгу. 
Не тут ли Григорий с Аксиньей 
Стоял на крутом берегу... 
Не верите - вешенцев спросим, - 
Ничто не пропало зазря, 
Ни песнь казаков на покосе, 
Ни мудрый прищур Щукаря... 
К великому тихому Дону,
К степям, где белы ковыли,
Приходят с глубоким поклоном 
Писатели нашей земли...

...Наступил третий вешенский день. Михаил Александрович повел свою "литературную бригаду" на хутор Кружилинский, где в саманном домике, крытом чаканом, он родился, в станицу Каргинскую, где начал обучаться грамоте, - показал дорогие его сердцу места.

...Уезжая из станицы, литераторы рассказывали о том, что им дали эти три шолоховских дня.

- Мне понравилась наша поездка, - говорил немецкий писатель Гюнтер Герлих, - понравилась атмосфера искренности в беседах. Это, пожалуй, нужно нам больше всего - искренность, чтобы лучше понимать друг друга. Я прозаик, меня интересует становление нового человека в моем отечестве. Это неисчерпаемая тема. Я горжусь, что моя повесть "Черный Петер" вышла на русском языке в издательстве "Молодая гвардия", что другая моя работа выпускается украинским издательством "Молодь".

- Такие встречи многому учат, - сказал Олжас Сулейменов. - И мне как поэту было очень интересно встретиться и поспорить с коллегами. Ведь споры у нас проходят не только в официальной обстановке - мы спорим все время, и в дороге тоже...

Гость из Болгарии - поэт Георгий Константинов не скрывал своих чувств:

- Глубоко взволнован всем, что увидел здесь и пере жил. Я, наверное, самый молодой из поэтов, собравшихся в Вешенской. В Софии только что вышел мой первый сборник стихов. Надеюсь - это начало. Что касается поездки молодых литераторов по Советскому Союзу, то она надолго останется в памяти и обменом мнений, и встречами с очень интересными людьми. Мне особенно дорог Михаил Александрович. Я перечитал все его книги на болгарском и на русском языках. Я считаю его самым замечательным художником нашего времени.

В те дни на донской земле литературные произведения звучали на разных языках: польский литератор Ежи Кжыштонь читал стихи Сергея Есенина, донской поэт Николай Скребов - стихи болгарских поэтов. Выступали вологодец Василий Белов, иркутский прозаик Геннадий Машкин, звучала русская, немецкая, венгерская; казахская, украинская речь...

Время стремительно листает страницы.

В июле 1969 года молодые писатели Болгарии и других социалистических стран снова встретились с Михаилом Александровичем. На этот раз в Ростове.

Литераторы приехали на Дон из Тбилиси. Там, на пятом заседании болгаро-советского клуба творческой молодежи, шла дискуссия на тему "Ответственность художника перед историей и народом".

- С большим интересом, - сказал писатель, - следил я за работой вашего клуба. Вы много спорили, диску тировали. Я не хочу выступать в роли моралиста. Примите мои слова как раздумья пожилого человека, у которого за плечами долгая жизнь и чуть больше опыта, чем у вас.

Михаил Александрович обстоятельно говорил о творчестве молодых, видно было, что он хорошо знаком с их произведениями. Молодые, серьезно работающие авторы помогают своим пером воспитывать в людях идейную убежденность, принципиальность, честность.

Писатель подчеркнул огромное значение национальной культуры и истории в творческой работе каждого литератора, он говорил о бессмертном духе великого русского народа.

- На всех нас возложена ответственность необычайная. Никогда не забывайте об этом, помните, что все мы служим народу и партии, - закончил беседу Шолохов. - Всегда идите в ногу со своим народом, временем, эпохой.

Весной 1970 года мне снова привелось быть в Вешенской.

До чего же хороша в мае вешенская земля! Омытые теплыми, ласковыми дождями, густо зеленеют станичные сады. Нежны и застенчивы, как невесты, тонкие березки. У самого берега, над студеной волной Дона, задумчиво склонились клены, качаются под утренним степным ветерком молодые вербы, игриво гнется чернотал...

Не один раз я видел станицу в эту дивную пору, когда весна уже уступает свои владения лету. Я бродил по берегу Дона, ходил по станичным улицам, снова выходил к реке, подолгу вглядываясь в противоположный левый берег, дивясь первозданной белизне его песчаных откосов. Потом шел за станицу, в непостижимую красу вешенского соснового леса. И всюду меня охватывали светлые, чуть тревожные думы.

