2. Эпопея нашего времени

Широко известна ленинская мысль о взаимоотношении большого художника со своим временем и об особенностях выражения этого времени в художественном произведении. Имея в виду Льва Толстого и первую русскую революцию, В. И. Ленин писал: "И если перед нами действительно великий художник, то некоторые хотя бы из существенных сторон революции он должен был отразить в своих произведениях"^*.

^* (В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 17, стр. 206.)

Великий художник не может не отразить самые важные явления, черты и особенности своей эпохи, а в подлинно художественном произведении непременно выразится объективная правда, самые существенные стороны объективной действительности. Именно так и произошло с "Тихим Доном" как романом, рожденным эпохой борьбы за победу социализма и отразившим особенности Октябрьской революции. Изучая творческую историю шолоховской эпопеи как эпопеи нашего времени, мы со всей очевидностью могли убедиться в этом.

Произведения Шолохова - это, собственно, единая Книга о судьбах народа на разных этапах его революционного пути. Началом этой Книги, выразившей и путь самого художника, разделенный со своим народом, были "Донские рассказы", центральными звеньями этой Книги - "Тихий Дон", эпическое полотно о путях народа в революции, и - "Поднятая целина", роман о росте народного сознания, о трагических коллизиях и тяжких путях народа к новой, социалистической жизни. Героическая борьба народа за свободу и независимость в годы Великой Отечественной войны определила сущность романа "Они сражались за Родину" и знаменитых, ставших этапными в развитии советской литературы рассказов - "Наука ненависти" и "Судьба человека".

Теперь нет необходимости объяснять очевидное: Шолохова-художника породила эпоха революционной борьбы за победу социализма. Великий революционный Октябрь, потрясший до основания весь строй старой жизни, стал временем рождения нового писателя, определяющим фактором формирования его личности как художника. Именно здесь находятся истоки, жизненная основа его творчества. Это революционное время определило и идейно-эстетические позиции писателя, которому довелось с такой мощной художественной силой выразить самый дух революции. "Ощущение нового мира как своего и любовь к нему" - вот что, по словам А. Фадеева, объединяло Шолохова с целым поколением писателей, вступившим в литературу сразу же после окончания гражданской войны.

В восприятии Великого Октября как наиболее крутого поворота истории, когда "кругом с страшным шумом и треском надламывается и разваливается старое, а рядом в неописуемых муках рождается новое"^*, заложено и неизбежное обновление литературы новым содержанием, конфликтами, образами. Эту эпоху трудного рождения нового общества, небывалого острого столкновения социальных сил, народную по размаху и характеру участия в ней широких масс и вызвавшую большие перемены в судьбах людей, - эту эпоху с незнаемой доселе художественной силой и открывал миру Шолохов в своей эпопее "Тихий Дон".

^* (В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 36, стр. 78.)

Как сын XX века, как по-настоящему большой художник и правдивый летописец своей эпохи, Шолохов решительно вступал в литературу со своей концепцией мира и человека, со своими идеями и образами, со своими героями - крупными человеческими характерами, рожденными самой жизнью, развороченной бурными переменами Октябрьской революции и еще дымящейся пожарищами первой мировой и гражданской войн, таящих в себе невиданные перемены, незнаемые трагедийные ситуации и конфликты.

Великую социалистическую революцию и гражданскую войну в России изображали и до Шолохова, столкновение двух миров и процессы становления нового социалистического мира прослеживали вместе с ним многие писатели, искали и своего героя, и подходы к эпическому освоению революционной действительности. Были и удачи в художественном раскрытии закономерностей и противоречий революции, сложных социальных исканий народа и отдельных личностей в неожиданно возникавших трудностях на еще не торенном пути к социализму. Однако такой правдивости, такой глубины историзма в раскрытии социально-нравственных перипетий, самых неожиданных и суровых коллизий перехода от старого буржуазного мира к миру социалистическому в непредсказуемых порой течениях и ситуациях и подлинно революционных взрывах, трагедийности исторических процессов и человеческих судеб - все это вместе взятое еще не было предметом изображения литературы, такое суждено было воплотить автору "Тихого Дона", создавшему вершинное художественное явление нашего века. На долю Шолохова выпадала трудная миссия проследить судьбы народа в революции, рассказать о его жизни и быте, выборе путей и нелегких дорогах борьбы за свое будущее.

