2. Когда план созрел...

Первоначальный замысел еще не вел к широким художественным обобщениям. Писатель не думал прослеживать идейную эволюцию донского казачества, вскрывать причины осложнения его путей в годы революционной ломки старого мира. Такая мысль вызревала в процессе работы. Шолохов осознавал: без раскрытия исторически сложившихся условий жизни и быта народа, без объяснения причин, толкнувших часть его на сторону белогвардейского движения, роман, начатый мятежом Корнилова, походом казачьих войск на Петроград, не разрешит проблему путей народа в революции.

"Донщина" - книга о начале гражданской войны и об участии в ней казачества. Но прежде нужно раскрыть мир его жизни со всеми его противоречиями, конфликтами. Отодвигая повествование ко времени, предшествующему империалистической войне, Шолохов руководствовался прежде всего стремлением показать рост революционных настроений в среде его героев, размах народной борьбы за новую жизнь во всей ее сложности.

Однако долгое время считалось, что описание жизни казачьего хутора понадобилось Шолохову для того, чтобы "вскрыть истоки контрреволюционных настроений казачества, уяснить историческую закономерность противонародного движения на Дону в годы гражданской войны", охватить в "Тихом Доне" события "до примирения (?) большинства казачьей массы с советской властью". Широта шолоховского замысла объяснялась совсем не стремлением писателя проследить пути народа в революции, а только тем, что в романе "дело касалось казачьего сословия", одна лишь специфика жизни которого требовала "исторического полотна с охватом, по меньшей мере, от кануна первой мировой войны и до конца гражданской"^*.

^* (И. Лежнев. Михаил Шолохов. М., "Сов. писатель", 1948, стр. 228, 229.)

Извращенное толкование замысла писателя привело к утверждению, что главная творческая задача автора "Тихого Дона" будто бы состояла в том, чтобы объяснить читателю, "почему казачество приняло участие в подавлении революции". Как известно, эти цитируемые шолоховские слова относятся к первоначальному варианту романа в связи с начальными его страницами о корниловском мятеже, но распространяются они на творческие замыслы Шолохова как автора романа "Тихий Дон", в котором писателю будто бы "необходимо было объяснить объективную природу не всей революции, а одного только верхнедонского восстания"^*. Шолохов якобы для того только и писал "Тихий Дон", чтобы понять это восстание.

^* (А. Ф. Бритиков. Образ Григория Мелехова в идейной концепции "Тихого Дона". В кн. "Историко-литературный сборник". М.-Л., Изд-во АН СССР, 1957, стр. 184.)

Переход от одного замысла к другому привел к перемене названия романа - "Тихий Дон". Вложенный в это название смысл предстояло раскрыть всем образным строем повествования, как эпического полотна о судьбах русского народа в его борьбе за свободу. Необходимо было создать сам образ "тихого Дона", показать "незнакомую землю", жизнь народа и те существенные перемены в ней, которые вызваны были революцией.

"Славный тихий Дон", "Ты наш батюшка, тихий Дон"^* - так издавна называл эту реку русский народ, связавший с ней жизнь свою и воплотивший в песнях великую и нежную любовь к ней. Со временем, правда, царская охранительная литература не раз использовала эти народные чувства в своих целях, раскрывая в образе "тихий Дон" только символику социально благостной, идиллически мирной жизни.

^* (А. Савельев. Сборник донских народных песен. СПб., 1866, стр. 90, 99. 101, 105, 120, 145 и т. д.)

Песенное название шолоховского романа - "Тихий Дон" - несет совершенно иную идейно-эстетическую нагрузку. В нем скрыт основной замысел писателя, сконцентрированный также в эпиграфах, заимствованных, как и название романа, у самого народа.

Не сохами-то славная землюшка наша распахана...
Распахана наша землюшка лошадиными копытами,
А засеяна славная землюшка казацкими головами,
Украшен-то наш тихий Дон молодыми вдовами,
Цветен наш батюшка тихий Дон сиротами,
Наполнена волна в тихом Дону отцовскими,
материнскими слезами*.

