Америка

Соединенные Штаты Америки

I

В июне 1934 года на книжном рынке Нью-Йорка появилась новинка под названием "И тихо течет Дон" объемом 555 страниц. Это были первая и вторая книги "Тихого Дона", выпущенные в свет издательством "Альфред А. Кнопф" в одном томе (в переводе Стефана Гарри)^*. На суперобложке крупным шрифтом напечатано высказывание Максима Горького: "Его можно сравнить только с "Войной и миром" Толстого"^**.

^* (Sholokhov M. And Quiet Flows the Don. Vol. I. Translated from the Russian by Stephen Garry. New York, "Alfred A. Knopf", 1934, 554 p.)

^** ("It can only be compared with Tolstoy's War and Peace". (Maxim Gorky). - Sholokhov M. And Quiet Flows the Don. New York, "Alfred A. Knopf", Published June 27, 1934. Из рекламы на обложке книги.)

Роман Шолохова и оценка, данная ему Максимом Горьким, в буржуазной прессе США немедленно были взяты под обстрел. Тон задала одна из влиятельных газет Америки - "Нью-Йорк геральд трибюн", опубликовав статью поэтессы Бабетты Дейч "Гигантская фреска жизни в советском царстве". Заголовок этот был поставлен в аншлаг страницы, а под ним также крупно дан главный ее тезис: "Широкому полотну Шолохова о донских казаках не хватает гуманизма Л. Толстого". Это утверждение перепечатали почти все газеты США, выступив с множеством статей.

Возмущаясь тем, что роман Шолохова "снискал себе невиданную популярность в Европе", Б. Дейч истолковала это по-своему: "Легко понять увлечение коммунистических критиков этим громадным и неуклюжим романом, написанным с большевистской точки зрения... Большевики - агитатор Штокман, пулеметчица Анна и даже Бунчук, мастер на все руки, - все они только пешки, суровые, нереальные апостолы революции"^*.

^* ("New York Herald Tribune Books", 1. 7. 1934, p. 6.)

Нью-йоркский журнал "Нейшн" II июля 1934 года также выступил против. В статье "Ни Гоголь, ни Толстой!" критик Марк Ван Доррен "разъяснял": "Шолоховские герои - это дикари... до этого неизвестные ни истории, ни литературе".

Обвиняя писателя в изображении "жестокостей мирного времени" и "зверств эпохи революции", критик с видом знатока писал: "Тихий Дон", как роман о революции, мне кажется неудачей", потому что Шолохов "не сумел показать освежающего ветра "нового дня" революции, у него получился лишь слабый бриз"^*.

^* ("The Nation" (New York), 11. 7. 1934.)

В отличие от многих газет "Нью-Йорк тайме" в 1934 году дала непредвзятую и вдумчивую оценку романа Шолохова. 15 июля 1934 года в большой статье "Русский роман огромного масштаба" ее автор утверждал: "Тихий Дон" - это одно из лучших и наиболее значительных произведений о событиях в Советском Союзе... Шолохов - это подлинный художник, завоевавший широкую славу в Европе... Шолоховский "Тихий Дон" буквально дышит поэзией, все его страницы пропитаны тончайшими запахами земли, ароматами весны, разноцветьем казацкой степи... Там, где нет помыслов, там нет и грехов - гласит старая русская поговорка. Ею можно подытожить картину, развернутую автором. У него под внешней грубостью живут настоящие человеческие чувства. И это тонкое чувство меры, с которым Шолохов отразил сочетание первобытности и человечности, придает особую правдивость всему повествованию... На протяжении всего романа Шолохов остается художником, а не пропагандистом, хотя он и не скрывал своей советской идеологии"^*.

^* ("New York Times", 15. 7. 1934, p. 6-14.)

Другая правдивая и аргументированная статья о "Тихом Доне" в 1934 году появилась в журнале "Нью рипаблик". Автор ее - публицист Эдвин Сивер - писал: "Тихий Дон" - это необычайно интересный роман. В этапах развития России - мир, война, революция, гражданская война - сама История дала Шолохову основу для симфонической структуры романа и марксистского толкования истории... В нем поражает глубокий реализм, изображающий исторические потрясения... Не будь Шолохова, потребовалось бы несколько поколений писателей, чтобы объективно разобраться в природе социалистического переворота. И Максим Горький прав, сравнивая "Тихий Дон" с "Войной и миром" Толстого. Кроме панорамной грандиозности, глубины характеров и исторического реализма, книга Шолохова значительна также изображением первобытной и уже почти легендарной жизни донских казаков"^*.

^* ("The New Republic" (Washington), 15. 8. 1934, p. 26.)

Наиболее глубокую оценку "Тихому Дону" (осветив обстановку, сложившуюся в США вокруг романа Шолохова) дала газета "Дейли уоркер" - орган ЦК Компартии США (июль 1934 г.) - в статье Леона Дэннена "Реалистическая картина жизни казаков в романе "Тихий Дон".

"Все революционные писатели США должны прочесть роман Шолохова внимательно", рекомендует этот автор, так как "Тихий Дон" дает нам пример того, что и великое социальные конфликты можно запечатлеть, не впадая в истерику, что и о классовой борьбе также можно писать, не прирегая к шаблону". "Дейли уоркер" разъясняла всем "недругам советской литературы", что "Шолохов - художник-революционер, революционный живописец. И хотя он весь заполнен изображением революционной борьбы (которую буржуазные эстеты и критики, трепеща, шельмуют одним словом: "пропаганда"), Шолохов в романе ни на секунду не теряет из поля зрения человеческой стихии, живого народа, творца этой борьбы и истории. Откровенно говоря, его герои встают перед нами, как живые. А разве это не то, что мы называем настоящим искусством!"

