10. "Я тебя породил, я тебя и убью..."

Страна с каждым годом набирала темпы в строительстве социализма, а советская литература стремилась отразить эти процессы, идя по горячим следам перемен современности. Писателей интересовали судьбы народа в строительстве социализма, формирование характера нового человека ("Люди из захолустья" А. Малышкина, "Танкер "Дербент" Ю. Крымова, "Энергия" Ф. Гладкова), выражались и тревожные интонации и психологически сложные взаимодействия человека и создаваемого мира ("Дорога на Океан" Л. Леонова), хотя некоторые выдающиеся произведения этих лет не стали достоянием читателей, не публиковались и не участвовали в литературном процессе ("Ювенильное море", "Котлован" А. Платонова, "Мастер и Маргарита" М. Булгакова).

Многие романы предвоенных лет тематически обращены в прошлое ("Севастопольская страда" С. Сергеева-Ценского, "Великий Моурави" А. Антоновской, "Степан Кольчугин" В. Гроссмана, "Емельян Пугачев" В. Шишкова, "Чингизхан" и "Батый" В. Яна, "Дмитрий Донской" С. Бородина и другие). Эти романы, безусловно, связаны с укреплением национального самосознания народа, с борьбой его за национальную самобытность и независимость. Появление этих романов в конце тридцатых годов, когда военная опасность стала очевидной, когда фашизм приближался к границам нашей родины, воспитывало патриотические чувства народа, его готовность дать отпор врагу.

Повесть "Хлеб" (1937) рассматривалась А. Толстым как важное звено эпического повествования "Хождение по мукам". Но писатель потерпел здесь явную художественную неудачу, хотя многие критики восторженно встретили это произведение^*. С повестью "Хлеб" в литературу проникали тенденции, связанные со стремлением приписать одному человеку успехи всего народа. Идейно-художественные просчеты сказались и на завершении Ф. Панферовым романа "Бруски".

^* ("Лит. обозрение", 1938, № 3, стр. 7-12 (В. Перцов); "Знамя", 1938, стр. 255-263 (И. Лежнев); "Лит. критик", 1938, № 3, стр. 90-117 (Е. Усиевич) и другие.)

Работа Шолохова над финальными страницами "Тихого Дона" шла в одном направлении - дать читателю "правдивый конец", поведать "матушку правду"^*. Зрелое понимание истории и современности вело писателя к закономерному завершению в романе судьбы героя и судьбы народа. Против исторической истины писатель не мог погрешить даже в мелочах. "Когда писатель грешит против истины даже в малом, - говорил Шолохов, - он вызывает у читателя недоверие: "Значит, - думает читатель, - он может соврать и в большом"^**.

^* (И. Экслер. В станице Вёшенской. В кн. "Михаил Шолохов". Ростов н/Д, 1940, стр. 134.)

^** ("Известия", И февраля 1939 г., № 34, стр. 3.)

Как известно, Шолохов был не только свидетелем, но и участником событий, нашедших отражение в финале "Тихого Дона". Он работал в продотряде, боролся с бандами. Ю. Лукин считает, что яркому описанию сцены появления в штабе банды Фомина пленного красноармейца-продотрядника Шолохов обязан личным впечатлениям, непосредственному участию в борьбе за становление новой жизни на Дону. "Лично пережитое, увиденное, - пишет Ю. Лукин, - помогло ему в описании суровых минут, которые с таким достоинством встретил красноармеец-продотрядник"^*.

^* (Ю. Лукин. Михаил Шолохов. М., "Сов. писатель", 1952, стр. 10.)

Но этого было мало писателю. Он должен был проверить себя, свои юношеские впечатления, собрать жизненные факты непосредственно на местах описываемых событий. Нужно было проделать громадную собирательскую работу, подтверждающую историческую достоверность финальных страниц романа. "Много езжу по станицам и все исключительно с одной целью, - говорил Шолохов еще в 1936 году, - перепроверяю уже написанное, собираю дополнительный материал, относящийся к концу романа"^*.

^* ("Известия", 20 октября 1936 г., № 224, стр. 4.)

Шолоховский принцип художественного воссоздания исторической действительности, сложнейшего периода в народной судьбе, требовал широкого фона общественно-политической жизни страны начала двадцатых годов, того времени, когда "в связи с плохим поступлением хлеба по продразверстке были созданы продовольственные отряды" (5, 395), когда в ответ на их создание и активные действия начали возникать из бывших белогвардейцев мелкие банды, разжигалось недовольство продразверсткой.