^* (Ср.: А. Пивоваров. Донские казачьи песни. Новочеркасск, 1885, стр. 108-109. Эпиграф "Тихого Дона" является сокращенным вариантом широкоизвестной народной песни "Дон после войны". Записана она И. А. Сальниковым в 1-м Донском округе. Шолохов снимает риторические вопросы, а произведенное сокращение отмечает многоточием.

Чем-то наша славная землюшка распахана?
Не сохами-то славная землюшка распахана, не плугами,
Распахана наша землюшка лошадиными копытами,
А засеяна славная землюшка казацкими головами.
Чем-то наш батюшка, славный тихий Дон, украшен?
Украшен-то наш батюшка тихий Дон молодыми вдовами.
Чем-то наш батюшка, славный тихий Дон, цветен?
Цветен наш батюшка тихий Дон сиротами.
Чем-то во славном тихом Дону волна наполнена?
Наполнена волна в тихом Дону отцовскими,
материнскими слезами.

)

Отрицательные параллелизмы этой старинной казачьей песни концентрируют внимание на утверждающей части параллели. Постоянные слова "землюшка", "батюшка" вбирают в себя не только любовь народа к своему краю, но и жалобы на тяжкую казачью долю. Эпитет "тихий" приобретает контрастный смысл в сравнении с бурными событиями, происходившими на Дону. Грустный строй песни напоминает плач народа о родине своей. Далеко не так уж мирно и вольно жилось на Дону, - горька жизнь безутешных вдов и сирот, солоны отцовские и материнские слезы.

Старинная казачья песня настораживает, настраивает отнюдь не на благостное восприятие мирного быта и нравов тихого Дона, отнюдь не на "экзотические" "картинки" и "сценки", а на восприятие полных драматизма народных судеб.

Острота социальных потрясений в годы, охваченные произведением, еще отчетливее обнажается вторым эпиграфом:

Ой ты, наш батюшка тихий Дон!
Ой, что же ты, тихий Дон, мутнехонек течешь?
Ах, как мне, тиху Дону, не мутну течи!
Со дна меня, тиха Дона, студены ключи бьют,
Посередь меня, тиха Дона, бела рыбица мутит*.

^* (Ср.: "Сборник донских народных песен". Сост. А. Савельев. СПб., 1866, стр. 145-146. "По сообщению М. Шолохова, - пишет И. Кравченко, - он пользовался сборником Савельева" ("Лит. критик", 1940, № 5-6 стр. 214).)

Этот эпиграф - начало старинной казачьей песни семейного характера. В ней удалый молодец "уговаривает" красну девицу. Но она остается верной дружку-мужу и не поддается на уговоры казака-соблазнителя. Тогда тот рубит и бросает ее "буйную голову" "в Дон, во быструю реку".

Шолохов заимствует из песни лишь ту ее часть, которая становится основой для социальных обобщений. Образ взмутившейся реки в народной лирике - символ тревоги, волнений, вызванных большими событиями в личной и общественной жизни. Этот образ по смысловому наполнению очень близок к образу ветра, особенно часто употребляемому в народной лирике.

Шолохов придавал большое значение идейно-художественной емкости образов, несущих в себе его замыслы, и почти никогда не вмешивался в трактовку романа критиками, отказывался от разъяснения и толкования своих замыслов. И только тогда, когда он узнал, что его роман воспринимается в Англии как "экзотическое" произведение, Шолохов написал предисловие к "Тихому Дону" - "Английским читателям"^*. Разъясняя идейный смысл романа, писатель обращал внимание прежде всего на "те колоссальные сдвиги в быту, жизни и человеческой психологии, которые произошли в результате войны и революции".

^* (М. Шолохов. Английским читателям. Ст. Вёшенская. 10 июня 1934 г. Архив ИМЛИ, фонд М. А. Шолохова. Впервые текст этого предисловия опубликован мною в книге "Михаил Шолохов". Сборник статей. Л., Изд-во ЛГУ, 1956, стр. 264-265.)

Жизнь, быт героев "Тихого Дона" воспринимаются писателем как конкретное выражение жизни и быта различных социальных слоев русского народа накануне великих революционных событий. "Тихий Дон" не этнографическое описание быта и нравов "бывшего казачьего сословия", а художественное полотно о духовной жизни русского народа, о коренных психологических переменах революционного времени.

