Глава одиннадцатая. Герои и прототипы

С первых дней выхода в свет книг Михаила Шолохова и поныне читательскую общественность глубоко интересует вопрос о прототипах героев "Тихого Дона", "Поднятой целины" и других произведений писателя. Кто они? Списаны ли их портреты с натуры, с реальных, действительно живших людей, или они являются образами собирательными, в основном плодом творческого созидания художника?

На эту тему написано немало книг, опубликовано множество статей в газетах и журналах. Особое внимание уделяется Григорию Мелехову, Семену Давыдову и некоторым другим героям.

По мнению многих литературоведов и современников - земляков писателя, прототипом главной фигуры "Тихого Дона" Григория Мелехова был казак Харлампий Ермаков, житель Базковской станицы, расположенной против Вешенской, на противоположном, правом берегу Дона, где и сейчас живет его дочь Полина Харлампиевна Шевченко, учительница-пенсионерка, награжденная за долголетнюю успешную работу орденом Ленина.

М. А. Шолохов хорошо знал X. Ермакова, часто подолгу беседовал с ним. Это помогло писателю глубже понять душу своего литературного героя и людей, окружавших его в описываемую эпоху, создать правдивый, высокохудожественный образ Григория Мелехова, о котором известный литературовед А. Хватов так высказался: "...Этот образ явился художественным открытием такого масштаба, такой силы и всеобъемлемости, что говорить о нем - значит касаться коренных проблем социально-исторической и духовной жизни XX века". (А. Хватов. На стержне века. М., 1975).

По мнению казаков, хорошо знавших Х. Ермакова: все в точности про него написал Михаил Александрович.

Однако было бы глубокой ошибкой думать, что Григорий Мелехов является точной фотографией Харлампия Ермакова, что он просто во всем с него списан. По словам автора романа: "Для Григория Мелехова прототипом действительно послужило реальное лицо. Жил на Дону такой казак. Но, подчеркиваю, мною взята только его военная биография, "служивский" период, война германская, война гражданская..."

Надо полагать, что и в военной жизни X. Ермакова не все в точности так обстояло, как повествует о Григории писатель. Кое-что является художественным вымыслом, доработкой автора.

Многие годы уже у критиков нет единодушной оценки социальной сути Григория Мелехова - кто он. Одни называют его "отщепенцем", по оценке других он - жертва заблуждения". Высказывания литературоведов по этому поводу противоречивы. Л. Якименко, например, много написавший о творчестве М. Шолохова, более склонен к отрицательной характеристике Мелехова, хот,я и допускает двойственность, то называя его "отщепенцем, злобным собственником"- то "одаренным человеком из народа, сильным, талантливым, страстным человеком". К отщепенцам, бывало, относили Григория Г. Бровман, В. Гура и некоторые другие литературоведы. Совсем по-иному высказался в журнале "Русская литература" (1968 г., № 2) Ф. Бирюков, назвавший Г. Мелехова "сыном трудового народа, талантливым, умным казаком, самородком с полководческим дарованием".

В. Петелин в интересной книге "Россия - любовь моя", тоже тепло говорит: "Мы давно полюбили "Тихий Дон" с его трагически прекрасным Григорием Мелеховым" (стр. 191). Автор приводит убедительные доводы для обоснования своих положительных высказываний.

Некоторые критики свою отрицательную оценку образа главного героя прославленного романа Шолохова пытаются подкрепить ссылками на самого автора книги, который якобы понимал Григория так же, как и они. А. Хватов в названной выше книге напоминает, что еще в 1940 году в "Литературной газете" от 12 августа Е. Ермилов высказался: "Мы не знаем более сильного образа опустошенности, более жестокой кары художника своему герою..."

А так ли действительно понимает образ Григория сам Шолохов? Считает ли писатель Мелехова отщепенцем, антиобщественной личностью? Нет! Имеются основания полагать, что автор придерживается другого мнения.

В интервью корреспонденту "Советской России" от 25 августа 1957 г. В. Крупину он заявил: "Григорий в моем мнении является своеобразным символом середняцкого казачества. Те, кто знает историю гражданской войны на Дону, кто знает ее ход, знают, что не один Григорий Мелехов и не десятки Григориев Мелеховых шатались до 1920 года".

И в беседе с А. Васильевым Шолохов заметил: "...В социальном облике Григория Мелехова воплощены черты, характерные не только для известного слоя казачества, но и для крестьянства вообще... Ведь то, что происходило в среде донского казачества в годы революции и гражданской войны, происходило в сходных формах и в среде уральского, кубанского, сибирского, семиреченского, забайкальского, терского казачества и среди русского крестьянства". (Ученые записки Магнитогорского пединститута. Магнитогорск, 1957, вып. IV, С-64).

А ранее, в 1951 году, беседуя с болгарскими писателями в Софии, Шолохов сказал: "Меня спрашивали, какова судьба людей типа Григория Мелехова? Людей этого типа Советская власть вывела из тупика, в каком они оказались. Некоторые из них избрали окончательный разрыв с советской действительностью, большинство же сблизилось с Советской властью. Они участвовали в Советской Армии во время Отечественной войны, участвуют в народном строительстве". ("Литературный фронт". София, 1951, 12 июля).