Сложности эти - ив выборе путей самим народом и отдельной личностью, шедшей своей дорогой в это исторически переломное время, - хорошо просматривались и осознавались самим вождем революции: "...Когда решается судьба целого класса, решается вопрос: социализм или капитализм, - есть ли разумные основания предполагать, что народ, в первый раз решающий эту задачу, может найти сразу единственный правильный, безошибочный прием? Какие основания предполагать это? Никаких!"^*.

^* (В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 44, стр. 209.)

Художественно эта идея осознавалась и автором "Тихого Дона" и, развертываясь, ложилась в основу концепции повествования, но значение глобального открытия Шолохова-художника виделось не всеми и далеко не сразу осмыслялось глубоко. Критики, бывало, и спорили по поводу того, что Шолохов изобразил в романе, - крушение старого, его обреченность или рождение нового, торжество социализма. Бесплодные и схоластичные эти споры, порожденные открытым финалом эпопеи, его трагическим пафосом, прорываются из давних баталий в сегодняшние дискуссии. Забываются при этом и особенности изображенного писателем времени, и время его восприятия. Ясно одно: Шолохов стремился понять свое время во всей его драматичности, неоднозначности противоречий, в единстве социального и духовного бытия общества и личности, колоссальных перемен в быту, в народной жизни и человеческой психологии, в судьбах народа и в судьбе эпического героя повествования.

Новаторские открытия Шолохова связаны с изображением человека и истории. Революция и человек, революция и социализм - вот те узловые проблемы, которыми определяется сущность художественных открытий писателя, выразившего волю и разум новой эпохи, ее гуманистический пафос и утверждавшего эстетические принципы реализма нового социалистического времени.

В созданных автором "Тихого Дона" образах выразились узловые обстоятельства времени, с большими историческими событиями связаны судьбы его героев. Они пришли в роман из самой жизни. Шолоховские герои, как тут не вспомнить меткое наблюдение Серафимовича, - "вывалились живой сверкающей толпой и у каждого свой нос, свои морщины, свои глаза с лучиками в углах, свой говор", каждый ненавидит по-своему, и любовь "искрится и несчастна у каждого по-своему..."^*. Свой "внутренний человечий строй", свое открытие человека и истории в дни величайших революционных потрясений, непримиримых социальных схваток принес Шолохов в мировую художественную культуру. И создал он не один характер, хотя такого героя, который совершает выбор путей к социализму и за себя, и за других, и несет в себе искания многих. Писатель создал целую галерею характеров и через них - время и в водовороте социальных взрывов, и во всей палитре человеческих чувств, и в гамме личных взаимоотношений.

^* (А. Серафимович. "Тихий Дон". "Правда", 1928, 19 апреля, № 91, стр. 6.)

Сегодня мы видим особенно остро в "Тихом Доне" открытие нового человеческого типа, когда представляем Григория Мелехова современному читателю как характер большой нравственной цельности, когда осознаем, что в нем "происходит кристаллизация добра, честности, бескомпромиссности"^*.

^* (Ч. Айтматов. Ответь себе. "Правда", 1967, 5 августа, № 217, стр. 3.)

От проблемы судьбы народа в революции, от философской сущности самой революционной борьбы писатель не отрывал и трагическую судьбу своего героя - Григория Мелехова, близких ему людей, а громадные перемены в их быту и сознании, вызванные революцией, воспринимались художником в крепкой социально-исторической связи с последующим "мирным строительством" социализма.

Изучение творческой истории "Тихого Дона" убеждает в том, что идейно-художественная концепция эпопеи складывалась в прямой зависимости от решения проблемы народа и героя в революции. В процессе создания эпопеи складывались и принципы изображения народа, а во взаимосвязи с ними и сущность эпического характера. Григорий Мелехов не стал бы характером громадного художественного обобщения, если бы не выразил исканий своего народа и революции, если бы не прошел с ним путь лишений, утрат и открытий, все более глубокого осознания революционных перемен и завоеваний, происходящих с его неординарным, живым участием.

Как известно, писатель сам указывал прежде всего на два обстоятельства в идейно-художественной концепции "Тихого Дона": он "стремился "показать различные социальные слои населения на Дону за время двух войн и революций", а еще - "проследить за трагической судьбой отдельных людей", попавших в мощный водоворот событий этого времени. В сущности, речь шла о судьбах народных в революции и судьбе отдельной личности, выразившей трудные поиски верных путей социального переустройства мира.