В это же время до хутора Татарского доходят слухи, что "Врангель вышел из Таврии и вместе с Махно подходит уже к Ростову, что союзники высадили в Новороссийске огромный десант" (5, 333). Вскоре Махно действительно появился в пределах Верхне-Донского округа и "под хутором Коньковым в коротком бою... разбил пехотный батальон, высланный ему навстречу из Вешенской" (5, 345). Вспыхивает большое восстание в соседней Воронежской губернии. Фомин сообщает Григорию Мелехову о контрреволюционном восстании в Кронштадте. Причем писатель точно датирует события, с которыми связаны и в которых участвуют его герои ("Поздней осенью 1920 года...", "Восстание должно было начаться 12 марта", "То, чего опасался Григорий, случилось восемнадцатого апреля", "В конце апреля ночью...", "в середине мая..." и т. п.).

Шолохов снова и снова вчитывался в известия газет тех лет, расспрашивал очевидцев событий, ездил по хуторам и станицам, где происходили эти события. "При мне - я еще был подростком, - рассказывает казак хутора Кулундаевского Я. Лапченков, - в наш хутор заходила банда Фомина. Как раз шло собрание в доме Щирова Афанасия. Фомин явился прямо на собрание. Часть казаков успела убежать, часть Фомин задержал и начал перед ними "речь держать"- точно как описано в "Тихом Доне". Михаил Александрович будто с натуры обрисовал банду, и слова все как будто тогда были им записаны"^*.

^* (Я. Лапченков. Будто с натуры. "Большевистский Дон", Вёшенская, 27 марта 1941 г., № 38, стр. 2.)

Фактов накопилось множество, и из них отбирались такие, которые позволяли раскрыть сложность и остроту обстановки того времени во всей ее исторической конкретности, воплощенной в живые фигуры людей тех лет. Строка за строкой, страница за страницей ложится на стол писателя черновая рукопись. В нее вносятся дополнения и уточнения. Она еще будет перепечатываться, в нее еще и еще будут вноситься новые штрихи и исправления. Но основное давно и так тщательно продумано, что абзац за абзацем идут почти без помарок. Описывается восстание караульных батальона и эскадрона в Вешенской, возникновение банды Фомина, безвыходное положение Григория и вступление его в эту банду, отрицательное отношение народа к банде и ее разложение.

Писатель стремится показать разложение банды изнутри. Особенно сказывается это на изображении "звериной жизни" разбитой банды на острове. Одну за другой вносит Шолохов в черновой вариант рукописи XIV главы вставки о "развлечениях" бандитов, развертывает сцену игры в самодельные карты, борьбы-драки, пения плясовой песни "Ой, вы, морозы..." и жуткой пляски хромого Стерлядникова, тщательно выписывает разговор Григория с Капариным, рассказ Чумакова об убийстве Капарина... Несколько позже вставляется эпизод о вступлении в банду бежавшего из ростовской тюрьмы еврея-грабителя и рассказ о том, как "зачислили во второй взвод известного по всем хуторам Вешенской станицы дурачка Пашу" (5, 474).

С другой стороны, Шолохов все больше усиливает мотивы безысходности положения Григория, который с самого начала вступления в банду хорошо осознает, что "вся фоминская затея обречена на неизбежный провал": "Он был твердо убежден в том, что дело Фомина проиграно и что рано или поздно банду разобьют" (5, 428).

Писатель все время напоминает о том, что Григорий в банде случайный человек, что ему не по пути с этими бандитами и палачами, с растленными и ничтожными людьми. И осознание этого причиняет еще более горькие страдания герою романа.

Когда Григорий оказывается на острове среди этого "волчьего выводка", в нем "жарко вспыхивала и жгла сердце тоска" по воле, по свободе. Он подавлял вскипавшую глухую ненависть к Кошевому, не давал волю злой памяти. Именно здесь вставляются в рукопись слова о наболевшем: "Иногда казалось, будто сердце у него освежевано. И все время кровоточит. Иногда режущая боль в груди, под левым соском, становилась нестерпимо острой..."^*. И эта боль с тех пор не раз напоминает о себе. Но с особой силой ощущает ее Григорий тогда, когда видит, как летят во все стороны, срезанные копытами коня главаря банды, "словно крупные капли крови, пунцовые головки тюльпанов": "Григорий, скакавший позади Фомина, посмотрел на эти красные брызги и закрыл глаза. У него почему-то закружилась голова, и знакомая острая боль подступила к сердцу..."^**. Шолохов этими словами думал закончить XV главу, настолько были они важны и в раскрытии состояния Григория, и в его противопоставлении потерявшим человеческий облик бандитам.

^* (Рукописи "Тихого Дона". Рукописный отдел ИРЛИ, л. 107.)

^** (Рукописи "Тихого Дона". Рукописный отдел ИРЛИ, л. 108.)