"Дейли уоркер" отметила смелость позиции Шолохова, который "не побоялся завершить вторую книгу поражением красных на Дону, соответственно правде жизни". Разоблачая фальшь и лживость комплиментов буржуазных обозревателей в адрес Шолохова, "Дейли уоркер" подчеркнула, что не правда жизни и революции, нашедшие в "Тихом Доне" столь самобытное, национальное воплощение, радовали этих обозревателей, а то, что во второй книге романа показано временное поражение большевиков.

Высмеивая незадачливых критиков и рецензентов, редакция заключает: "Эта величественная эпопея опубликована (в Москве) в 1928 году, в то самое время, когда (как уверяли нас некоторые всезнающие американские критики!) в Советской России искусство считалось "задушенным"! А эта книга "Тихого Дона", мы уверены, является лишь частью исполинского произведения..."^*.

^* ("Daily Worker" (New York), 13. 7. 1934, p. 5.)

II

Национальная библиотека конгресса США (г. Вашингтон, 25) в письме от 23 июля 1964 года^* сообщила, что третья и четвертая книги "Тихого Дона" вышли в Нью-Йорке в 1941 году под названием "Дон неотвратимо течет к морю"^**.

^* (Sergius Yakobson, Chief, Slavic and Central European division. The Library of Congress. 23. 7. 1964. Washington, 25. Письмо автору.)

^** (Sholokhov M. The Don Flows Home to the Sea. First American edition. Transl. from the Russian by Stephen Garry. New York, "A. Knopf", 1941, 777 p.)

...Шло лето 1941 года. На огромном фронте от Мурманска до Черного моря советские войска вели кровопролитные бои против фашистских орд.

Как известно, английское правительство У. Черчилля 22 июня и президент США Ф. Рузвельт 24 июня 1941 года заявили о своей солидарности с Советским Союзом в войне против гитлеровской Германии.

Героическое сопротивление Красной Армии фашистскому нападению вызвало у всего прогрессивного человечества громадный интерес и симпатии к Советской России.

На фоне этих исключительной важности событий появление романа "Тихий Дон" на книжном рынке Нью-Йорка и всех штатов США в августе 1941 года имело особое значение и после джон-ридовских "Десяти дней, которые потрясли мир", как бы вновь открывало историю бурного времени.

В 1941-1942 годах многие газеты и журналы в США приветствовали издание романа Шолохова. Одной из первых 3 августа 1941 года "выступила газета "Нью-Йорк тайме". В статье "Шолоховский эпос о борющихся казаках" было сказано: "Читатели, которые семь лет назад были очарованы "Тихим Доном", несомненно, оценят с еще большим восторгом продолжение и завершение этого прославленного романа, который появился в продаже под названием "Дон неотвратимо течет к морю". В этом новом огромном эпосе казацкой жизни времен революции Михаил Шолохов достиг еще большей (чем в первых книгах) силы повествовательного дара и волнующей человеческой правдивости... Известно, что Шолохов - коммунист. И между тем в романе нет привычной марксистской пропаганды. К своим персонажам - белым и красным - он относится объективно, с неподдельным проникновением в человеческие чувства... В наши дни, когда на просторах России закипела новая великая трагедия (битва с фашизмом), "Тихий Дон" Шолохова приобрел у нас особую актуальность и внушительность... Воздадим же отныне должное исключительному мастерству и чувству меры Шолохова, который столь прекрасно изобразил физически и духовно сильных, суровых, свободолюбивых казаков, что и составляет одну из главных заслуг автора этой книги"^*.

^* ("New-York Times Book Review", 3. 8. 1941, p. 3 and 10.)

В прессе печатались не только рецензии на новинку книжного рынка, но и большие статьи, глубоко анализирующие творчестзо Шолохова. Лучшие из них принадлежат перу Малькольма Каули, Роберта Селливана, Сэмюэля Силлена, Эдвина Сивера. Вот краткие выдержки из их статей:

"Дейли уоркер": "В задачу Шолохова входило нарисовать картину жизни и борьбы донского казачества, и он сделал это столь широко и преспективно, что картина выходит за пределы досягаемости человеческого зрения. Роберт Селливан"^*.

^* ("Интернациональная литература" (Москва), № 11-12, 1941, с. 327-328.)

"Нью рипаблик": "Тихий Дон" - величайший из всех романов о русской революции. У Шолохова есть чувство народа, что довольно редко встречается в литературе какой-либо другой страны, кроме России. Он не пытается представить своих героев лучше, чем они есть на самом деле... Они для него просто люди, он живет в казацкой станице, и они являются его соседями. Малькольм Каули"^*.

^* ("New Republic", 18. 8. 1941, p. 225-226.)

"Пост меридиан": "Шолохов - романист социалистического общества- возвратил художественной литературе достоинство и знание человека. Великие традиции русского реализма живы в романе "Тихий Дон". ...Герои Шолохова - патриоты, горячо любящие свою Родину... Казаки Дона не отличаются от остальных народов Советского Союза. Об этом хорошо узнали 20 лет тому назад интервенты, а сейчас это стало ясно и Гитлеру... Эдвин Сивер"^*.