По этим высказываниям автора романа ясно видно, как сам он представляет образ героя своего произведения.

Автору этих строк тоже не один раз приходилось в беседе с Михаилом Александровичем расспрашивать его о прототипах героев "Тихого Дона", в частности, о Харлампии Ермакове. Писатель характеризовал его как личность незаурядную, человека своей эпохи и современной ему социальной обстановки. Подчеркивал его способности в военном деле: "Если бы его подучить, то какой бы командарм вышел!"

Столь противоречивые толкования образа Григория литературоведами, нам кажется, можно объяснить разным подходом к оценке созданного писателем сложного художественного образа, неодинаковым пониманием критиками творческого замысла автора, подлинной человеческой сути героя произведения и его жизни, наполненной противоречиями, контрастами, переходными состояниями.

Гениальный Лев Толстой задумывался над этим. В его дневнике есть запись от 21 марта 1898 года:

"Как бы хорошо написать художественное произведение, в котором бы ясно высказать текучесть человека, то что он один и тот же, то злодей, то ангел, то мудрец, то идиот, то силач, то бессильнейшее существо".

Даже Толстому ни в одном из своих великих произведений не удалось соблюсти этот принцип. Возможно, что резкие жизненные контрасты и противоречия заставили его отказаться от намерения написать задуманные им книги о Петре Первом, о декабристах...

А молодой советский писатель Михаил Шолохов отважился на то, на что не решился Толстой -"ясно высказать текучесть человека". Так родился Григорий Мелехов и некоторые другие герои "Тихого Дона", романа, внесшего новое в показе человека.

В статье "За честную работу писателя и критика" весной 1934 года Шолохов высказался:

"Пришло время говорить о литературе настоящим, мужественным языком и вещи называть их собственными именами. Нам нужны и доподлинно новые слова, созданные революциeй, и новаторство в литературной форме, и новые книги, рисующие величайшую из эпох в истории человечества".

И таким правдивым, мужественным языком писатель создавал образы своих литературных героев. В примкнувшем к белоказакам Григории, Шолохов отмечал не только его дикие, антинародные поступки, но и проявления человеческой гуманности в часы прозрения, его раздумья, верное понимание социальной сути происходящих событий.

Шолохов видел и понимал, что, говоря словами А. Фадеева, "в гражданской войне происходит огромнейшая переделка людей..." Это подкрепляло решимость автора показать "текучесть" своих героев в сложнейших условиях перестройки сложившегося уклада жизни, и "он никогда не избегал свойственных жизни противоречий, будь то любая эпоха им изображаемая"- как выразился Константин Федин.

В этом основная причина такой сложности и противоречивости созданного Шолоховым правдивого образа Григория Мелехова, в социальной оценке которого так много расхождений между литературоведами.

Запомнился такой случай. В мае 1975 года мы с Михаилом Александровичем просматривали у него в доме только что принесенные с почты газеты и журналы. Писатель спросил, читал ли я апрельский номер журнала "Москва".

- Нет, я его еще не видел.

Шолохов вышел в соседнюю комнату и вскоре возвратился с раскрытым на 20-й странице журналом.

- Читай вслух отсюда!-указал он на заметки "Из записной книжки" Михаила Шевченко.

Я громко прочел:

- "Как-то отец перечитывал "Тихий Дон", заканчивал последнюю книгу. Сидел в горнице один. А я наблюдал за ним из кухни.

У отца образование - четыре класса церковно-приходской школы. Он читает шепотом. Читает медленно, но запоминает прочитанное на всю жизнь. И страшно все переживает.

И в тот раз он вдруг захлопнул книгу, швырнул на стол очки и громко сказал, неизвестно к кому обращаясь!

- Ну чого! Чого йому не повирылы?! Вин уже-ж так умотався... так умотався Гришка-то...

Увидел меня, смутился своей горячности и, уже как бы оправдывая горячность, продолжал:

- Ну, ты подумай, сынок... Хто ж Гришку знав лучше, чем Кошевый? Хто? И хто-ж йому мог повирить, як не Кошевый? Вин же, Мышка Кошевый, за революцию стояв. Значит перво-наперво вин и должен був вирыть чоловику!.. А вин не повирыв!.. Не повирыв и товкнув Гришку в банду," А щоб же ему повирыть! А? Гришка-то весь истлив душою, вин тилькы й думав, що за землю, за плуг, да за дитэй своих..."

- Теперь-то рассуждать оно полегче...- начал я.

Не стал слушать моего ответа. Махнул рукой, вышел во двор и с полчаса молча курил на бревнах...

Жизнь в книгах Шолохова - это во многом жизнь отца. И отцовские раздумья над шолоховскими книгами - мучительные раздумья над собственной жизнью. Постигая книги Шолохова, я постигал жизнь отца".

Глубокое волнение отца М. Шевченко, видимо, было вызвано - чтением главы из "Тихого Дона", в которой приводится разговор Григория с Михаилом Кошевым:

- "...Так ты чего же, Михаил, боишься? Что я опять буду против Советской власти бунтовать?