Шолохов глубоко и всесторонне изображает великую Октябрьскую революцию как явление многогранное и сложное, как необычайно крутой поворот в истории, не упрощая ни социальные процессы, ни судьбы прочно связанных с ними героев. Историческая обусловленность революционных перемен в жизни всего общества, в отношениях между людьми, стремительность и неодолимость революции прочно связаны в шолоховской концепции мира с бесконечностью и неистребимостью самой жизни. Революция воспринимается писателем как жизнетворящая сила, обещающая миру обновление во имя человека и торжества всего человеческого. Автор "Тихого Дона" выявляет в этой борьбе великую созидательную роль народа, несущего на своих плечах все ее тяготы и лишения.

Муки народные, страдания и смерти в эпопее Шолохова обусловлены неизбежностью столкновения с косностью и жестокостью старого мира, показывается, как силы контрреволюции несли эту жестокость, пытались "сродниться" с казачеством, разжигая сословные чувства, стремясь оторвать казачество от революции. Не проходит писатель и миме перегибов в отношении к крестьянству в процессе развертывания революции, волюнтаристских действий ожесточившихся в борьбе "деятелей", облеченных доверием молодой советской власти.

Все звенья художественной системы "Тихого Дона" пронизывает мысль о неразрывности отдельной человеческой судьбы и судьбы народной, о связи счастья человека и счастья всего народа с их социальными устремлениями. Поиски героями романа "своей доли" сливаются с поисками верных путей социального переустройства мира.

Народ в шолоховской эпопее приходит к осознанию справедливости революции через мучительные поиски и нелегкие преодоления. Причем в этих народных исканиях писателя привлекают и различные оттенки колебаний, сомнений, новых поисков и новых заблуждений, и разные во времени этапы этих путей народных в резолюции. Весь в искренних, мучительных для него исканиях и эпический герой романа. Шатания Григория связаны с особенностями развертывания гражданской войны на Дону, с ее неожиданными разворотами, и рассматривает писатель метания героя эпопеи как типическое социальное явление, а художественное выражение этого явления как следование исторической правде. Шолохов при этом не забывает ни об индивидуальной судьбе героя, ни о выражении им сущности той социальной среды, к которой принадлежит его герой.

По мере приближения повествования к финалу Григорий Мелехов, безмерно уставший от войны и скитаний, подавленный большими личными утратами, полный отвращения к окружающим его бандитам, несущим людям новые страдания, острее всего переживает и свои заблуждения, свои ошибки. Шолохов не скрывает ни отчаяния героя, совершившего в своей жизни не один опрометчивый шаг, ни заблуждений и явных ошибок тех, кто решал его судьбу. В атмосфере недоверия Григорий задыхался и тогда, когда, как казалось ему, находил в борьбе верную свою дорогу. И субъективные причины в так, а не иначе сложившейся судьбе героя, в сплаве с объективными обстоятельствами вели к трагическому финалу.

Историзм изображения Григория Мелехова как личности, воплотившей искания и противоречия своего времени, создает цельную концепцию мира и человека в революции, взаимоотношения народа и личности в революционной борьбе. Концепция эта впервые в литературе так мощно разворачивается писателем как концепция революционной эпохи, несущей в себе и историческое заблуждение, и трагическую судьбу человека, искренне искавшего в революции свою верную дорогу.

Трагический финал судьбы героя, ставший завершением эпопеи, долгое время воспринимался некоторыми критиками как искажение истории, как серьезный изъян идейно-художественной концепции "Тихого Дона". Что только не говорилось о Григории Мелехове в дни публикации завершающих эпопею страниц. Как раз в это время, отрицая трагический смысл судьбы Григория Мелехова, критик с давними рапповскими ухватками В. Ермилов впервые охарактеризовал героя "Тихого Дона" как "отщепенца" и вместе с тем отказывался видеть в этом романе эпическое полотно о судьбах народа в революции^*.

^* (В. Ермилов. О "Тихом Доне" и о трагедии. "Лит. газета", 1940, 11 августа, № 43, стр. 3.)