"В мою задачу входит... - писал Шолохов, - показать различные социальные слои населения на Дону за время двух войн и революции..."

Вставала перед писателем и еще одна важная, по его словам, задача: "...проследить за трагической судьбой отдельных людей, попавших в мощный водоворот событий, происходивших в 1914-1921 годах" (VIII, 103). Шолохов, как видно, не отрывал трагическую судьбу Григория Мелехова от других творческих задач, от эпической темы народных судеб в революции.

К реализации этих своих замыслов писатель обратился, по его словам, "примерно с конца 1926 года": "Когда план созрел, - приступил к собиранию материала. Помогло знание казачьего быта..."^*.

^* ("Известия", 31 декабря 1937 г., № 305, стр. 3.)

В это время Шолохов переезжает в станицу Вёшенскую, навсегда поселяется здесь и связывает с ней свою творческую жизнь.

Работа над первой книгой "Тихого Дона" протекала довольно быстро, но была напряженной. На это не раз указывали близкие писателя. Сам Шолохов, вспоминая о первых этапах работы над романом, говорил, что "писалось трудно и жилось трудно, но в общем писалось"^*.

^* ("Известия", 12 июня 1940 г., № 134, стр. 5.)

Быт казачьего хутора знаком Шолохову с детства: "И покосы в займище, и тяжелые степные работы, пахоты, сева, уборка пшеницы, - все это клало черту за чертой на облик мальчика, потом юноши"^*.

^* (А. Серафимович. Собр. соч., т. Х. М., ГИХЛ, 1948, стр. 363.)

Глубокое знание жизни этой, "до самых затаенных уголков ее", быта, психологии народа, его обычаев и нравов, мира природы верховьев Дона и привольно раскинувшихся вокруг него степей - все это было рядом, под руками. Не случайно Шолохов покинул Москву и навсегда поселился среди героев своих книг.

"Люди были под рукой, как живые, - вспоминал позже Шолохов. - Ходи да распоряжайся, тут уж от твоего умения все зависит... Все было под руками - и материал, и природа"^*.

^* ("Известия", 12 июня 1940 г., № 134, стр. 5.)

Несмотря на это, писатель много сил отдает собиранию материала для романа. Он разъезжает по окрестным хуторам и станицам, записывает воспоминания "служилых", "живых участников" первой мировой войны, вслушивается в рассказы стариков о жизни и быте казачества тех лет, с изображения которых начинается роман. Немало времени было потрачено на собирание и изучение казачьего фольклора, особенно песен, преданий, сказов. Приходилось выезжать в архивы Москвы и Ростова, листать пожелтевшие от времени газеты и журналы, знакомиться со старыми книгами по истории донского казачества, специальной военной литературой, появлявшимися уже в то время воспоминаниями - об империалистической и гражданской войнах.

Работа по сбору материала для "Тихого Дона", как рассказывал писатель Вере Кетлинской, шла по двум линиям: "Во-первых, собирание воспоминаний, рассказов, фактов, деталей от живых участников империалистической и гражданской войны, беседы, расспросы, проверка своих замыслов и представлений; во-вторых, кропотливое изучение специально военной литературы, разборки военных операций, многочисленных мемуаров, ознакомление с зарубежными, даже белогвардейскими, источниками"^*.

^* ("Комсомольская правда", 17 августа 1934 г., № 191, стр. 3.)

Веру Кетлинскую удивил редкий, по ее словам, случай, когда "писатель живет одной жизнью со своими литературными героями, когда живой "материал" ходит вокруг него, пьет чай за его столом, обсуждает с ним свои заботы и планы". "Материала у меня обилие, - говорит Шолохов, - все дело в том, чтобы этот материал не задавил, чтобы суметь его обобщить, переработать..."^*.

^* ("Комсомольская правда", 17 августа 1934 г., № 191, стр. 3.)