- Ничего я не боюсь, а, между прочим, думаю: случись какая-нибудь заварушка - и ты переметнешься на другую сторону.

- Я мог бы там перейти к полякам, как ты думаешь? У нас целая часть перешла к ним.

- Не успел?

- Нет, не схотел. Я отслужил свое. Никому больше не хочу служить. Навоевался за свой век предостаточно и уморился душой страшно. Все мне надоело, и революция и контрреволюция. Нехай бы вся эта... Нехай все оно идет пропадом! Хочу пожить возле своих детишек, заняться хозяйством, вот и все. Ты поверь, Михаил, говорю это от чистого сердца.

Впрочем, никакие заверения уже не могли убедить Кошевого, Григорий понял это и умолк. Он испытывал мгновенную и горькую досаду на себя. Какого черта он оправдывался, пытался что-то доказать? К чему было вести этот пьяный разговор и выслушивать дурацкие проповеди Михаила? К черту! Григорий встал.

- Кончим этот никчемушный разговор! Хватит! Одно хочу тебе напоследок сказать: против власти я не пойду до тех пор, пока она меня за хрип не возьмет. А возьмет - буду обороняться! Во всяком случае, за восстание голову подкладать, как Платон Рябчиков, не буду.

- Это как, то есть?

- Так. Пущай мне зачтут службу в Красной Армии и ранения, какие там получил, согласен отсидеть за восстание, но уж ежели расстрел за это получать - извиняйте! Дюже густо будет!

Михаил презрительно улыбнулся:

- Тоже моду выдумал! Ревтрибунал или Чека у тебя не будет спрашивать, чего ты хочешь и чего ты не хочешь, и торговаться с тобой не будут. Раз проштрафился - получай свой паек с довеском. За старые долги надобно платить сполна!

- Ну, тогда поглядим,

- Поглядим, ясное дело". ("Тихий Дон". М., 1968, с. 665-666).

Ссылка Григория на службу в Красной Армии вполне основательна, он храбро и умело сражался в рядах конницы Буденного против белополяков и врангелевцев. Прохор Зыков, воевавший в одном экскадроне с Григорием Мелеховым, рассказывал: "Возле одного местечка повел он нас в атаку. На моих глазах четырех ихних уланов срубил. Он же, проклятый, левша сызмальства, вот он и доставал их с обоих сторон... После боя сам Буденный перед строем с ним ручкался, и благодарность экскадрону и ему была".

Это не вымысел - прототип Григория Харлампий Ермаков в самом деле был отмечен Буденным и награжден. Что же касается причин, вовлекших Мелехова в ряды повстанцев, то Григорий, как сказано в романе, говорил Кошевому: "Ежели б на гулянке меня не собирались убить красноармейцы, я бы, может, и не участвовал в восстании".

В сложной обстановке того времени, в пору восстаний и контрреволюционных вылазок врагов Советской власти, Кошевой не поверил в искренность раскаяния Григория Мелехова, в его желание искупить свою вину. Это в значительной степени и определило дальнейший путь Григория.

Многие читатели, преимущественно люди села, мнение которых о Григории Мелехове мне приходилось слышать, тоже отзывались о нем в духе Бирюкова, Петелина, старика Шевченко. Это, как мне кажется, соответствует пониманию образа Григория самим автором романа и идет в разрез с высказываниями Л. Якименко, В. Гуры и некоторых других авторов, придерживающихся концепции "отщепенства".

Можно вполне согласиться с литературоведом А. Хватовым: "Хотя суждение писателя о собственном творчестве нельзя рассматривать как источник, обладающий качеством абсолютной достоверности, все же они, как правило, помогают глубже понять содержание того или иного характера в творческих намерениях автора. Это в полной мере относится и к высказываниям Шолохова о Григории Мелехове".

Никто не отнимает у критиков права по-своему подходить к разбору литературного произведения, высказывать свое мнение и оценку. Но эти заключения должны быть достаточно убедительно обоснованы, исходить из ясного представления и правильного понимания характера эпохи, социальной среды, в которых находились и действовали люди, описанные в произведении. А чтобы глубже разобраться во всем этом и сделать правильные выводы, необходимо понять и учесть взгляды автора книги, а также мнение читателей, особенно читателей из этой социальной среды, о которой написано произведение, в данном случае - сельского читателя. Разумеется, ко всему надо подходить с позиций коммунистического мировоззрения.

Именно так, по нашему мнению, подходили к делу литературоведы А. Хватов и Е. Петелин, и поэтому их высказывания о "Тихом Доне" и его героях, о которых говорилось выше, интересны и близки к жизненной правде.

Образ Григория, о котором с таким участием отзывался старик Шевченко, пришелся по сердцу и многим другим простым людям. Об этом часто говорилось в печати. И мне много раз приходилось наблюдать подобные добрые чувства читателей к герою "Тихого Дона". Приведу впечатления еще только одного дня.