Григорий видел то, что не дано видеть людям, лишенным духовного богатства. Острое восприятие мира героем передается через буйное столкновение красок природы, ее цветение и ликование, полноголосое звучание. Здесь и свет холодного пламени месяца, и его черные переливы на ряби Дона, и вечерние вишнево-красные зори, и дивно сияющий, снежный блеск оперения лебедей (5, 442).

В минуту затишья Григорий "жадными глазами озирал повитую солнечной дымкой степь, синеющие на дальнем гребне сторожевые курганы", "закрывал глаза и слышал близкое и далекое пение жаворонков", "шелест ветра в молодой траве", "следил за легким покачиванием багряно-черного тюльпана, чуть колеблемого ветром, блистающего яркой девичьей красотой". Он мучится осознанием того, что связал свою судьбу с такими отпетыми людьми, и проникается "горечью и злобой на самого себя, на всю эту постылую жизнь" (5, 474). И только покинув банду, он "вздохнул облегченно, полной грудью...": "Все покончено с постыдной бандитской жизнью..."^*.

^* (Рукописи "Тихого Дона". Рукописный отдел ИРЛИ, л. 124.)

Когда Шолохова спрашивали о том, как он намерен завершить роман, он отвечал уклончиво: "Не знаю, не знаю... Читатели просят, я виноват перед ними. Но вот остались последние главы, последние страницы. В феврале закончу обязательно"^*.

^* ("Молот". Ростов н/Д, 1 февраля 1939 г., № 5302, стр. 2. По всей вероятности, роман вчерне существовал в это время. Шолохов даже послал в " Правду" телеграмму с сообщением о том, что он предполагает завершить в 1939 году последнюю книгу "Поднятой целины" ("Правда", 1 января 1939 г., № 1, стр. 3).)

А в Вёшенскую шли тысячи писем с советами, просьбами, пожеланиями, даже требованиями. Читатель вторгался в творческие замыслы автора "Тихого Дона". Одни хотели, чтобы Григорий преодолел свои ошибки, вырос до коммуниста, другие считали, что этот путь для него невозможен: слишком тяжела его вина, связанная с вооруженной борьбой против советской власти. Предлагали и так завершить книгу: Григорий ведет в атаку эскадрон буденновцев и героически гибнет в этом бою. Шолохова просили "довести линию Григория до сплошной коллективизации", "закрепить окончательный переход Григория в Красную Армию и показать его работу в условиях мирного времени"...

"А в последние годы, - рассказывал писатель, - многим почему-то показалось, что Григорий будет убит. И вот посыпались письма с категорическим требованием: "Оставьте в живых Григория Мелехова!"

Шолохов не мог избрать ни один из тех путей, которые ему предлагали. Он видел, что "всем хочется легкого конца", а писатель, по его словам, "должен уметь говорить читателю даже горькую правду". Конец был выстраданным и тяжелым. Не одну бессонную ночь провел Шолохов над последними двумя главами романа. Несколько раз переписана была сцена гибели и похорон Аксиньи, но художник оставался неудовлетворенным, отбрасывал проделанную работу, писал заново. Вот отдельные варианты этой правки по сохранившимся рукописным и машинописным черновикам:

Сцена гибели Аксиньи. Конец VII главы 8-й части. Машинопись с правкой автора (ИРЛИ АН СССР)

"Только вчера (Аксинья) [она] проклинала свою жизнь и человека, с которым связала ее судьба), а сегодня уже весь мир казался (иным, ослепительно радостным) [словно после летнего ливня ликующим] и светлым"^*.

^* (Рукописи "Тихого Дона". Рукописный отдел ИРЛИ, л. 130. В угловых скобках выброшенные слова и фразы, в квадратных - вставленные.)

"Только вчера она проклинала свою жизнь и все окружающее выглядело серо и безрадостно, как в ненастный день, а сегодня весь мир казался ей ликующим и светлым, словно после благодатного летнего ливня. "Найдем и мы свою долю!"- думала она..." (5, 485).

"На скаку прижимая ее к себе, Григорий задыхался, шептал:

- Ради господа-бога! Хоть слово! Да что же это ты?!

Но ни слова, ни стона не услышал он от безмолвной Аксиньи...

И Григорий [мертвея от ужаса] понял, что (это - все) все кончено, что самое страшное, что только могло случиться в его жизни, - уже случилось"^*.

^* (Рукописи "Тихого Дона". Рукописный отдел ИРЛИ, л. 132, 133.)

"Ему некуда было теперь спешить. Все было кончено.

В дымной мгле вставало над яром солнце. Лучи его (за) серебрили густую седину на непокрытой голове Григория (скользнули) скользили по [бледному и страшному в своей неподвижности] лицу. [Словно пробудившись от долгого сна, он поднял голову и увидел над собой черное небо и ослепительно (сверкавший) [сияющий] черный диск солнца]"^*.

^* (Рукописи "Тихого Дона". Рукописный отдел ИРЛИ, л. 133.)