Вешенская - вся на взгорье, самой природой она приподнята над старинной рекой, над донскими просторами. Недалеко от берега - дом писателя, и нет для этого дома ни километров, ни рубежей, ни пограничных таможен. Он виден всему миру, и точно так же из этого дома виден весь мир...

В те майские дни жители Вешенской доверительно рассказывали:

- Вы же знаете, как Михаил Александрович любит природу, родную вешенскую землю. Летом он обычно на ногах вместе с утренней зорькой. А в нынешнем мае Ев шолоховском саду завелся соловей. Так что теперь он выходит во двор совсем ранехонько. Тишина. Веточка не шелохнется. Идет сторожко, чтобы не спугнуть певца. А тот заливается, заливается над донским берегом, и нет конца его причудливым переливам. Михаил Александрович остановится, затаится в гуще и слушает, слушает...

То ли потому, что я снова был в Вешенской, мысли мои перенеслись на три года назад, и не без радости, смешанной с печалью, вспомнились июньские дни шестьдесят седьмого, когда по станичным улицам ходил Юрий Гагарин, выступал, если говорить старыми казачьими словами, на станичном майдане...

Вспомнилось, с каким интересом знакомился космонавт с Вешенской, с каким увлечением беседовал с Шолоховым. На всю жизнь запомнил я тот июньский рассказ Юрия Алексеевича. Не надеясь на память, записал тогда его слова и теперь полностью привожу их:

" - Встречи с Михаилом Александровичем произвели на меня неизгладимое впечатление. Шолохов полон сердечности и дружелюбия. Он располагает к себе с первой же фразы. Создается такая атмосфера, что кажется, будто лично знаком с ним уже давно и он с давних пор знает твою жизнь. Слушать его - огромная радость. Мне приходилось бывать в разных странах, встречаться с разными людьми, в том числе с писателями, деятелями искусства. Должен заметить, что речь Михаила Александровича совершенно своеобразна, на редкость самобытна, образна, лаконична. Слова у него свои, шолоховские, я бы сказал, всегда свежие, будто никогда их до этого ты не слышал.

Удивительное дарование - говорить теми же словами, которыми все мы пользуемся, брать их у народа, но возвращать их людям всегда новыми, с неповторимыми шолоховскими красками. Я видел, как он беседовал с русскими, украинцами, узбеками, киргизами, болгарами, немцами, венграми, поляками, с молодыми писателями других стран, - для каждого из них он был своим, близким, родным человеком. Уроки Шолохова, а иначе эти беседы не назовешь, были именно уроками человековедения, уважительного отношения каждого народа к другим народам, уроками интернационального братства. Глубина шолоховского проникновения в людские души беспредельна. Но тут уже исчезает грань между Шолоховым и его книгами. Очевидно, это закономерно для такого, как он, выдающегося художника".

Снова перед глазами ожили те дни...

Мария Петровна и Михаил Александрович пригласили Гагарина к себе в дом. Видно было, что оба - и писатель и космонавт - проявляли друг к другу повышенный интерес. Юрий смотрел на Михаила Александровича прямо-таки влюбленными глазами, счастливая, характерная га-гари некая улыбка не сходила с его лица.

Мне приходилось много раз видеть Михаила Александровича в окружении писателей, колхозников, рабочих, студентов, школьников. Он всегда общителен, интересен в беседах, не повторяется, непременно вставит даже в самый серьезный разговор шутливое слово. На этот раз, находясь несколько дней в обществе Юрия Алексеевича, Михаил Александрович, как мне запомнилось, был в особом расположении духа. Какая-то приподнятость была в его походке, в общении, в речи, взгляде прищуренных прозорливых глаз... Нетрудно было заметить в этих глазах сердечную теплоту к Гагарину, радость, охватившую писателя и оттого, что Юрий Гагарин - его гость, и оттого, что этот прославленный на всю планету парень ходит по дорогим писателю улицам родной Вешенской, что он, Юрий Гагарин, - гость его земляков-станичников. Он смотрит на космонавта, как смотрит отец на сына, совершившего подвиг, - тут и душевная теплота, и сердечная признательность соотечественнику, увенчавшему победой Родину, и обыкновенная гордость тем, что сделал этот милый, улыбчивый смоленский парень...