В номер гостиницы "Московская" в Ростове, где проездом остановился Михаил Александрович, зашел слесарь-водопроводчик Хохлов,- якобы для проверки сети, а скорее - чтобы встретиться с писателем. Шолохов, как и обычно, приветливо встретил посетителя. Завязалась оживленная беседа.

- Почему вы не закончили "Тихого Дона", Михаил Александрович?

- Как не закончил?-удивился писатель,- закончил.

- Нет, не закончили... ничего не сказали, что дальше с Григорием сталось.

- А тебе он нравится? Тебе его жалко?

- Да что сказать...- замялся слесарь.- Ну, нравится, он хороший...

В этот же день в гостиницу дважды приходил военослужащий, едущий в отпуск в одну из ростовских станиц. Ему хотелось встретиться с писателем, и, не застав его, он уже с вокзала позвонил по телефону.

- Где теперь Григорий Мелехов? Как сложилась его жизнь в дальнейшем?

- А тебе интересно знать?

- Очень интересно. Славный он человек...

- Ну что, как ты смотришь на заметки Шевченко?- спросил Михаил Александрович, когда я закончил читать.

- По-моему, старик прав...

Большие светло-голубые глаза писателя затуманились. Бросив в пепельницу еще дымящуюся, недокуренную папиросу, он достал из пачки новую и молча вышел из комнаты.

Полвека прошло с тех пор, как М. А. Шолохов поведал нам о людях и событиях, описанных в "Тихом Доне" и других его произведениях. У читателей установилось определенное представление о той поре, о героях книг Шолохова и прототипах их. Но и в наши дни еще изредка появляются свежие источники информации, вносящие что-то новое в давно известное нам.

Осенью 1978 года в станице Вешенской, в доме М. А. Шолохова, мне довелось видеть педагогов местной средней школы Н. Т. Кузнецову и В. Т. Баштанник, которые руководили работой "шолоховской комнаты", организованной в школе ко дню семидесятилетия писателя.

Местные краеведы-педагоги и учащиеся с той поры проводят розыски и исследования материалов, связанных с жизнью своего знаменитого земляка и его творчеством. Особенно их интересуют люди, очевидцы, а, быть может, и участники описываемых Шолоховым событий.

В своей работе руководители кружка поддерживают связь с писателем, советуются с ним, информируя его о том, что им удалось узнать, и проверяя правдоподобность добытых ими сведений.

В статье "У истоков "Тихого Дона", опубликованной в журнале "Дон" за июль 1978 года, Н. Т. Кузнецова и В. Т. Баштанник рассказывают об интересной работе, проведенной под их руководством вешенскими краеведами. В тот день, когда я видел их у писателя, они принесли ему журнал со своей статьей, которой Михаил Александрович еще не читал.

Надежда Тимофеевна Кузнецова - дочь Т. Т. Мрыхина, первого учителя Шолохова и в некотором смысле его биографа, которому мы обязаны интересными воспоминаниями о писателе в пору его детства, отрочества и немного - ранней юности, о которых сам Михаил Александрович по присущей ему скромности не рассказывал.

Мне удалось побеседовать с Надеждой Тимофеевной. Следуя благородному примеру отца, она с любовью и глубоким вниманием продолжает поиски новых материалов о жизни и творчестве М. А. Шолохова. Встречаясь с интересными людьми, современниками эпохи "Тихого Дона", лично знающими прототипов шолоховских персонажей, она кропотливо собирает их воспоминания, записывает их мнение об этих людях, о том, как их изобразил в своих книгах писатель. Эти изыскания в основном проводятся в содружестве с В. Т. Баштанник.

От Н. Т. Кузнецовой я узнал много интересного.

Свои поиски вешенские краеведы начали со станицы Каргинской, связанной с литературной деятельностью молодого Шолохова. Здесь они встретились с А. Ф. Крамсковым, о тяжелом, голодном детстве которого писатель рассказал в рассказе "Алешкино сердце". Старожил станицы И. Ф. Фролов сообщил, что образ Арсения Клюквина в рассказе "Двухмужняя" очень сходен с их земляком Алексеем Клюквиным, и что все, описанное в рассказе, действительно было.

Особенно интересовало краеведов все связанное с "Тихим Доном". Был ли в действительности хутор Татарский, с которого начинается роман, и где происходили многие описанные в нем события?

- Плешаков (хутор, в котором перед революцией работал заведующим мельницей отец писателя) похож на Татарский. Хутор Плешаков от Еланской, где была церковь, только Дон отделяет... Дом, меловые горы - все это плешаковское. Эти события связаны с Плешаковым и Еланской,- рассказывал краеведам старый казак М. И. Дергачев.

А старый казак станицы Боковской А. Д. Красноглазой так выразился:

- Татарский хутор - он выведен из хутора Плешакова, Еланской и Каргииской,- оттуда кусок, отсюда кусок - и получился хутор Татарский.

Некоторые исследователи ранее высказывались, что прообразом Татарского послужил хутор Калининский (ранее - Семеновский). Сам писатель, отвечая на вопрос, похож ли хутор Калининский на описанный им хутор Татарский, подтверждал:

- Да, это вымышленный хутор. Он мог напоминать что угодно: и Подлучку и Боковскую. У меня была сложная задача - выделить этот хутор и переместить туда много действующих лиц из разных мест.