^* ("Интернациональная литература", 1941, № 11-12, с. 327-328.)

"Нью-Мэссес": "Шолохов так же, как Лев Толстой, в совершенстве владеет искусством объективного изображения своих героев, показывает жизнь во всей драматической непосредственности, всегда так, как она ощущалась и понималась самими действующими лицами его романов... "Тихий Дон" - это монументальное произведение, чья красота, широта и сила изображения должны быть прославлены всюду, где любят хорошую литературу... Шолохов - писатель-марксист - изображает все характеры с мастерским проникновением в их недостатки и в их силу. И это правдивое изображение жизни во всем ее многообразии и есть суть социалистического реализма... Сэмюэль Силлен"^*.

^* ("New Masses", 12. 8. 1941, p. 24; 19. 8. 1941, p. 22.)

Американский ежемесячник "Хэрпере мэгэзин" обратился к 20 литературным критикам с анкетой, в которой был вопрос: "Назовите лучшую книгу, изданную в США за июль-сентябрь 1941 года". В пятнадцати ответах было сказано: "Лучшая книга - "Дон неотвратимо течет к морю" М. Шолохова (III и IV тома романа)^*. "За Шолохова" высказались критики "Ассошиэйтед пресс", "Чикаго дейли ньюс", "Нью-Йорк тайме", "Провиденс джорнэл" и другие. И почти все критики писали о том, что шолоховский "Тихий Дон" можно сравнить лишь с романом "Война и мир" Л. Толстого. Отметим здесь, что после войны анкета "Хэрпере мэгэзин" в США кое-кого лишила покоя и вскоре она исчезла из комплектов этого журнала в библиотеках университетов.

^* ("Harper's Magasine" (New York), November, 1941.)

В течение пяти лет мы не могли получить ее фотокопию. И только в феврале 1970 года профессор Мэрилендского университета Ольга Феррер прислала нам ее ксерокопию в Шолоховский фонд. "Нашлась анкета о Шолохове! - писала О. Феррер. - Оказывается, в большинстве переплетов "Херперс мэгэзин" (в университетах) эта страница с анкетой вырвана. Мне объяснили, что ненумерованные страницы в переплет не вошли (?). Я очень рада, что, хотя и с опозданием, удалось найти документ, в котором нужные вам сведения не устранены"^*.

^* (Olga P. Ferrer. University of Maryland. 14. 2. 1970. Письмо автору.)

В американской прессе 1941 года было еще два ярких и памятных выступления о Шолохове. Критик Сэмюэль Силлен, проехав пол-Америки, прочел десятки статей в прессе о "Тихом Доне" и пришел к выводу, что "во многих крупных провинциальных газетах непредубежденные рецензенты, восхищаясь Шолоховым, безошибочно сравнивают его с Львом Толстым и Тургеневым, с Достоевским и Гоголем" и что "главной цитаделью реакции (мракобесов) в оценке советских книг является Нью-Йорк". Высмеивая предвзятость суждений о советской литературе в реакционной прессе, С. Силлен в журнале "Нью-Мэссес" писал о том, что "у них каждая редакция имеет своего Клаузевица, который твердит одно: книжную критику о Советах надо понимать как войну, т. е. как продолжение политики другими средствами", и только этим можно объяснить выступления в прессе против Шолохова.

С убийственным сарказмом С. Силлен развенчивает литературного редактора реакционного журнала "Нейшн" Маргарет Маршалл, которая совместно "с кучкой литературных троцкистов" пыталась диктовать всем свои взгляды и оценки произведений советской литературы. С. Силлен называет ее статью о "Тихом Доне" в "Нейшн" "самой невежественной и лишенной разума", так как она "оплакивает отсутствие в советской литературе безответственности, богемы и художественного бунта против Советов, которые она с троцкистами именует авангардизмом".

По сообщению С. Силлена, многие прозревающие критики, прочитав "Тихий Дон", вынуждены скромно признаться, что "Советский Союз - это что-то большее, чем они прежде полагали". Так, например, "Блэйд" из Толедо и другие газеты подчеркивают тот факт, что "шолоховский роман показывает, против чего (и кого) пошел Гитлер". А "Санди юнион энд рипабликэн" (Спрингфилд) пишет о том, что "Тихий Дон" держит в чистой перспективе землю и народ, от чьего мужества и силы зависит в какой-то степени и наша судьба". Газета "Инквайэрер" в Филадельфии считает "Тихий Дон" "одним из прекраснейших, величайших и правдивейших романов всех времен". Стерлинг Норт в чикагской газете "Ньюз" писал о "гомеровском охвате событий и красоте изображения масс". Взгляд этот полностью разделяли также писатели из "Джорнэла" в Мильвоки, из "Фри пресс" в Детройте и ряда других газет.

В заключение С. Силлен отметил следующее: "И слова эти истинны. Они выражают оценку гения Шолохова, который признают большинство критиков, несмотря на свои оговорки. Американские читатели найдут у Шолохова в силе его художественного таланта те же волнующие качества, которые теперь они ежедневно открывают в героизме советских людей"^*.

^* ("New Masses", 2. 9. 1941, p. 23.)

