1. "Донщина" - первоначальный замысел романа

Большой роман о народе и революции автор "Донских рассказов" задумал в середине двадцатых годов. Желание создать роман о Доне, "показать казачество в революции"^* возникло уже во время работы над донскими рассказами и с тех пор не покидало писателя. "Уезжая из Москвы на Дон, Шолохов еще сам твердо не знал, во что выльется вся его затея. Весьма скупой на рассказы, Шолохов однажды заявил нам: "Хотелось написать о народе, среди которого я родился и который знал"^**.

^* ("Известия", 31 декабря 1937 г., № 305, стр. 3.)

^** (И. Экслер. Как создавался "Тихий Дон". "Известия", 12 июня 1940 г., № 134, стр. 5.)

С этим желанием Шолохов вернулся на Дон, чтобы быть среди своих героев. Поселился он в станице Букановской, в доме Громославских, и в октябре 1925 года начал работать над романом, получившим название "Донщина".

И жилось в это время, и писалось трудно. Работал ночами, а утром появлялся среди родных с воспаленными глазами, взволнованный и утомленный. Не лучше жилось и в станице Каргинской, в тесном отцовском курене, куда вскоре переехал со всей семьей. Пришлось снять для работы комнатушку в соседнем курене.

Нетрудно представить обстановку того времени, любопытство и удивление окружающих необычным для них занятием. Замыслы молодого писателя вызывали непонимание или считались в лучшем случае бесполезным увлечением молодости. Даже отец огорчен был писательской страстью сына, доказывая, что у него ничего не получится, для того, чтобы писать романы, нужно много знать, необходима большая культура. Но Шолохов был убежден и настойчив в своих планах и замыслах, работал много и неустанно.

О тех трудностях, с которыми столкнулся молодой писатель, оставаясь осенними и зимними вечерами наедине с чистым листом бумаги, лучше всего могли бы поведать черновики "Донщины", но рукописи эти утрачены в годы войны и не дошли до нас. А окружавшие в то время писателя - родные и знакомые - хотя и проявляли интерес к этой его работе, но не знали ее деталей, а интерес печати к творческой биографии писателя пришел позже, когда Шолохов становился всемирно известным романистом. Уже в тридцатых годах его забросали вопросами о том, как начиналась работа над романом, но даже, казалось бы, дословные записи писательских ответов были нередко противоречивыми.

Самое раннее по времени появления свидетельство о работе над "Донщиной" - свидетельство самого писателя, сделанное его рукою в автобиографии: "В 1925 году осенью стал было писать "Тихий Дон", но после того, как написал 3-4 п. л. - бросил. Показалось - не под силу. Начал первоначально с 1917 г., с похода на Петроград генерала Корнилова. Через год взялся снова и, отступив, решил показать довоенное казачество"^*.

^* (М. Шолохов. Автобиография. Ст. Вёшенская. 14 ноября 1932 г. ЦГАЛИ, ф. 1197, оп. I, ед. хр. 4.)

Через пять лет в беседе с корреспондентом газеты "Известия" Шолохов почти дословно повторил это свидетельство, дополнив его некоторыми деталями: "Начал я писать роман в 1925 году. Причем первоначально я не мыслил так широко его развернуть. Привлекала задача показать казачество в революции. Начал я с участия казачества в походе Корнилова на Петроград... Донские казаки были в этом походе в составе третьего конного корпуса... Начал с этого... Написал листов 5-6 печатных. Когда написал, почувствовал: что-то не то... Для читателя остается непонятным - почему казачество приняло участие в подавлении революции? Что это за казаки? Что это за Область Войска Донского? Не выглядит ли она для читателя некоей terra incognita?.. Поэтому я бросил начатую работу. Стал думать о более широком романе"^*.

^* ("Известия", 31 декабря 1937 г., № 305, стр. 3.)

Судя по всему, в самом начале работы над романом Шолохов столкнулся с большими трудностями. Возникали и сомнения: под силу ли ему все это, верную ли дорогу избрал, с того ли начал и так ли строит повествование? "Привлекала задача показать казачество в революции", рассказать об истоках гражданской войны, о роли казачьих дивизий после Февральской революции, особенно об участии их в подавлении революции, в корниловском путче, - все это свидетельствует о том, что молодой писатель, приступив к работе над романом, не предполагал тогда, что его замысел выльется в эпическое повествование ("первоначально я не мыслил так широко его развернуть") о народных судьбах в революции. Правда, писатель только начинал роман с описания корниловщины, с похода Корнилова на Петроград. Совсем не значит, что его замысел ограничивался этим. Роман поначалу был назван "Донщина". Предполагалось, значит, показать участие казачества в бурных, развернувшихся непосредственно на Дону революционных событиях.