Исследователи выяснили, что под именем братьев Шумилиных, по уличному Шамилей, изображены братья Ковалевы, жители Каргинской. Сын одного из Шамилей, Петр Мартынович Ковалев работает токарем в мастерских совхоза. Награжден орденом Ленина. П. Ковалев поделился с краеведами воспоминаниями о своей семье:

- Отец не особенно грамотен был. Мы читали вслух "Тихий Дон", а он, отец, тогда сказал: "Это Мишка написал про меня, написал нас Шамилями. И мать он описывает".

Агафья Ивановна, дочь Ивана Ковалева, являющегося прототипом Прохора Шамиля, утверждает, что ее дядя Алексей Ковалев, как и шолоховский Алексей Шамиль, был безрукий, вернее - однорукий, обладал исключительной физической силой, участвовал во всех хуторских "кулачках", в которых он наносил разящие удары.

Когда И. Е. Фролов на улицах станицы Каргинской читал казакам вслух первое издание "Тихого Дона", у Алексея Ковалева по щекам текли слезы.

Писатель хорошо знал всех Шамилей. Петр Мартынович Ковалев рассказывал:

- Шолохов жил вот тут, невдалеке. Он приходил к отцу подстригаться.

Краеведы интересовались подлинными фамилиями и второстепениых персонажей "Тихого Дона", многие из которых выведены в романе под их собственными именами, в том числе поп Виссарион. Беседуя с краеведами, писатель рассказывал, что у отца Виссариона была хорошая библиотека, в которой ему разрешалось брать книги. О самом отце Виссарионе Михаил Александрович говорил, что он много читал и любовь к книге сохранил до старости.

Об основной фигуре "Тихого Дона" Н. Т. Кузнецова и В" Т. Баштанник в журнале "Дон" высказались так: "Образ Григория Мелехова настолько типичен, что в каждом донском казаке мы можем найти что-то от него, так как то, что есть в нем, безусловно, присуще многим казакам..." Это мнение соответствует тому, что намного раньше говорил сам Шолохов в беседах с представителями печати и литературоведами. Напомним, что Михаил Александрович, подтверждая, что основным прототипом Григория Мелехова являлся базковский казак Харлампий Ермаков, говорил об этом так: "Биография Мелехова и биография Ермакова (служивская) совершенно идентичны, вплоть до момента расположения полка перед войной у Бродов".

Некоторые подробности о Харлампии Ермакове сообщила краеведам его дочь - Пелагея Харлампиевна Шевченко, пенсионерка, бывшая учительница, награжденная орденом Ленина. Живет она в Базках, в трех километрах от Вешенской. Харлампий Ермаков - простой казак. Образование его - три класса сельской начальной школы. У него, как и у шолоховского Григория Мелехова, действительно течет в жилах турецкая кровь: прадед был женат на турчанке, привезенной им с турецкой войны. Во время гражданской войны Харлампий был и у белых, и у красных. В конной армии Буденного он командовал эскадроном.

Сослуживец Харлампия И. Ф. Фролов рассказывал:

- С Ермаковым я служил вместе в Красной Армии. Их прислали на пополнение в 14 дивизию. Он был выше среднего роста, черный. Его старые казаки дразнили "волк", у него глаза были такие выразительные. Он очень хорошо сражался, я, например, случай один знаю такой: польская кавалерия выступила с пиками, а он был заместителем командира 80-го полка. Так он скомандовал: "в атаку" и сам повел... И там в какие-то минуты все польские кавалеристы пики побросали... А последнее время он был начальником дивизионной школы по подготовке младшего комсостава.

Я в 23 году был у него на квартире, навещал, как земляка. И когда его демобилизовали, то предлагали ему работу в Майкопе, но он поехал сюда, на Дон.

По словам его дочери П. Х. Шевченко, Харлампий Ермаков, вернувшись домой из армии Буденного, работал в Базках, в комитете бедноты (от некоторых других я слыхал, что в Базковском сельсовете. П. Г.). Обладая большой физической силой, он работал на пристани грузчиком. Его влекло к воинской службе, и он обращался к М. А. Шолохову с просьбой, помочь ему через С. М. Буденного восстановиться в армии. Это не удалось. Жизнь Х. Ермакова оборвалась трагически...

Итак, прототип героя шолоховского романа родился и вырос в Базках. Однако прототипов других членов семьи Мелеховых здесь краеведы не нашли, да их там и не было. Неожиданно они были обнаружены в хуторе Плешакове, где происходили некоторые события, описанные в "Тихом Доне".

Старый казак Алексеев Иван Алексеевич на вопрос о Мелеховых ответил:

- Какие Мелеховы? Это же Дроздовы ребята - Алексей и Павло, а Дарья, Петрова жена, это Мария, Мария Андреевна.

И другие старые казаки подтвердили правильность слов Алексеева. По их утверждению, Павел Дроздов и внешне напоминал образ Петра Мелехова.