Такие и еще более примитивные вульгарно-социологические подходы усугубились в статьях и книгах И. Лежнева и еще целое десятилетие не давали возможности пробиться к пониманию авторской идейно-художественной концепции "Тихого Дона". Дело дошло до того, что А. Бритиков обвинил советских литературоведов в том, что они чуть ли не тайно, "без критики" подменили концепцию исторического вместе со всей казачьей массой заблуждения Григория Мелехова концепцией "отщепенства". Однако на этот раз критика "отщепенства" Григория Мелехова оказалась непоследовательной, противоречивой. По словам А. Бритикова, "трагизм коренится в общественно-исторических обстоятельствах конфликта личности с народом", а "стихийная революционность" Григория "доводит его до разрыва с народом", "внутри трагедии заблуждения намечается трагедия отрыва от народа": "Григорий убеждается в ложности восстания тогда, когда отрыв от народа становится фактом" и т. п.^*.

^* (А. Ф. Бритиков. Образ Григория Мелехова в идейно-художественной концепции "Тихого Дона". В кн.: Историко-литературный сборник. М.-Л., 1957, стр. 154, 165, 168.)

Лишь в ходе дискуссий 60-70-х годов удалось определить сущность Григория Мелехова как эпического характера и его место в концепции эпопеи.

Обстоятельно и убежденно подвергал критике исследователей шолоховского романа Ф. Бирюков: "Думается, что им мешает дойти до живого Григория отвлеченно социологический подход, невнимание к конкретно-историческим обстоятельствам. Мелехов для них - лишь фигура, олицетворяющая определенную категорию собственности, схема, что-то алгебраическое. Статьи и книги о "Тихом Доне" наполнены формулами: мелкобуржуазная психология, крестьянский индивидуализм, собственнический эгоизм, цепкое прошлое. Отсюда Мелехов - отщепенец, анархист, бандит, автономист, для некоторых - ландскнехт буржуазии, идеолог "крестьянской аристократии". Появилось и нарицательное наименование "мелеховщина"^*. Свою же точку зрения автору еще предстояло развертывать и аргументировать, пока же она упиралась в негативный тезис: "Шолохов раскрыл тяжелые последствия тех извращений, когда идейное влияние подменяется насилием, бдительность - подозрительностью"^**. В дальнейшем Ф. Бирюков особенно настойчиво продолжал защищать Григория Мелехова от самого Шолохова, полностью отождествляя трагедию героя с трагедией всего народа.

^* (Ф. Бирюков. Снова о Мелехове. "Новый мир", 1965, № 5, стр. 245.)

^** (Ф. Бирюков. Снова о Мелехове. "Новый мир", 1965, № 5, стр. 250.)

Другой критик, П. Палиевский, убежден, что Шолохов слишком несправедлив, даже жесток не только по отношению к Мелехову, но и по отношению к другим персонажам романа. Такая позиция автора "Тихого Дона" объясняется якобы самой устойчивой, из его идей - "это истребление середины". Вскоре, правда, выясняется, что середина совсем "не середина, а центральное" в шолоховском мире, тот мощный ствол, который соединяет "в целое, казалось бы, безнадежно распавшееся", - это и есть то истинно живое, подлинно народное, что горит в огне борьбы "для его же пользы; в исправление того, что оно не могло или не пожелало само в себе исправить"^*.

^* (П. В. Палиевский. Пути реализма. М., "Современник", 1974, стр. 202, 203, 200.)

Попытки "нового" прочтения "Тихого Дона" оказывались и слишком субъективными и нередко тенденциозными, а чаще всего лишенными глубокого историзма. И вот что любопытно: даже сами сторонники такого прочтения, стоило им только преодолеть соблазн "хотя бы чуть-чуть" изменить "позицию самого автора", приходят к верной, не раз уже высказанной мысли: "...в эпоху социалистической революции, в обстановке острой классовой борьбы крайне опасны для дела революции и трагичны для человека попытки поисков "третьего пути"... Социальная двойственность и нравственная промежуточность приводят к развязыванию мелкобуржуазной стихии, неизбежно становятся орудием контрреволюции"^*.

^* (А. Хватов. Художественный мир Шолохова. М., "Советская Россия", 1970, стр. 283-284.)

Углубленному пониманию трагической судьбы главного героя "Тихого Дона" немало способствовал сам писатель, особенно в последние годы своей жизни. В различных интервью, беседах с журналистами, критиками и читателями он неоднократно высказывался о Григории Мелехове, чаще напоминал о его трудном извилистом пути в революции, завершавшемся на отдельных этапах и разрывом и сближением с советской властью. Касаясь обсуждавшихся одно время в печати проблем "трагической вины" и "трагической беды" Григория Мелехова, Шолохов видел, что критики исходили из виновности Григория в своей трагедии и не учитывали, что "были еще и исторические условия, и очень сложная обстановка, и определенная политика"^*.