Шолохов, как известно, не отбросил рукопись "Донщины", он лишь на время отложил написанные главы.

После того, как была закончена первая книга "Тихого Дона" и время действия романа коснулось событий в Петрограде, корниловщины, Шолохов вернулся к "Донщине" и "включил во вторую книгу "Тихого Дона" куски первого варианта романа"^*.

^* ("Известия", 31 декабря 1937 г., № 305, стр. 3.)

Отсутствие рукописи "Донщины" не дает возможности с полной достоверностью установить, что именно вошло из нее во вторую книгу романа, хотя знать это чрезвычайно важно для понимания эволюции замысла и особенностей работы писателя.

Попытаемся все-таки установить, какие именно "куски первого варианта романа" вошли в "Тихий Дон". Прежде всего выделим во второй книге романа главы, близкие к "Донщине" тематически и по замыслу: узко - показ непосредственного участия казачества в походе Корнилова на Петроград, шире - роль казачьих дивизий после февраля 1917 года. Далее - надо иметь в виду, что "Донщина" создавалась в год завершения работы над "Донскими рассказами" и не могла резко отличаться от них по манере письма. Наконец, еще одно обстоятельство. В рукописи "Донщины" не могло быть фигуры Григория Мелехова. Прототипом для него, как известно, "послужило реальное лицо" - базковский хорунжий Харлампий Ермаков. Но писателем "взята только его военная биография: служивский период, война германская, война гражданская", то есть большая часть событий того времени, которое не было предметом внимания в работе над первоначальным замыслом. Кроме того, Ермаков только в 1924 году демобилизовался из Красной Армии и появился в Базках, а встречи и беседы с ним писателя относятся к 1926 году, к тому времени, когда вызревал замысел широкого эпического полотна.

В этом убеждает и письмо М. Шолохова Харлампию Ермакову от 6 апреля 1926 года, в котором писатель ищет новых встреч с одним из бывших руководителей Верхнедонского восстания, интересуется деталями этого восстания, хочет получить от непосредственного участника этих событий "некоторые дополнительные сведения относительно эпохи 1919 года"^*.

^* ("Тихий Дон: уроки романа". Ростов н/Д. Ростиздат, 1979, стр. 113.)

Первые четыре главы второй книги "Тихого Дона" посвящены описанию событий на фронте империалистической войны, начиная с октября 1916 года (в издании "Роман-газеты" они называются "В офицерской землянке", "Фронт рушится", "Родня по труду", "Пройденная путина"). В следующих V-VII главах ("На хуторе", "Митька Коршунов", "Без царя") действие переносится на Дон, в Татарский и Ягодное, и охватывает время до ранней весны 1917 года. События февральского переворота на фронте отражены в VIII и IX ("Прикончить войну" и "Невтерпеж, братушки...") главах (в последней впервые появляется фигура урядника-атаманца Якова Фомина с хутора Рубежного).

Все эти главы (I-IX) написаны скорее всего после создания первой книги "Тихого Дона" и являются "соединительным звеном" между нею и "Донщиной", куски из которой следуют теперь вслед за ними. Главы эти, восполняя временной разрыв между первой и второй книгами романа, содержат экскурсы в прошлое прежде всего таких героев, как Григорий и Петр Мелеховы, Митька Коршунов. Вместе с тем многие из них, даже Григорий, исчезают из повествования до конца четвертой его части.

Как герои противоположных лагерей в назревающих событиях выдвигаются здесь Бунчук и Калмыков, только упоминавшиеся в конце первой книги, Иван Котляров и Евгений Листницкий, на долгое время уходившие из поля зрения писателя. Им всем, наряду с букановским казаком-большевиком Иваном Лагутиным, предстоит принять непосредственное участие в событиях корниловского мятежа, в столкновении "двух миров" во время революционных событий в Петрограде.

Главы X-XIV ("На усмирение", "Корнилову, ура!", "Иван Лагутин", "В ставке", "Большой заговор") не относятся еще к "участию казачества в походе Корнилова на Петроград" в составе третьего конного корпуса, но близки к "Донщине" тем, что в них изображаются события после февраля 1917 года, переброска казаков в Петроград в июле, атмосфера тех дней в столице, зарождение заговора.

Кроме того, именно эти главы (особенно XII-XIV) по манере письма близки к донским рассказам употреблением коротких и динамичных, без сказуемого предложений ("Листницкий хотел сказать что-то едкое, но от серых лобастых корпусов Путиловского завода - пронзительный крик "держи!"; "Лагутин - с седла долой, к Листницкому" (3, 119); "Плетью коня меж ушей - и на Лагутина" (3, 120); "на всю одетую вдовьим цветом предосеннюю землю - косой, переломленный в отсветах радуги благодатный дождь" (3, 13); "у виадука - московский женский батальон смерти. Около трех часов пополудни - поезд. Разом стих разговор. Зычный, взвихрившийся всплеск оркестра и шаркающий топот множества ног" (3,132); "По ступенькам - на площадь" (3, 133) и т. п.). Такая характерная для "Донских рассказов" стилевая особенность еще встречается в начале первой книги "Тихого Дона" и постепенно иссякает, оставаясь только в названных главах второй книги.