- Это не то, что похож. Это точно, никуда не денешься, ведь он же был командиром восставшей роты,- утверждал М. И. Дергачев.

И погиб Дроздов так же, как и Петр Мелехов в "Тихом Доне". А жена его, Мария Дроздова убила своего кума И. А. Сердинова, который описан Шолоховым как большевик Иван Алексеевич Котляров. Он работал машинистом на мельнице Симонова в Плешакове. Как только установилась Советская власть, он был избран председателем Еланского станичного ревкома. Сердинов участвовал в бою красных с белыми, в котором был убит Павел Дроздов. В отместку за мужа М. Дроздова убила Сердинова. Описание этой сцены в "Тихом Доне" совпадает с рассказом, который краеведы услыхали от местных стариков. Вешенцы чтут память коммуниста Сердинова, одну из улиц районного центра они назвали его именем.

В романе Шолохова также описывается, как генерал Сидоркин награждал тех женщин, которые "особенно отличились в вооруженной борьбе против красных". В числе их была и Дарья Мелехова (Мария Дроздова). Она получила от генерала медаль на георгиевской ленте и 500 рублей. Этот факт подтвердили и местные старики.

В беседе с краеведами Михаил Александрович вспомнил:

- В то время, когда здесь был Сидоркин, я находился в Плешаках...

Жизнь М. Дроздовой закончилась не так, как в романе рассказывается о Дарье Мелеховой. Никто больше из семьи Дроздовых не является прототипами персонажей "Тихого Дона". Семья Мелеховых - это не описание с натуры какой-либо действительно существовавшей казачьей семьи, а плод глубокого изучения автором событий и людей описываемой им эпохи, соединенного с замечательным, правдивым и высокохудожественным вымыслом.

На снимке (слева направо) П. Кузнецов, И. Шухов, С. Муканов и М. Шолохов. 1954 год

В беседе с краеведами о прототипах Михаил Александрович прочитал им письмо Л. Н. Толстого Болконской, которая спрашивала его о прототипе Андрея Болконского: "...Спешу сделать для вас невозможное,- говорилось в нем,- то есть ответить на ваш вопрос. Андрей Болконский - никто, как и всякое лицо романиста, а не писателя личностей или мемуаров. Я бы стыдился печататься, ежели бы весь мой труд состоял в том, чтобы описать портрет, разузнать, запомнить..."

- После этого,- говорила Н. Т. Кузнецова,- нам стало яснее, как и сам Михаил Александрович относится к прототипам персонажей своих произведений.

Литературоведы и многие другие люди, которым приходилось жить или бывать в Вешенском районе в годы коллективизации, прототипом главного героя "Поднятой целины" Семена Давыдова не без основания называют председателя колхоза имени Буденного в хуторе Лебяжьем Андрея Ароновича Плоткина. Такой человек действительно был - это механик Днепровского речного пароходства, двадцатипятитысячник из Киева.

Шолохов, беседуя с украинским литератором М. Коктой, сообщил ему:

- Флотского механика Плоткина и слесаря-путиловца Баюкова я хорошо знал. Много раз встречался с ними на бюро райкома и в колхозах, где они работали. Приходилось мне наблюдать работу и других двадцатипятитысячников. Типичное в их деятельности было воплощено в образе Давыдова.

Сходные высказывания писателя о Плоткине-Давыдове и мне приходилось слышать. Михаил Александрович всегда отзывался о нем одобрительно, как о хорошем организаторе - умелом, энергичном руководителе в трудном и новом деле. При этом подчеркивалось, что Давыдов - не точная фотография Плоткина, что при создании замечательного образа председателя колхоза писатель взял от него только некоторые типичные черты характера и практические дела. В общем же, образ тоже собирательный, созданный на основе глубокой наблюдательности и высокого литературного мастерства автора.

Небезынтересно отметить, что и сам А. Плоткин это прекрасно понимал, и когда 18 февраля 1961 года в "Учительской газете" была опубликована статья Б. Челишева под заголовком "Семен Давыдов живет в Расторгуево", он запротестовал.

- Я не могу считать себя Давыдовым, а он в статье приписывает мне лишние слова "только", и вышло: "Я не могу считать только себя Давыдовым". Или написано: "Многое, что имеется в образе Семена Давыдова, действительно взято из моей жизни". Это неправда, в действительности (мной) было сказано не "многое", а "кое-что". Произведения Шолохова настолько типичны, настолько реальны, что не один человек мог себя видеть в Давыдове, и в Майданникове, Щукаре и пр. Но это означает, что нельзя так поспешно отдельным людям приписывать славные имена героев "Поднятой целины".

Мне приходилось беседовать с некоторыми современниками, участниками описываемых в "Поднятой целине" событий. Один из них - Тихон Андреевич Логачев, старый член партии, кавалер ордена Ленина. В ту пору он работал председателем Вешенского райисполкома, несколько лет жил рядом с Шолоховым, часто общался с ним и по служебным делам и по личным, житейским. Логачев хорошо помнит многих двадцатипятитысячников, называет Осмиловского, Баюкова, Плоткина, похвально отзывается о них, считает, что все они в некоторой степени являлись прототипами Давыдова, особенно Плоткин. О нем Тихон Андреевич рассказывает:

- Хороший человек, энергичный. Всей душой болел за дело. Трудно ему приходилось, но духом не падал и со всякими невзгодами справлялся. По натуре был горячий человек, однако большей частью умел брать себя в руки...