^* ("Вечерний Донецк", 1985, 24 мая, № 119, стр. 3.)

Однажды в беседе с писателем В. Крупиным Шолохов высказался чрезвычайно искренне, доверительно: "Больше всего нужно для писателя, - ему самому нужно, - передать движение души человека. Я хотел рассказать об этом очаровании человека в Григории Мелехове, но мне до конца не удалось. Может быть, удастся в романе о тех, кто сражался за Родину"^*.

^* ("Советская Россия", 1957, 25 августа, № 201, стр. 4.)

Долгое время существовало мнение, что Шолохов намеренно устраняется от активного выражения своего личного отношения к эпическому герою. Это совсем не так, хотя объективированное изображение героя считается в эпическом повествовании предпочтительной особенностью авторской позиции. Изучение творческой истории "Тихого Дона" убеждает, что при всей эпической остраненности автор всегда остается сопричастным действиям и переживаниям своих героев. Что касается Григория Мелехова, то здесь у автора множество самых разных приемов и проникновения в его внутренний мир, и восприятия им окружающего мира, и разных способов выражения авторского отношения ко всему этому. Голос автора с его тревожными раздумьями о жизни, участием и сопереживанием, желанием заглянуть в будущее своего героя сопутствует Григорию Мелехову и звучит особенно напряженно в то время, когда общественные коллизии обостряются, когда герою вновь и вновь предстоит выбирать верную дорогу.

Чаще всего автор дает возможность высказаться самому герою, при этом никогда не покидая его, - вместе с ним вдыхает запахи родной земли, радуется новым встречам с родиной, переживает тяготы затянувшихся битв, полон трогательного участия, искренней и подлинно человеческой отзывчивости в мучительных исканиях Григория, но право выбирать свою дорогу всегда оставляет ему самому. Не остаются без авторского анализа ни поступки, ни действия, ни размышления героя, с особым вниманием анализируется его психологическое состояние в напряженные ответственные жизненные моменты, когда предстоит принимать самые важные решения.

Указывает Шолохов и на противоречивость поступков Григория Мелехова, и на неверные его решения, принятые в состоянии обиды, а то и озлобленности, анализирует его субъективные оценки. Автор и его герой нередко оказываются в разных станах и на разных позициях, но участие автора в судьбе своего героя становится еще напряженней, а в дни его заблуждений авторское сопереживание еще участливей и тревожней. Впрочем, не надо забывать и того, что это он, Григорий, собирается биться насмерть с фабричным людом, с безземельной мужичьей Русью, "рвать у них из-под ног тучную, донскую, казачьей кровью политую землю", как нельзя забывать и слова Шолохова, что в его герое свое казачье, кохаемое на протяжении столетий, брало верх над большой человеческой правдой.

Теперь ни для кого не секрет, что окончание "Тихого Дона" поставило критику в тупик. Скорее всего, иного в то время и не могло случиться - зависимая от своего времени критика оказалась слишком догматичной, прямолинейной, и уже в силу этих обстоятельств она не смогла вникнуть в образно емкий замысел автора. Особые споры возникли тогда, продолжаются и теперь в связи с не поддающейся разгадке судьбой Григория, эпического героя "Тихого Дона", со столкновением Григория Мелехова и Михаила Кошевого. Начались гадания по поводу того, как сложилась бы судьба Григория, повстречай он на своем пути человека иного уровня и кругозора.

Еще и сегодня находятся критики, склонные обвинять в так, а не иначе складывающейся судьбе Григория только Кошевого. Изучение творческой истории романа позволяет именно здесь и особенно тщательно выявить авторские оценки и характеристики, объективно раскрыть те реальные силы и ситуации, с которыми столкнулся Григорий Мелехов, "в глупой ребяческой наивности" предполагавший, что никто его не упрекнет за прошлое, "все устроится само собой, и будет он жить да поживать мирным хлеборобом и примерным семьянином. Нет, не так это просто выглядит на самом деле".

Автор здесь не только предупреждает своего героя о тех объективно-исторических трудностях, с которыми он столкнулся, не только доверительно размышляет вместе с ним. "Нет, не так это просто выглядит на самом деле" - эти авторские слова полемичны по отношению к сказочным размышлениям героя ("все устроится само собой", "будет он жить да поживать мирным хлеборобом". - Курсив мой. - В. Г.). Слова эти словно бы обращены и ко всем тем, кто пожелает понять всю сложность ситуации, в которой оказался герой "Тихого Дона", глубже понять его судьбу.