Хотелось бы обратить внимание и еще на один факт. Часть этих глав близка к последующим, относящимся к движению войск Корнилова на Петроград, к изображению самого заговора, его участников и вдохновителей, по структуре повествования. Некоторые из них написаны на основе одних и тех же мемуарных источников. Главы X-XI близки к XIV главе передачей внутреннего состояния Евгения Листницкого, восприятием происходящих событий, и не исключено, что это его состояние и настроение Шолохов мог в этих главах передать так, как это уже было сделано в "Донщине" раньше.

Главы XV-XVII ("На своих не пойдем!", "Дело рушится", "На кровь - кровью") посвящены самому походу Корнилова на Петроград, а последующие XVIII-XX главы ("Конец корниловщине", "В Зимнем дворце", "Бегство Корнилова") - провалу заговора, разгрому мятежа и аресту мятежников, бегству Корнилова с сообщниками из Быхова.

Таким образом, из двадцати одной главы четвертой части "Тихого Дона" одиннадцать глав (X-XX) близки к "Донщине". Причем с большим основанием к первоначальному замыслу можно отнести главы XIII-XVI, XVIII-XX. Разумеется, мы далеки от мысли, что и они перенесены из "Донщины" механически. Шолохов добивался того, чтобы куски ранее написанного текста органически вошли в художественную ткань повествования.

Теперь трудно судить, как развернулось бы повествование в "Донщине", если бы писатель не прервал работу над рукописью, занявшей у него почти год напряженного труда. Ясно одно: Шолохов не мог ограничиться тем, с чего начал, - показом похода Корнилова на Петроград, разгромом мятежа. Ведь его уже тогда привлекла задача "показать казачество в революции", а значит, и изображения людей и событий Донщины.

Выявленные главы первоначального замысла свидетельствуют о преобладании в "Донщине" историко-хроникального принципа повествования. Замысел "Донщины", манера раскрытия основных конфликтов в столкновении "двух миров" еще не освещались единой философской концепцией, а шли в русле тех исканий, которые были характерны для романа-хроники середины двадцатых годов.

Роман-хроника этих лет изображал события, предшествующие революции и гражданской войне и происходившие на географически огромных пространствах ("Вихрь" А. Демидова, "Две войны и два мира" С. Малашкина, "Февраль" и "Июль" А. Тарасова-Родионова). Последовательное развертывание этих событий становилось основным, порою единственным композиционным принципом и вело к хроникальному летописанию. Широко включая в повествование массовые сцены, важные исторические события, большие социальные перемены в жизни общества, хроника ограничивалась их регистрацией. Структура повествования диктовалась последовательностью изображения движущегося времени. Напряженность действия поддерживалась динамикой самих событий, широкий охват которых не сочетался с поисками новых форм их отражения. Персонажи в таком повествовании выполняли функции скрепления разнородных сцен и событий и не разворачивались в цельные характеры.

Жанр романа-хроники активно участвовал в освоении и систематизации подвижного жизненного материала революционной эпохи, в расширении плацдарма повествования, в социальном анализе массовых столкновений, в отражении хода истории.

Изображая события, предшествующие Октябрю, хроника не только накапливала огромный документальный материал, но и вела первые поиски его объемного художественного освоения. Расширение плацдарма повествования с широким охватом революционной эпохи было только одной, и скорее всего внешней, стороной тех поисков эпического освоения Действительности, в которых участвовал роман-хроника. Более значительные поиски эпического героя только еще начинались.

Создание эпической композиции, выработка присущих ей структурных и стилевых средств передачи эпического состояния мира тесно связаны с трудными поисками соотношения в эпическом повествовании объемного охвата действительности и столь же крупного показа героя эпохи, несущего в себе и выражающего собой время. Весь мир в эпопее предстает, по словам Гоголя, вокруг героя и через героя, "не одни частные лица, но весь народ, а часто и многие народы"^*.

^* (Н. В. Гоголь. Полн. собр. соч., т. VIII. М., Изд-во АН СССР, 1952, стр. 478.)

В решении этих задач немалые трудности испытал в это время и А. Толстой. С большими усилиями переводил он во многом традиционное романическое повествование на рельсы эпопеи. С "Донщины" как хроники начал и Шолохов. Фигура Григория Мелехова во всей силе ее эпического наполнения вырисовалась позже.

Шолохов откладывает работу над "Донщиной" и начинает думать "о более широком романе".