После того как работа над "Донщиной" была отложена, Шолохов тщательно продумал план романа. В дальнейшей работе, сообщал писатель, менялись "только детали, частности": "Устранялись лишние, эпизодические лица. Приходилось кое в чем теснить себя. Посторонний эпизод, случайная глава - со всем этим пришлось в процессе работы распроститься..." Вместе с тем многое "переделывалось неоднократно", "передумывалось много раз": "Основные вехи соблюдались, но что касается частностей да и не только частностей, - они подвергались многократным изменениям"^*.

^* ("Известия", 31 декабря 1937 г., № 305, стр. 3.)

Обо всем этом - как структурно складывалось повествование, какие детали и как менялись, что и как переделывалось - могли бы рассказать черновики первых же страниц романа, но рукописи эти утрачены^*. Трудно установить и точное время завершения работы над первой книгой. Есть сведения, что Шолохов привез в Москву рукопись этой книги в июне 1927 года^**. Василий Кудашев сообщает в письме от 13 октября 1927 года: "У меня сейчас живет Шолохов. Он написал очень значительную вещь"^***. В записных книжках А. С. Серафимовича за 1927 год находим запись: "С Лузг[иным] сидим в рестор[ане] Дома Герцена, говорим о редакц[ионных] делах. Уговариваю печатать Шолохова "Тихий Дон". Упирается"^****.

^* (О гибели в станице Вёшенской летом 1942 г. архива Шолохова, всей его библиотеки, рукописей "Тихого Дона", в том числе и черновых набросков, исторических материалов, стало известно в конце 1947 года (И. Араличев. В гостях у Михаила Шолохова. "Вымпел", 1947, № 23 (10 декабря), стр. 23). Значительно позже стало известно, что командир танкового батальона подобрал летом 1942 года на одной из вёшенских улиц больше сотни разрозненных страниц третьей и четвертой книг "Тихого Дона" и в 1946 году передал эти рукописи автору. Теперь они (с июня 1975 года) находятся на хранении в рукописном отделе ИРЛИ (Пушкинский Дом).)

^** (Н. Тришин. У истоков. "Комсомольская правда" (воскресное приложение), 22 мая 1960 г., стр. 4. Однако эти воспоминания бывшего редактора "Журнала крестьянской молодежи" содержат неточные сведения и не подкрепляются конкретным фактическим материалом.)

^*** (В. М. Кудашев - В. Д. Ряховскому. 13.X.1927 г. Москва, ЦГАЛИ, ф. 422, он. 1, ед. хр. 176, л. 13.)

^**** (А. С. Серафимович. Записные книжки и блокноты (№ 38-42). ЦГАЛИ, ф. 457, оп. 1, ед. хр. 560, л. 165.)

Во всяком случае, перерыва в работе над первой и второй книгами романа не было. Завершив первые три части "Тихого Дона", Шолохов предложил их журналу "Октябрь" и приступил к созданию второй книги романа. Работа над четвертой частью значительно сократилась за счет включения в нее текста из "Донщины". Открывая вторую книгу описанием событий октября 1916 года на фронте империалистической войны, Шолохов прибегает к воспоминаниям Григория Мелехова о "пройденной путине" и устраняет хронологический разрыв (время действия в конце первой книги - ноябрь 1914 года) в повествовании. В довольно короткий срок завершена была и работа над пятой частью второй книги "Тихого Дона"^*, охватившей драматические события революции и гражданской войны на Дону с конца 1917 года до мая 1918 года.

^* (Отрывок из предпоследней XXX главы пятой части второй книги о казни Подтелкова опубликован был 18 ноября 1928 г. (М. Шолохов. Тихий Дон. Казнь. Отрывок из новой части, еще не вышедшей в свет. "Молот", Ростов н/Д, 18 ноября 1928 г., № 2192, стр. 5).)