Столкновения Григория Мелехова с Михаилом Кошевым чрезвычайно важны в идейно-художественной концепции "Тихого Дона" и проливают свет на открытый финал эпопеи, придающий повествованию целостность и единство. Однако и здесь до сего дня делается немало попыток произвольно толковать шолоховский роман, спорить с самим писателем, домысливать в том числе и возможную судьбу Григория Мелехова.

Посудите сами, вот что пишется о судьбе Григория в книге "С веком наравне": "Высшим нравственным актом его преображения и примирения с Советской властью и является разоружение и переход по льду Дона - реки жизни, славы, вечности. Дон с подтаявшим льдом встает перед читателем и Григорием как символ веры, правосудия и надежды. Ведь "у крутояра лед отошел от берега"... По "синему, изъеденному ростепелью мартовскому льду" уже было и небезопасно идти, можно и провалиться! Но и это не остановило Григория! ...Пафос высокой трагедийности финала "Тихого дона" - в смелом и светлом повороте Григория к нам. Дальнейшая судьба его неизвестна, но его разоружение, переход Дона и вступление на наш берег до амнистии строго соответствуют правде образа, логике характера Григория и символизируют закономерное снятие противоречий им самим и действительностью нашей мирной жизни под эмблемой Серпа и Молота. Григорий возвращается в хутор мирным человеком, чтобы жить и работать, а не воевать. Разговор с Мишаткой символичен и таит в себе луч надежды - подтверждение того, что мартовский, подтаявший на Дону лед выдержал на себе Григория и груз его заблуждений не зря!"^*.

^* (К. Прийма. С веком наравне. Изд. 2-е, дополн. Ростов н/Д, 1985, стр. 127-128.)

Комментарии здесь, как говорится, излишни. И все-таки что же это? Очередная попытка очень субъективно и весьма тенденциозно прочитать шолоховский текст, дающий повод для более значительных и глубоких размышлений. Наивная "расшифровка" символики весеннего Дона "с подтаявшим льдом", на котором и провалиться можно! А чего стоит "символичный" разговор с Мишаткой, якобы подтверждающий, что "мартовский, подтаявший на Дону лед выдержал на себе Григория и груз его заблуждений не зря!". В этом пассаже мало одного авторского восклицательного знака. Не знаешь, чего здесь больше - отсутствия вкуса и чутья в процессе чтения текста, в обнажении подтекста или элементарного неумения грамотно выразить хотя бы незначительное наблюдение.

Финальные страницы "Тихого Дона" начиная с описания гибели Аксиньи ("черное небо", "черный диск солнца", "зловеще чернеет мертвая, обуглившаяся земля", "черна стала жизнь Григория") неоднократно привлекали внимание исследователей, критиков, крупнейших мастеров слова и тщательно анализировались. Отмечались при этом и сила правды, и горечь жизни, и трагический пафос... "Громадна заслуга Михаила Шолохова, - говорил Константин Федин, - в той смелости, которая присуща его произведениям. Он никогда не избегал свойственных жизни противоречий, будь то любая эпоха, им изображаемая. Его книги показывают борьбу во всей полноте прошлого и настоящего... Трагедию он не переводит в драму, из драмы не делает занимательное чтение. Трагедийные положения не прячутся им в утешительные букетики полевых цветочков. Но сила правды такова, что горечь жизни, как бы даже ужасна она ни была, перевешивается, преодолевается волею к счастью, желанием его достичь и радостью достижения... И, принимая во всей глубине чувство трагедийности того или иного факта, показываемого художником, мы закрываем его книгу с впечатлением света. Таков, в частности, великолепный заключительный том "Тихого Дона"^*.

^* (К. Федин. Слово о Шолохове. В кн.: Слово о Шолохове. М., 1973, стр. 14-15.)

Образное выражение К. Федина - "впечатление света" - это та общая тональность романов Шолохова, та особенность оптимистического восприятия мира и человека, в которой трагическое не мыслится без яркого света всепобеждающей жизни.

Шолохов оставил наследие неисчерпаемой глубины, подлинной жизни, раскрытой в живых характерах изображаемой исторической эпохи, которая и сегодня требует зрелого восприятия и проливает свет на современные революционные перемены. "Шолохову не в чем было разочаровываться, - пишет П. Палиевский. - С первого своего шага он умел поднять среди любых множеств красоту - "очарование человека". И он дал среду, где не теряется ищущая мысль - народ. Ни одной единицы толпы - всегда лицо, независимый характер..."^*.