А Эдвин Сивер в "Пост мзридиэн" писаж "У Нас в США многими критиками так много было раздарено высоких эпитетов в адрес всевозможной литературной шелухи, что теперь при появлении первоклассного романа "Тихий Дон" мы находимся в затруднении. Все большие слова кажутся внезапно пустыми, и остается только тишина... В век, когда великие писатели пытались изобразить человеческие существа, как тени в ритуальном танце, и утопить себя в потоке времени, Шолохов, романист социалистического общества, вернул художественной литературе ее назначение и достоинство. Великие традиции русского реализма еще раз дали о себе знать всему миру!"^*.

^* ("Post Meridian", 3. 8. 1941.)

Спрос на "Тихий Дон" в США был велик, и в 1942 году издательство "Кнопф" выпустило в свет весь роман в одной книге под названием "Безмолвный Дон"^*.

^* (Sholokhov M. The Silent Don. I. And Quiet Flows the Don. II. The Don Flows Home to the Sea. Reissued in one volume. Transl. from the Russian by Stephen Garry. New York, "A. A. Knopf", June 1942.)

III

В послевоенные годы вокруг имени Шолохова снова закипела ожесточенная борьба. Ее отражение мы находим в изданиях "Тихого Дона", в энциклопедиях и литературных словарях.

На обложках шолоховских книг по-прежнему печатались высказывание Горького, отзывы литератора Генри Сейдела Кенби ("Это поистине великий роман современности") и известной писательницы Бернандин Китли ("Это шедевр, которым вправе гордиться русские люди"),

В аннотации на обложке книги "И тихо течет Дон" (1959 и 1963 гг.) издательство "Кнопф" признает роман Шолохова "не только величественным повествованием о горькой судьбе казака Григория Мелехова в годы войны и революции, но также и линзой, через которую мы (американцы), вероятно, можем по-иному взглянуть и на суету нашей жизни в этом мире"^*.

^* (Sholokhov M. And Quiet Flows the Don. New York, "A. Knopf", September 1963. Из рекламы на суперобложке книги.)

Кнопфовское издание "Тихого Дона", его оценки и эту часть рекомендации в аннотации можно бы приветствовать, если бы не одно "но"...

Дело в том, что издательство "Кнопф" с 1934 года выпускает в продажу сокращенный текст романа Шолохова, без признания этого факта на титуле книги, как это принято в цивилизованных странах.

Мы сличили американские издания "Тихого Дона" с английским и установили, что они идентичны. Из неопубликованной статьи переводчика Гарри Стивенса^*, присланной нам в Шолоховский фонд, явствует, что книжный концерн "Кнопфа" (США) в 1934 году поскупился произвести затраты на собственный перевод романа и купил готовый английский перевод в издательстве "Путнам" (Лондон). Можно предположить, что редакторы издательства "Кнопф" тогда и не знали о сокращениях в тексте романа. Однако после войны в американской прессе появлись статьи, отметившие бесчестность издательств "Путнам" и "Кнопф" по отношению к "Тихому Дону" и его автору. Издательству "Кнопф" не составило бы большого труда, чтобы восстановить полный авторский текст романа.

^* (Harry Stevens. Article written on the occasion of Sholokhov's receiving the Nobel Prize, but never published. Page 4. December 1965. Brundall. Norfolk. Great Britain. Из статьи Гарри Стивенса, присланной в Шолоховский фонд в 1965 г.)

Но так как сокращения в "Тихом Доне" носили политический характер, так как восстановление их усиливало бы большевистскую идейность и историческую документальность романа, то редакторы издательства "Кнопф", очевидно, следуя ветрам "холодной войны", не вняли здравому разуму и международному обычаю уважать авторское право. И по сию пору в США издается "Тихий Дон" в извращенном виде. Не случайно в упомянутой аннотации издательство противопоставляет Шолохова всей советской литературе, приписывает ему "особую линию" и "независимость от политики Коммунистической партии".

Для американских энциклопедий (в оценке творчества Шолохова) характерна пестрота суждений.

Независимая и либеральная "Энциклопедия Коллера" в большой статье Самнера Виллара называет Шолохова "выдающимся реалистом советской литературы. В правдивой биографической справке отмечается, что, "несмотря на материальную нужду семьи, Шолохов получил основы образования, которые позволили ему начать свой литературный путь в комсомольской прессе". Деловито и объективно здесь оцениваются "Донские рассказы" - проба творческих сил Шолохова, который "в 1926 году начал писать свой "Тихий Дон" - грандиозный эпос о казачестве, о людях гордых, ярких своей самобытностью и колоритными традициями".

Автор статьи С. Виллар отмечает, что "Шолохов - художник прежде, чем пропагандист, у которого персонажи не простаки, а яркие типы", и что "его "Тихий Дон" преуспел в пробуждении среди всех русских нового и подлинного интереса к казачеству". Так же тепло и проникновенно этот критик пишет о "Поднятой целине", которая "получила всюду большое признание за правдивое изображение главного поля борьбы за жизнь казачьего колхоза..."^*.

^* (Sholochov M. A. - Collier's Encyclopedia. Vol. 17. New York, "P. E. Collier & Son. Corporation", 1955, p. 560.)

Для 50-х годов, когда в США свирепствовала пресловутая комиссия по расследованию антиамериканской деятельности, когда все советское отвергалось и предавалось анафеме, оценка творчества Шолохова в "Энциклопедии Коллера" была своего рода лучом света в темном царстве доллара!