В конце первой книги, изображая положение русских войск на фронтах империалистической войны, Шолохов начал вводить в художественную ткань романа историко-хроникальные описания и публицистические характеристики, связанные с анализом и оценкой военных операций. Особенно часто прибегает к ним писатель во второй книге "Тихого Дона", наиболее хроникальной, насыщенной большим фактическим материалом. Именно здесь изображаются февральский переворот, корниловский мятеж, развал фронтов империалистической войны, Октябрьская революция в Петрограде и на Дону, собирание сил контрреволюции и сложные переплеты гражданской войны на юге России. Широкий охват и глубокий историзм изображения этих событий, необходимость введения в повествование реальных лиц и новых героев, принимавших активное участие в революционной борьбе на Дону, - всем этим обусловлено своеобразие второй книги романа, особенности работы над ней.

В отборе и систематизации исторического материала о развертывании революции на Дону писателю вначале предстояло проделать работу историка, и он, по его словам, испытывал здесь "большую трудность". Шолохов прибегал к обильному использованию документов, подкрепляя изображенные факты цитированием обращений, листовок, телеграмм, воззваний, писем, деклараций, распоряжений и постановлений... Нередко на этих документах строились целые историко-хроникальные главы. Возникавшие трудности писатель объяснял тем, что здесь ему как художнику "фантазию приходилось взнуздывать".

Осложнялась и структура этой книги необходимостью перемежать много событий, фактов, людей и вместе с тем не потерять в них основных героев. Одним словом, Шолохову пришлось преодолевать большое "сопротивление материала", искать новые формы повествования, связанные с художественно цельным изображением исторических событий, народных судеб в революции.

Работа над первыми двумя томами "Тихого Дона" заняла у Шолохова около трех лет (с октября 1925 года по осень 1928 года)^*.

^* (Не было перерыва и в публикации этих книг на страницах журнала "Октябрь": первая была опубликована здесь в № 1-4 за 1928 год, вторая - в № 5-10 за этот же год. Как известно, номера журналов в то время задерживались выходом в свет на 2-3 месяца.)

Выход первых книг романа в свет вызвал огромный интерес и у нас, и за рубежом. "Тихий Дон" расценивался как целое событие в литературе", а Шолохов как "большой художник": "Он пришел в литературу сразу и сразу дал монументальную вещь"^*. М. Горький пишет Ивану Касаткину из Италии (31 декабря 1928 года): "Шолохов, - судя по первому тому, - талантлив... Очень, анафемски талантлива Русь"^**. А. Серафимович и А. Луначарский видят в авторе "Тихого Дона" преемника лучших реалистических традиций великой русской литературы и вместе с тем писателя нового времени, новаторски изображающего народные массы, судьбы народа в революции, большого художника эпического склада.

^* ("На подъеме". Ростов н/Д, 1928, № 10, стр. 63-64.)

^** ("Новый мир", 1937, № 6, стр. 19.)

"Тихий Дон" за короткое время обрел громадную читательскую аудиторию, получил, по словам Ф. Панферова, "десятки тысяч" одобрительных голосов^*. Уже в 1929 году первые книги романа пришли и к зарубежному читателю и встречены как "эпос революции", как зрелое изображение событий всемирно-исторического значения. "Тихий Дон" рассматривался и у нас и за рубежом как "Война и мир" нового времени (А. Луначарский, Ф. Вейскопф и другие).

^* ("На литературном посту", 1928, № 24 (декабрь), стр. 69.)

Отзывы о первых книгах романа Шолохова не сходят со страниц газет и журналов. Не все они, правда, благоприятны, а критики единодушны в оценке романа, как не всем оказался по душе приход в литературу большого художника. Особенно ретиво стремилась охладить восторги читателей рапповская критика, заявляя, что Шолохову "не удалось показать во всей широте ортодоксальной и реакционной казачьей массы". Читателю навязывалось мнение о том, что Шолохов "любуется этой кулацкой сытостью, зажиточностью". Высказывались и сомнительные прогнозы относительно возможного звучания всего произведения: дескать, легко может случиться, что "роман в целом примет ложное идеологическое направление"^*. Вскоре рапповцы наклеили на Шолохова не один ярлык чуждого пролетариату художника - "колеблющийся середняк", проводник... "кулацкой идеологии"...

^* ("Звезда", 1928, № 8, стр. 162-163 (М. Майзель).)