^* (П. Палиевский. Шолохов сегодня. "Наш современник", 1986, № 2, стр. 174.)

Григорий Мелехов не стал бы в центре "Тихого Дона" как характер громадного художественного обобщения, как художественный тип, если бы не выразил исканий в революции своего народа, если бы не прошел вместе с ним путь лишений, утрат и открытий, обретений, все более глубокого осознавания происходящих на его глазах и при его участии революционных завоеваний.

По наблюдению П. Палиевского, "самые лучшие влиятельные книги советской литературы выглядят в сравнении с Шолоховым только частями, голосами внутри его создания. А его точка зрения обнимает всех, это как бы точка зрения самой истории. Тяжесть и суровость, возникающие при впечатлении от первого общения с нею, вытекают из этой разницы взгляда"^*.

^* (П. Палиевский. Шолохов сегодня, стр. 173.)

Силой своего великого таланта Шолохов, можно сказать, впервые в мировой литературе изобразил мир народной жизни так полнокровно и широко. Мир больших чувств и страстей, духовное богатство народа, страдания и радости его раскрывались в процессе борьбы за новое общество, торжества идей революционного гуманизма. Мир этот обретал в "Тихом Доне" масштабные формы эпического повествования, а народные характеры представали крупно, во всей психологической глубине.

Изучение творческой истории "Тихого Дона" позволяет понять народную жизнь в динамике революционных перемен. Мы уже видели, как тщательно, опираясь на фольклорно-этнографический материал, на исторические источники, Шолохов изображал жизнь и быт народа кануна первой мировой войны, прослеживал колоссальные сдвиги в этом быту, перемены в психологии людей. Такое изображение воплощает в себе сущность времени, нарастание общественных противоречий взаимодействует с состоянием внешнего покоя, привычности нерушимой, устоявшейся хуторской жизни.

События начала первой мировой войны, - и это видели мы в процессе изучения творческой истории романа, - проходят через сердце его героев, вызывая тревожные раздумья не только о "своей доле", но и о месте своем в исторических коллизиях времени. "Тихий Дон" начинается, как известно, с постижения самой атмосферы народной жизни, с обычного нерушимого порядка, с течения этой жизни на хуторе Татарском и вместе с тем с тревожных ожиданий самим народом надвигающихся перемен, с их восприятия и различных оценок. История врывается в повествование, и писатель выписывает одну за другой динамически развертывающиеся картины вступления России в мировую войну.

Восприятие войны как кровавой навязанной народу бойни, как народного бедствия несет в себе открытую, обнаженную правду ее изображения. В острых эмоциональных авторских оценках содержится народный взгляд на эту войну. Нравственно искалечены ее ужасами сотни казаков, надломлен чужой смертью и Григорий Мелехов. Особенно безжалостно вытравливает война все человеческое в тех, кто становится ее слепым орудием, тупой и страшной силой. Как убеждает писатель, война разлагает таких людей, а их жестокость осложняет народную борьбу за справедливость.

Событийная полнота, объемно-многоплановое изображение войны в ее баталиях, массовых сценах, причины поражения России в мировой войне, судьба прозревающего на ней народа, рост его революционного сознания, нравственные перемены, интернациональное единение - все это сочетается с показом человека на войне во всей полноте его индивидуальных и общественно-исторических качеств. Роман Шолохова и сегодня многому учит в понимании войны во всем ее социально-нравственном объеме, в тесной связи судьбы человеческой и судьбы народной.

Поступательное движение истории несет в "Тихом Доне" большой смысл. Мудрость народной жизни - родная стихия романа. Эпохальные исторические события и конфликты, определяющие в романе народные судьбы и судьбы отдельных героев, всю сложность взаимоотношения личности и народа, - все это у Шолохова многозначно, философски емко и значительно.

Мастерство раскрытия людских характеров, духовного мира народа сплавлено в "Тихом Доне" с глубоким проникновением в мир природы, драматизм с лиричностью, авторской эмоциональной окрашенностью повествования, трагизм - с животворным, истинно народным юмором. В этом - художественная цельность писателя, зрелость его творческого метода.