Редакция другого крупного издания - "Энциклопедия американа" в 1955 году не решилась, например, поместить у себя отдельную статью о Шолохове. И лишь в обзоре "Русская литература" (24-й том энциклопедии) мы находим несколько строк: "Шолохов - один из крупнейших советских романистов, автор великого эпоса "Тихий Дон", волнующего повествования о силе и слабости человеческой, в котором чувствуется влияние реализма и простоты Льва Толстого. Ему же принадлежит наилучший роман о коллективизации "Поднятая целина"^*.

^* (The Encyclopedia Americana. Vol. 24. New-York - Chicago - Washington. 1955, p. 10.)

И редакторы крупнейшей Британской энциклопедии (Чикаго - Лондон - Торонто, 1956) также не нашли у себя места для статьи о Шолохове. В обзоре "Русская литература" (19-й том энциклопедии) мы находим удивительно краткое упоминание; "Михаил Шолохов (1905) и Алексей Николаевич: Толстой (1882-1945) написали романы - настоящие шедевры, соответственно "Тихий Дон" и "Петр Первый"^*. И это все!

^* (Encyclopedia Britannica. Vol. 19. Chicago - London - Toronto, 1956, p. 757- 758.)

Для того чтобы редакторы Британской энциклопедии хоть, немного уяснили себе, что такое "Тихий Дон" Шолохова, потребовалось еще двенадцать лет. Наконец после присуждения: Шолохову Нобелевской премии в Британской энциклопедии за 1968 год появилась краткая, в 20 строк, биографическая: справка. Библиографическая ссылка только на устаревшие работы И. Лежнева (1948) и Э. Симмонса (1958)^* лишний раз свидетельствует об ограниченности сведений редакторов; энциклопедии о творчестве Шолохова. Между тем в СССР, Болгарии, Польше, ГДР, Румынии, Японии появилось много новых, заслуживающих внимания и рекомендации научных, публикаций о "Тихом Доне".

^* (Sholochov M. A. Encyclopedia Britannica. Vol. 20. Chicago - London - Toronto. 1968, p. 576.)

Американская справочная литература о советских писателях, и в частности о Шолохове, крайне тенденциозна, в ней отсутствует научная достоверность. Так, например, в статье Вильямса Харкинса (ныне профессора Колумбийского университета), помещенной в его "Словаре русской литературы", всемирно известный автор "Тихого Дона" именуется "областным бытописателем". Харкинса пугает огромная популярность Шолохова, он хотел бы "обсудить положение (и место), отведенное ведущему советскому писателю русской и зарубежной критикой", так как, по его мнению, "Тихий Дон" "имеет дефекты", "небрежное построение сюжета", "неполный анализ характеров" и является "не столь оригинальным в освещении гражданской войны, как, скажем, рассказы Бабеля"^*.

^* (Harkins W. Sholokhov M. A. - Harkins W. A dictionary of Russian Literature. New York, 1956, p. 357.)

Вряд ли можно назвать плодотворным метод исследования, намеченный в статье В. Харкинса, попытки оценить эпос Шолохова, сравнивая его с миниатюрами Бабеля - очень уж произвольное сопоставление. А в романе "Поднятая целина" Харкинс увидел лишь "превосходную картину препятствий на пути к коллективизации и трагедию крестьян, отправляемых в ссылку". Есть у Харкинса и неточности и грубые ошибки в изложении биографии писателя. Таков уровень научной информации и объективности создателей "Словаря русской литературы".

IV

В США колледжи и университеты, библиотеки и книжный рынок наводнены книгами Глеба Струве "Советская русская литература. 1917-1950", Эрнеста Симмонса "Русская литература и советская идеология", Веры Александровой "История советской литературы", Елены Мучник "От Горького до Пастернака" и другими. Авторы этих "трудов" претендуют на всестороннюю осведомленность. Все они - профессора американских университетов, и каждый уделил Шолохову внимание.

В книге эмигранта Г. Струве "Советская русская литература" глава "Шолохов" представляет собой унылую, бюрократическую оправку, содержание которой изобличает профессора в откровенно тенденциозном анализе идеи, проблематики, жанра и стиля романа-эпопеи. Его главная цель - развенчать! Струве видит в романе лишь выражение течения "назад к Толстому". Эпопею он называет "бессюжетной хроникой войны и революции", в которой Шолохов "в отличие от Толстого, избегает философствовать об истории".

Струве не вникает в особенности эпического мастерства Шолохова, ни слова не говорит об изображении в романе народа - творца истории, о том, что же новое сказал советский гуманист-писатель о казачестве в войне и революции, о контрреволюции и англо-франко-германских интервентах. Он оказался не в состоянии оценить величие и художественную неповторимость трагической любви Григория Мелехова и Аксиньи... "Изначала этот роман, несомненно, перехвален, - пишет Глеб Струве, - многие его недостатки в стиле и композиции остались незамеченными, и поэтому его нельзя считать классическим"^*.

^* (Struve Gleb. Soviet Russian Literature. 1917-1950. Norman, "University of Oklahoma Press", 1951, p. 131-132.)

Другой критик - Эрнест Симмонс - в своих статьях 1944 года в нью-йоркском "Сатердей ревью" называл Шолохова "гением", у которого "налицо толстовский эпический размах и редкая сила реализма в "Тихом Доне"^*. А после войны, став профессором Колумбийского университета, Симмонс, в угоду властям и реакции, в своей книге утверждает обратное: "Это русские критики теперь восторженно приравнивают его ("Тихий Дон") к "Войне и миру" Толстого"^**. И Симмонс, извращенно освещая революцию и современную советскую действительность, стремится принизить значение "Тихого Дона".