- А правда ли, что его однажды избили колхозники?

- Был и такой случай. Нашлись люди, которые хотели поживиться за счет колхозных семенных фондов. Они подговорили баб, и те напали на председателя, требуя отдать им ключи от семенного амбара. Плоткин не отдавал. За это женщины избили его на глазах у казаков. Плоткин старался держаться спокойно, уговаривал казачек, шутил, на побои не отвечал. Бабы покричали, пошумели и все обошлось без большой беды...

- А случалось и по-иному,- с улыбкой добавил Логачев.- В пору горячих полевых работ компанийка казаков-кол- хозников хутора Лебяжьего устроила попойку. Плоткин, узнав об этом, прибежал туда, крепко разошелся, началась патасовка, в которой и председателю по шее попало, но, понимая свою вину, казаки все-таки пьянку прекратили и пошли на работу... Да, всякое бывало. Трудно приходилось и Плоткину и другим председателям в начале коллективизации. А все же они, что было сил, свои обязанности выполняли, крепили колхозный строй...

О прототипах других персонажей "Поднятой целины" Тихон Андреевич высказывался не так уверенно. Реального прототипа Макара Нагульного, образ которого так любовно и мастерски выписан Шолоховым, по мнению Логачева, не было. По мнению некоторых современников, на него во многом был похож Н. Ф. Теплицын, коммунист, бывший партизан, впоследствии сотрудник райисполкома. На вопрос о Варюхе-Горюхе и непутевой Лушке Логачев развел руками:

- О Варе ничего не могу сказать точно, а что касается Лушки, то подобные гулящие бабы встречались не так уж редко.

Прообразом есаула Половцева многие считают казачьего офицера А. Сенина из станицы Боковской, которая находится на правобережье Дона, километрах в пятидесяти от Вешенской. Он был участником казни Подтелкова, Кривошлыкова и товарищей их, о которых Шолохов повествует в "Тихом Доне". После кровавой расправы с отрядом Подтелкова некоторое время Сенин скрывался, но потом был разоблачен. Его судили. Отбыв наказание, преступник под вымышленной фамилией пробрался на работу в советские учреждения. В начале коллективизации он пытался организовать вооруженное восстание на Северном Дону, снова был пойман и разоблачен.

На берегу Дона

М. А. Шолохов подтверждал, что Сенин отчасти послужил прототипом Половцева.

Многие вешенцы прототипом популярного деда Щукаря называли колхозника хутора Андроповского Тимофея Ивановича Воробьева, хотя автор романа и не подтверждал этого. Редактор Вешенской районной газеты "Большевистский Дон" П. Е. Чукарин, некоторое время работавший секретарем М. А. Шолохова, показывал мне номер газеты за 1948 год - точной даты я не вспомнил. В нем была опубликована беседа с Воробьевым, в которой последний рассказывал:

- Я прожил более чем много лет. Молодость мою сожрал проклятый старый режим.

Тяжеленько было до Советской власти, а я все же не унывал. Мою жизнь всегда украшало шутейное слово. И когда уже посеребрилась моя борода, приключилась со мной, скажу вам, еще одна история...

А виноват в этой истории Михаил Александрович Шолохов: вывел он в своей книге деда Щукаря. И получилось еще так, скажу вам, что вроде я чисто вылитый Щукарь, кубыть с меня списал. Я же сроду не был Щукарем, Это теперь меня многие так зовут, а все потому, что Михаил Александрович Шолохов умело подметил где-то такого старичка, дюже схожего со мною.

Я пробовал открещиваться: "Какой я вам Щукарь?" А мне отвечают: "Такого шутника более нет, поди, на Дону. Ты, Иваныч, самый Щукаристый".

Вот каким манером я угодил в герои книги, Книгу "Поднятую целину" я слушал не один раз. Лучше и не надо, как рассказано в этой книге - правда из правды. Я много смеялся, а меня нелегко рассмешить, раз я умею смешить других.

Мне передавал один человек, что много теперь ходит людей в донских колхозах, которые считают, что М. А. Шолохов списал с них героев. А я так скажу: это он, Михаил Александрович, их сотворил, пустил гулять в книгах, и они всем здорово приглянулись, полюбились. Тут же многим почудилось, что они целиком смахивают на героев книги.

Так что путаницы никакой не может быть: я не создал Щукаря, а Щукарь прилип ко мне. Даже старуха моя и та в нужную ей пору кличет меня Щукарем...

Петр Елизарович Чукарин, который познакомил меня с этой интересной беседой, говорил, что автор "Поднятой целины" хорошо знал деда Воробьева, и, вероятно, какие-то черты последнего воплотил в образе Щукаря. От самого Михаила Александровича я подобных утверждений не слыхал, хотя мне не раз случалось беседовать с ним о "щукарях". Как-то писатель рассказал, что в начале послевоенных годов какой-то из претендентов на Щукаря, казак с Дона, приезжал к маршалу Буденному в Москву.