Эпическая полнота изображения жизни в ее самых суровых коллизиях, непредсказуемых столкновениях, высокий гуманистический пафос, подлинный историзм усиливаются органическим воссоединением эпоса и трагедии в самой повествовательной структуре "Тихого Дона" и создают новый тип повествования, то, что теперь принято называть эпопеей нашего времени.

Эпос заложен в устно-поэтических традициях народа, широко известен и древней русской литературе, и литературе новейшей в ее вершинных проявлениях, но автор "Тихого Дона" как эпический писатель воспринимается по преимуществу наследником толстовских традиций. Такое восприятие вполне закономерно, оно сопутствует автору "Тихого Дона" со времени появления первой книги этого романа, хотя шолоховские традиции коренятся и в таких явлениях русской литературы, какие представлены именами Пушкина, Гоголя, Достоевского, Чехова...

Исследователи жанровой природы эпопеи обычно спорят о "композиционном стержне" толстовской и шолоховской эпопей, о родстве и разнице художественных структур "Войны и мира" и "Тихого Дона". Вникая в эти нередко схоластические споры, связанные с определением жанра, современный исследователь стремится сказать и свое слово:

"И первый классический роман-эпопея "Война и мир", и "Тихий Дон", который, по мнению большинства исследователей, всего точнее "укладывается" в рамки формы, созданной Толстым, как художественные структуры сложились на пересечении двух типов художественного мышления - эпопейного и романного. Все возможности двух этих типов познания действительности в новом жанре были переосмыслены применительно к новой исторической практике и синтезированы под углом зрения особой творческой задачи. И в ее решении романный инструмент познания истории играл не меньшую, если не большую роль, чем эпопейный... Классические эпопеи как бы говорят: вы даете движущуюся панораму десятилетий за сорок лет, а мы за десять - пятнадцать, но мы еще пишем и о семье и любви и стараемся сделать это не хуже самого добротного романа; вы описываете жизнь семейного клана за несколько десятилетий - мы тоже имеем определенные заслуги в этой области, но еще мы пишем и о жизни народа, его обычаях и традициях и стараемся здесь не уступить гомеровскому эпосу; вы воссоздаете историю жизни молодого человека и поиск им своего места в мире, мы - тоже, но одновременно мы повествуем и о значительном, переломном событии в жизни людей..."^*.

^* (В. Соболенке Жанр романа-эпопеи. (Опыт сравнительного анализа "Войны и мира" Л. Толстого и "Тихого Дона" М. Шолохова). М., 1986, стр. 7-8.)

Исследователь отмечает и то новое, что несет, на его взгляд, шолоховская эпопея в сравнении с "Войной и миром" Л. Толстого, видит в торжестве высокой трагедии эстетическую доминанту "Тихого Дона": "трагична не судьба отдельной личности, а вся ситуация перехода народа из старого состояния в новое чревата трагичной коллизией"^*.

^* (В. Соболенке Жанр романа-эпопеи, стр. 124.)

Л. Толстой велик, его художественные открытия непреходящи - тут не может быть двух мнений. Шолохов идет в русле своего великого предшественника - ив этом никто не сомневается, - его называют самым талантливым из последователей автора "Войны и мира" по силе жизненной правды, необыкновенной широте охвата событий, глубине проникновения во внутренний мир человека... Возникает и такой тезис: "...если Толстой рассказал нам о русском народе чуть ли не столько же, сколько вся остальная наша классическая литература, то Шолохов поведал нам о нем больше, чем многие из современных советских писателей"^*. На этом обычно останавливаются, чтобы не умалить величия автора "Войны и мира".

^* (П. Сиркес. Лев Толстой и Михаил Шолохов. Проблема мастерства в "Войне и мире" и "Тихом Доне". "Дон", 1961, № 3, стр. 173.)

Шолохов не только сделал заметный шаг вперед - это теперь признано во всем мире - в художественно значительном раскрытии особенностей своего времени. В "Тихом Доне" и народ предстал решающей силой исторического процесса, активным участником бурных революционных перемен, автор так раскрыл мир жизни народа, бытие народное на революционном переломе, как до него никто еще, в том числе и Л. Толстой, этой реальной силы своего времени не показывал.

Изображение революции и народа, процессов перехода от одной эпохи к другой - социалистической - Шолохов поднял на незнаемую до него художественную высоту, нашел форму эпопеи нашего времени и оказал громадное воздействие на мировой литературный процесс, на изображение нашего времени средствами эпического повествования.