^* (Simmons E. Russian Writing Since the Revolution. - "The Saturday Review ef Literature" (New York), 15. 1. 1944, p. 3.)

^** (Simmons E. Russian Fiction and Soviet Ideology. New York, 1958, p. 172.)

Особенно активно ополчились американские литературоведы в 1953 году, когда в Москве появилось "исправленное" издание "Тихого Дона" с послесловием К. Потапова. Нелепые сокращения и исправления текста, которые внес редактор Потапов^*, несомненно, печальная страница в истории романа.

^* (Потапов К. Послесловие. - В кн.: Шолохов М. Тихий Дон, кн. 4-я. Изд. испр. М., ГИХЛ, 1953, с. 480-482, 491.)

Известно, что Шолохов, ознакомившись с этим выпуском "Тихого Дона", решительно от него отказался и уже в 1956 году в первом издании Собрания сочинений восстановил прежний текст.

Неудачное редактирование К. Потаповым "Тихого Дона" дало повод буржуазным литературоведам, например тому же Э. Симмонсу, сочинять домыслы об "обширных идеологических изменениях" в "Тихом Доне", которые якобы "серьезно компрометируют художественную целостность романа"^*. А В. Александрова в своей "Истории советской литературы", тоже якобы ратуя за целостность "Тихого Дона", заявляет, что "политические переделки в тексте снижают художественную ценность произведения"^**. Известный критик Морис Хиндус в послесловии к "Тихому Дону" (1964) также злорадствовал, что, мол, у них, в "свободной Америке, читатели получают в руки перевод "Тихого Дона" с предвоенного оригинала, который не пострадал от идеологического ремесленничества"^***. Все эти и многие другие критики делают вид, будто они заботятся о целостности "Тихого Дона". И это в США, где вот уже 35 лет роман Шолохова выходит сокращенным!

^* (Simmons E. Russian Fiction and Soviet Ideology. New York, 1958, p. 219.)

^** (Alexandrova V. A. History of Soviet Literature. Transl. by Mirra Ginsburg. New York, Garden City. "Doubleday and Company, Inc". 1983. p. 230.)

^*** (Hindus M. Afterword. - Sholokhov M. And Quiet Flows the Don. Second Printing. New York, "A Signet Classic", March 1964, p. 518.)

Профессор Мичиганского университета Давид Стюарт в 1959 году в большой журнальной статье "Эволюция текста "Тихого Дона" сообщил, что существенные сокращения в шолоховском романе (сделанные К. Потаповььм в 1953 г.) коснулись персонажей генералов Корнилова и Краснова, а дополнения сделаны в обрисовке Подтелкова, Кривошлыкова, есаула Чернецова^*. Однако упрек Д. Стюарта по поводу сокращений в характеристике генерала Краснова (кн. III, гл. I) ошибочен. Этот текст в "Тихом Доне" остался в неприкосновенности. Д. Стюарт также глубоко ошибается, высказав сомнение в достоверности письма И. Сталина к Ф. Кону (1929), где Шолохов был назван "знаменитым писателем нашего времени". Как известно, это письмо впервые было опубликовано Сталиным в 1949 году в его Сочинениях^**. Следуя правде, отметим, что профессор Давид Стюарт, пожалуй, единственный из литературоведов США, кто в те годы во всеуслышание заявил, что "Шолохов, к огорчению крикунов, в 1956 году восстановил первоначальный текст во всех важных случаях", что "содержание романа и главные герои (в издании 1953 г.) не были изменены" и что "на основании изучения текста "Тихого Дона" было бы справедливо сказать, что Шолохов является непримиримым и необычайно честным реалистом"^***.

^* (Stewart D. H. The Textual Evolution of the Silent Don. - "The American Slavic and East European Review", 1959, April, p. 226-237.)

^** (Сталин И. Соч. т. 12. М., Госполитиздат, 1949, с. 112.)

^*** (Stewart D. The Textual Evolution of The Silent Don. - "The American Slavic and East European Review", 1959, April, p. 227, 234, 237.)

Здесь уместно сделать сопоставление. В советском издании "Тихого Дона" (1953) под редакцией К. Потапова (как подсчитал американский профессор Д. Стюарт) все поправки несравнимы с опустошением текста в переводе Ст. Гарри^*. В американских изданиях "А. Кнопф" (1934-1964) и "Сигнет классик" (1959) в романе вырезано свыше 100 страниц! И ретивые "борцы" за целостность "Тихого Дона" об этом произволе издателя "Кнопф" не говорят ни слова!

^* (Stewart D. The Silent Don in English. - "The American Slavic and East European Review", 1956., April, p. 266.)

Профессор Ольга Феррер в письме к нам от 6 марта 1967 года пишет: "Действительно является странным, что в Англии и США до сих пор довольствуются неполным текстом произведения, принесшего М. А. Шолохову Нобелевскую премию. Изуродованный текст "Тихого Дона" вызывает у меня чувство возмущения... Давно пора дать английским и американским читателям полный и достойный перевод шедевра М. А. Шолохова..."^*.

^* (Olga P. Ferrer. New-Orlean. 6.3.1967. Письмо автору.)

В 1956 году в Америке появилась единственная, научно аргументированная статья профессора Давида Стюарта "Тихий Дон" на английском". Сообщая о произвольных сокращениях в романе, которые сделаны издательством "Путнам" в 1934 году, Д. Стюарт пишет, что, "видимо, с одобрения доверенных лиц Шолохова английский редактор опустил более 100 страниц русского текста, изменил последовательность повествования, ввел новое деление частей, глав и параграфов"^*.