- Я дед Щукарь,- заявил он.- Это с меня Шолохов списал его портрет.

Едва ли Семен Михайлович Буденный поверил такому заявлению, но живой, остроумный старик понравился ему. Маршал приказал приодеть гостя и выдать ему денежное пособие. Узнав об этом, нашлись и другие "Щукари". Они тоже ездили к Семену Михайловичу с просьбой о помощи, и Буденный не отказывал им.

Нельзя сказать определенно, у кого именно взяты писателем наиболее яркие, характерные для шолоховского деда Щукаря черты характера, положенные в основу этого яркого литературного образа. Шолохову приходилось встречать на Дону немало интересных людей подобного склада, и вероятно, Т. И. Воробьев был одним из тех многих, наблюдения над которыми помогли ему создать образ Щукаря, человека, сочетавшего в себе вместе с подкупающей простотой и добрым сердцем также и хитринку и живой ум. В годы коллективизации в Вешках ходили забавные рассказы о нем. Многие восхищались им.

Композитор И. Дзержинский, встречавшийся с Воробьевым в тридцатых годах, писал о нем: "...Шутейный дед Щукарь, личность довольно известная в районе. Талантливый старик в течение нескольких часов развлекал рассказами, пересыпая их шутками и прибаутками. Давно не получал я такого удовольствия, какое получил во время этих рассказов".

Мне лично с Воробьевым встречаться не приходилось, он умер за несколько лет до моего первого приезда в Вешенскую. Но местный журналист П. Е. Чукарин, хорошо знавший этого интересного человека, охотно, с теплой улыбкой делился своими воспоминаниями о нем. Петр Елизарович тоже считал Воробьева даровитым человеком, мастером народного юмористического рассказа.

В первые послевоенные годы в нашей стране получила широкое распространение повесть американского писателя Хемингуэя "Старик и море", в которой мастерски описывается жизнь старого бедного рыбака. Человек крепкой воли, он упорно борется с тяжелыми жизненными невзгодами.

Повесть Хемингуэя получила одобрительную оценку советских читателей. Понравилась она и Шолохову. В разговорах на литературные темы Михаил Александрович, упоминая Хемингуэя, хвалил это произведение. У некоторых его собеседников сложилось впечатление, что Шолохов намеревается написать нечто сходное. Это предположение сбылось: в начале 1947 года в "Правде" был опубликован замечательный рассказ "Судьба человека". В нем Шолохов также повествует о простом, несгибаемой воли русском человеке, мужественно борющемся с тяжелыми испытаниями.

Фабулы обоих произведений - и Шолохова, и Хемингуэя - в некотором отношении как будто сходны, в них показан человек, борющийся с тяжелыми испытаниями судьбы. Но сами эти испытания, их суть и тяжесть далеко не одинаковы. У Хэмингуэя показан обездоленный старик-одиночка, в условиях капиталистического мира борющийся за свою жизнь, за свое личное благополучие. Шолохов же повествует о советском человеке, патриоте своей великой Родины, многомиллионный народ которой гитлеровские фашистские захватчики ввергли в неописуемые мучения и страдания. Лишившись семьи, герой рассказа Андрей Соколов не падает духом и всеми силами своей измученной души борется за жизнь, за будущее счастье граждан своей великой страны.

Ранней весной, по пути из Вешенской в станицу Букановскую Волгоградской области, у переправы через реку Аленку автор встретился с высоким сутулым мужчиной, который назвал себя Андреем Соколовым, уроженцем Воронежской области, по специальности шофером. Ожидая машины, писатель долго разговаривал с Андреем, который рассказал ему о своей судьбе, о тяжелых испытаниях, выпавших на его долю: гибель семьи, многих близких людей.

Шолохов, обладающий редкой памятью, запомнил со всеми подробностями рассказ А. Соколова. На основе его была создана "Судьба человека". Разумеется, не все автор взял у Соколова, много почерпнуто автором из рассказов других участников Великой Отечественной войны, из своих личных наблюдений, кое-что является творческим вымыслом. В годы войны побывали в фашистских концлагерях, где их подвергали бесчеловечным мукам, хорошо знакомые писателю люди, в их числе родственники супруги Шолохова, его шофер Т. Л. Жарков.

Последний был свидетелем встречи писателя с человеком, назвавшим себя Андреем Соколовым.

С Т. Л. Жарковым я давно знаком. При встрече в Вешенской осенью 1976 года он рассказывал и мне о встрече Михаила Александровича с будущим героем "Судьбы человека". Тимофей Леонидович, вспоминая внешний облик Соколова, говорил:

- Высокий темноволосый человек, без усов, одет в ватную стеганку и плащ. Пока я ходил за машиной, они с Михаилом Александровичем говорили часа полтора, не менее. О чем - я не знаю. Был ли с незнакомцем мальчик - не помню.

Сам писатель признается, что о дальнейшей судьбе своего героя ему ничего не известно.