Последняя фраза вписана в машинописный текст чернилами всего лишь с одной поправкой. Так был найден образ - "ослепительно сияющий черный диск солнца", - которым Шолохов завершил эту полную трагического накала главу.

Как бы продолжая высказанную с таким громадным художественным накалом мысль, Шолохов открывает последнюю главу широкой эпической параллелью и от описания ранних весенних пожаров в степи переходит к открытой авторской характеристике героя:

"Как выжженная палами степь, черна стала жизнь Григория. Он лишился всего, что было дорого его сердцу. Все отняла у него, все порушила безжалостная смерть. Остались только дети. Но сам он все еще судорожно цеплялся за землю, как будто и на самом деле изломанная жизнь его представляла какую-то ценность для него и для других..." (5, 491).

Но это еще не конец, Шолохов ищет его. Описывается приход в Слащевскую дубраву, последние скитания Григория по огромному лесу, встреча с дезертирами. Вот одна из сохранившихся на отдельном листе заготовок:

"Новый пришелец, не разговорчивый и тихий, не был им помехой. (Целыми днями лежал он возле лаза в землянку, молчал и почти никогда не принимал участия в разговорах. А жители землянки, не порвавшие с хозяйством, оживленно обсуждали новый закон об отмене продразверстки, толковали о видах на урожай, о ценах на хлеб и на скотину... Григорию это было не нужно. Ему ничего не было нужно)"^*.

^* (Рукописи "Тихого Дона". Рукописный отдел ИРЛИ, л. 134.)

Но почти весь этот текст перечеркивается. Писатель продолжает поиски слов и образов, завершающих роман. В одну из бессонных ночей и родились всемирно теперь известные строки:

"Это было все, что осталось у него в жизни, что пока еще роднило его с землей и со всем этим огромным, сияющим под холодным солнцем миром".

Эти выношенные строки четко, без единой помарки, записаны на недопечатанной странице последней главы, вслед за словами о тоскливой жизни Григория в лесу среди дезертиров^*.

^* (А. Софронов. Над бесценными рукописями "Тихого Дона". "Огонек", 1961, № 16 (16 апреля), стр. 29.)

В те дни, когда в Вёшенской на столе писателя лежала готовая рукопись восьмой части романа, в которую вносились отдельные поправки, состоялась встреча Шолохова с молодым писателем А. Калининым. В его отчете об этой встрече есть чрезвычайно важное место:

"Глядя в окно, Шолохов говорит:

- ...Всем хочется хорошего конца. А если, скажем, конец будет пасмурным...

Шолохов оборачивается и вопросительно смотрит на собеседника.

- Ну, а все-таки, что же будет с Григорием?..

- Кто знает... - Шолохов неопределенно улыбается. - Помните, Тарас Бульба сказал Андрию: "Я тебя породил, я тебя и убью"^*.

^* (А. Калинин. У автора "Тихого Дона". "Комсомольская правда", 9 января 1940 г., № 7, стр. 4.)

В это же время, зимой 1939 года, у Шолохова побывал корреспондент "Правды" Я. Кривенок. Он так вспоминает об этих днях:

"Мы избегали расспрашивать писателя о судьбах героев "Тихого Дона". Однажды Шолохов сам заговорил о Григории Мелехове. Случилось это вечером... Михаил Александрович говорил, полулежа на диване. Слушая его, мы поняли: "Тихий Дон" закончен"^*. Вскоре последняя, завершающая эпопею часть была напечатана целиком в одном номере журнала "Новый мир"^**. Весь мир с громадным интересом встретил завершение многолетнего труда писателя над эпическим полотном.

^* (Я. Кривенок. Писатель-большевик. Заметки о жизни и деятельности М. А. Шолохова. Альм. "Дон". Ростов н/Д, 1946, № 1(3), стр. 115.)

^** ("Новый мир", 1940, № 2-3, стр. 3-102. Перед этим появившаяся в "Известиях" заметка лишний раз свидетельствует о том, с каким нетерпением ожидалось окончание "Тихого Дона": "На днях писатель-орденоносец М. А. Шолохов сдал издательству "Художественная литература" две последние части (7-ю и 8-ю) "Тихого Дона". Седьмая и восьмая части составляют четвертую книгу романа. Отдельные главы четвертой книги публиковались в газетах и журналах. Седьмая часть была напечатана в 1938 г. в "Роман-газете". В ближайшие дни четвертая книга сдается в набор. Она будет издана в срочном порядке, большим тиражом и выйдет наряду с библиотечной также и в массовой серии. Восьмая часть романа будет опубликована в одном из выпусков "Роман-газеты" ("Окончание "Тихого Дона". "Известия", 8 февраля, 1940 г., № 31, стр. 3).)