^* (Stewart D. The Silent Don in English. - "The American Slavic and East European Review", 1956, April, p. 265.)

М. А. Шолохов на мой вопрос по этому поводу летом 1966 года сказал: "Ни англичанам, ни вообще кому-либо за рубежом я не давал согласия на сокращение "Тихого Дона".

Неверно и другое утверждение Давида Стюарта, что сокращение "Тихого Дона" было сделано без предвзятой мысли о политике и идеологии, а лишь "в силу эстетических и практических соображений, улучшающих (? - К. П.) роман путем изъятия излишних (?!! - К. П.) персонажей, описаний..."^*. В остальном же критические замечания Д. Стюарта о беспрецедентных сокращениях в английском переводе "Тихого Дона" справедливы. И здесь мы можем отослать читателя к главе "Англия" настоящей книги, где об этом говорится подробно.

^* (Stewart D. Ditto, p. 265.)

V

"Поднятая целина" была издана книжным концерном "Кнопф" в переводе Стефана Гарри в конце октября 1935 года.

Отклики американской прессы на этот роман весьма разноречивы. Газета "Бостон транскрипт" выступила с позиций антикоммунизма и назвала "Поднятую целину" "отчетом Советскому правительству о трудностях, сопутствующих коллективизации, ее тупике и провале"^*. Журнал "Нью рипаблик" в статье известного критика Кэннэт Уайта, утверждая, что "Поднятая целина" "делает значительный вклад в искусство социального романа", высказал недоверие к "влиянию решений красной Москвы на простых крестьян Дона"^** (имеется в виду сцена, когда казаки, прочитав речь Сталина "Головокружение от успехов", отказались восставать под руководством есаула Половцева).

^* ("Boston Transcript", 2. 11. 1935, p. 5.)

^** ("New Republic", 25. 12. 1935, p. 206.)

Однако в 1935 году самые крупные газеты США дали весьма трезвые и положительные отзывы на новый роман Шолохова:

"Нью-Йорк тайме": "Поднятая целина" - это очень тщательное изучение маленькой деревни, охваченной революционной идеей коллективизации... После долгого пути и ошибок, после долгой борьбы с подрывными элементами жизнь колхоза начинает входить в колею. Это была напряженная борьба за сплочение всего населения Гремячего Лога, и Шолохов изображает это точно, как и было в действительности, без триумфальных фанфар и размахивания флагами... Колхоз - эта такая же фабула книги, как и ее герой. Коммунизм - философия этой книги... События романа убедительны..."^*.

^* ("New-York Times", 10. 11. 1935, p. 8 and 24.)

"Нью-Йорк геральд трибюн": "Поднятая целина" - это один из немногих революционных романов с политической моралью и политической философией, который читается с волнением... Честность и теплота - вот что характеризует Шолохова при описании хутора Гремячий Лог, где разворачивается действие романа, который дает читателю возможность понять грандиозность проблемы и драматизм коллективизации... "Поднятая целина" - это прекрасное литературное произведение. Я не знаю ни одной книги, которая бы в период коллективизации с такой силой и с такой тщательностью раскрыла человеческие характеры..."^*.

^* ("New-York Herald Tribune", 10. 11. 1935.)

В послевоенные годы американская пресса уделяла "Поднятой целине" мало внимания. Но в 1959 году в связи с публикацией в "Правде" новых глав второй книги американский журналист Гарри Солсбери выступил в "Нью-Йорк таймс" со статьей, в которой, ссылаясь "на слухи", заявил, что Шолохов, мол, давно завершил работу над второй книгой "Поднятой целины" смертью Давыдова в советской тюрьме и что именно поэтому так надолго задержано опубликование романа.

Осенью 1959 года М. А. Шолохов, будучи в США, ознакомился с этой статьей и не без иронии заявил представителям американской прессы, что к нему в соавторы набивается Гарри Солсбери со своим финалом романа.

В начале 1960 года, когда газета "Правда" опубликовала, последнюю главу второй книги "Поднятой целины", редакция "Нью-Йорк тайме" сочла необходимым 13 февраля 1960 года выступить с новым клеветническим сообщением под заголовком: "Конец одного советского романа после пятилетней отсрочки". "Публикация последней главы, - писала газета "Нью-Йорк таймс", - которая так загадочно долго отсутствовала, означает, что развязка романа соответствует требованиям официальных кругов. Но это вовсе не останавливает слухи на Западе, что конец романа был написан Шолоховым заново, чтобы удовлетворить требования Советского правительства. В заключительной главе герой, коммунист, председатель колхоза Давыдов, убит белыми террористами. Но на Западе было известно, что по первоначальному замыслу герой арестован по ложному доносу во время чистки партии в 30-х годах и в тюрьме покончил с собой"^*. А 18 февраля 1960 года эта газета еще раз предоставила место для клеветнической статьи Гарри Солсбери "Шолоховский герой умирает новой смертью", в которой он писал о художественном образе Давыдова как об исторической личности: "Давыдов был злонамеренно обвинен советскими властями, арестован и заключен в тюрьму, где, как говорят, он застрелился". Но Солсбери показалось мало этого, и он там же измышляет новую ложь о том, что якобы Советским правительством были предприняты "усилия убедить Шолохова пересмотреть финал своего романа летом 1959 года" и что "был момент, когда Шолохов угрожал... опубликовать свой роман за рубежом"^**. Словом, что ни строка - то новые бредовые домыслы...