С рапповской критикой смыкались перевальцы. С характерной для них установкой на отрыв литературы от жизни отнюдь недвусмысленно внушалось, что "художественная удача суждена Шолохову тогда, когда он показывает устоявшийся быт вчерашнего дня, а не текущую действительность сегодняшнего"^*.

^* (А. Лежнев. О молодых писателях. "Печать и революция", 1929, № 2-3, стр. 91.)

Перевальцам вторили критики из "Жизни искусства". Опередив даже рапповских критиков, они писали о бытовизме, физиологизме, эротизме как якобы основных особенностях "Тихого Дона" ("Социальные характеристики героев... местами теряют свою отчетливость - именно под грузом физиологических мотивов")^*. Оценивая только что вышедшую в свет вторую книгу "Тихого Дона", другой критик "Жизни искусства" с сожалением замечал, что Шолохов пренебрегает "своим" колоритом, который отличал первые страницы романа, что писатель не "вжился" в сложный комплекс фронтовых событий, лишился "привычной творческой базы бытового жанра, распылился среди вороха газетной хроники"^**.

^* ("Жизнь искусства", 16 декабря 1928 г., № 51, стр. 3. (Инн. Оксенов).)

^** ("Жизнь искусства", 1 апреля 1929 г., № 14, стр. 3 (Б. Вальбе).)

В авторе "Тихого Дона" склонны были видеть лишь "жанриста-областника" (со временем рапповцы выдвинули эту "концепцию" на первый план), и в связи с этим критика брюзжала по поводу того, что "Шолохов-историк всячески урезывает художника-бытовика и психолога"^*. Вместе с тем непомерно восхищались сочностью изображения "своеобразно дикарской среды казачества с ее чертами дикой воли, грубой стихийности, скифства"^**. Значение "Тихого Дона" охотнее всего ограничивали "сочной экзотикой местного материала", "красочной этнографией", поддерживавшей интерес читателя первой книги, поэзия и новизна которой будто бы исчезла в связи с переходом писателя к широкому показу революционного движения в центре страны и на Дону^***.

^* ("Красная газета", веч. вып., Л., 29 декабря 1928 г., № 356, стр. 4. (Б. Вальбе).)

^** ("Книга и профсоюзы", 1928, № 5-6, стр. 35 (И. Цинговатов).)

^*** ("Звезда", 1929, № 3, стр. 186 (М. Майзель).)

Обращение "академической критики" к "Тихому Дону" было в значительной мере обесценено отыскиванием и в этом романе "социологического эквивалента". "Тихий Дон" был тем орешком, который оказался не по зубам молодой литературоведческой науке. Роман Шолохова явно не поддавался вульгарно-социологической классификации^*.

^* (См. статьи И. Новича "Пролетарская литература", А. Ревякина "Крестьянская литература" в кн. "Ежегодник литературы и искусства на 1929 год". М., изд. Комакадемии, 1929 (Коммунистическая академия. Секция литературы, искусства и языка).)

Формалистическая критика (В. Шкловский) не замедлила зачислить автора "Тихого Дона" в категорию писателей-"почвенников". Лефовцы писали о "формальной отсталости" Шолохова, о его тяготении "к стилистическим образцам дворянской литературы", а близкий их позициям сибирский журнал "Настоящее", завершив "проработку" М. Горького, обрушился на Шолохова за "бьющий в нос" "дух классицизма", который "совсем как у классиков" привел якобы "к затушевыванию классовых противоречий" в "Тихом Доне". "Задания какого же класса выполнил, затушевывая классовую борьбу в дореволюционной деревне, пролетарский писатель Шолохов? Ответ на этот вопрос должен быть дан со всей четкостью и определенностью. Имея самые лучшие субъективные намерения, Шолохов объективно выполнил задание кулака... В результате вещь Шолохова стала приемлемой даже для белогвардейцев"^*.

^* (А. П. Почему Шолохов понравился белогвардейцам? "Настоящее", Новосибирск, 1929, № 8-9, стр. 5.)

Все эти ожесточенные споры вокруг "Тихого Дона", противоречивые оценки, а нередко и клеветнические выпады дают возможность понять ту сложную обстановку, в которой шла работа писателя над романом.