^* ("New-York Times", 13. 2. 1960, p. 3.)

^** ("New-York Times", 18. 2. 1960, p. 5.)

1 марта 1960 года М. А. Шолохов выступил в "Правде" с памфлетом "О маленьком мальчике Гарри и большом мистере Солсбери", в котором разоблачил клеветника газеты "Нью-Йорк таймс".

"...Что мистеру Солсбери до того, что сообщаемое им выглядит явной нелепицей? - писал М. А. Шолохов. - Он, знай, гонит строку! А хотелось бы у него опросить, где он видел такую тюрьму, в которой заключенные расхаживали бы с пистолетами и сами чинили над собой суд и расправу? Все остальное в статье Солсбери на таком же уровне, и не поймешь, где у него кончается подлость и начинается глупость. Под конец, касаясь заключительной главы, Солсбери пишет: "Вместо цельного финала даны пять эпизодов, едва связанных между собой. Во втором эпизоде о смерти Давыдова рассказывается как бы мимоходом, случайным языком".

Это уже прямое вторжение в область искусства, и тут я должен прямо сказать мистеру Солсбери: "Посторонитесь! Здесь, мягко выражаясь, не ваша сфера деятельности. Если, по вашему мнению, язык у меня в последней главе случайный, то в вашей статье и язык, и само содержание далеко не случайны!..." Всерьез спорить с мистером Солсбери по вопросам искусства - значит не уважать само искусство, и не об этом идет речь. У меня возникает законный вопрос: если мистера Солсбери действительно интересовал конец книги, то почему он не обратился с таким вопросом ко мне, так сказать, к первоисточнику, хотя бы в 30-х годах, после выхода первой книги? Или почему он не спросил у меня об этом, когда я был в Америке? Ведь у него были все возможности увидеться со мной. Я в нескольких фразах сообщил бы ему о развязке. А эта развязка как была задумана в ходе работы еще над первой книгой, так и завершена теперь безо всяких изменений и переделок. Секрета из этого я никогда не делал"^*.

^* (Шолохов М. О маленьком мальчике Гарри и большом мистере Солсбери. - "Правда". 1. 3. 1960.)

Да, М. А. Шолохов действительно секрета из этого не делал. Так, например, еще в феврале 1955 года, о чем я уже писал в своем очерке "Шолохов в Вешках", беседуя со мною в Вешенской, писатель сказал следующее:

- ...Содержание второй книги романа - это ожесточенная борьба двух миров, тьмы и света. В сущности - это последняя схватка в великой битве: кто - кого? Это будет ответ на вопрос, поставленный еще в "Донских рассказах". В этой схватке и с нашей стороны не обошлось без жертв. Но побеждает новое, побеждают колхозный строй, социализм. Могу сказать, что появление Половцева в Гремячем Логу вызвало некоторое беспокойство не только у Давыдова, но и у многих читателей. Ты спрашиваешь, чем закончится роман? Трудно оказать. Я сейчас размышляю над концовкой. Могу твердо сказать одно - финал будет драматичен, будут жертвы.

- Неужели Давыдов погибнет? - спросил я писателя.

- Не скажу этого. Но будет так, как велит правда жизни. Время то было суровое, борьба шла не на жизнь, а на смерть (старому миру), и жертвы были немалые^*.

^* (Журн. "Советский Казахстан" (Алма-Ата), 1955, № 5, май, с. S3.)

И хотя Шолохов тогда прямо не сказал, что Давыдов и Нагульнов (по авторскому плану) должны погибнуть, но слова "будут жертвы", весь тон его беседы свидетельствовали о его намерении сделать драматический финал в романе, но не в том виде, как сочиняет Г. Солсбери. Как известно, "Поднятая целина" завершена так, как велела правда жизни.

VI

В США, в практике книгоиздательств, прессы и критиков, подвизающихся на "русском фронте", часто встречаешь злостную тенденциозность. Так, например, издательство "Сигнет классик" в послесловии критика Мориса Хиндуса к "Тихому Дону" уверяет американских читателей, что якобы "партийные идеологи (Москвы) требовали от Шолохова счастливого конца в "Тихом Доне", чтобы Григорий Мелехов умер за дело красных", и что "сам Сталин требовал от Шолохова такого завершения в романе"^*.

^* (Hindus M. Afterword. - Sholokhov M. And Quiet Flows the Don. New York, "A Signet Classic", March 1964, p. 518.)

В особенности же активизировались буржуазная пресса и критики США в связи с выходом в издательстве "Кнопф" второй книги "Поднятой целины" (в переводе Г. Стивенса). Журнал "Тайм" в феврале 1960 года напечатал статью под заголовком "Романист Шолохов. Индивидуализм против партийной линии. Сверхъестественно для России". Статья полна лживых выдумок о том, что "выпуск в свет второй книги "Поднятой целины" был задержан на два года из-за идеологических отклонений", что якобы "потребовалось, чтобы коммунист № 1, - первый секретарь ЦК и премьер, побеседовал с упрямым автором, дабы заставить его пересмотреть окончание романа, хотя Шолохов и отрицает это..." "Поднятая целина", - пишет далее "Тайм", - открыто критична ко многому в советской жизни и воспевает в какой-то мере самобытно явную несовместимость с марксистской философией... В романе громко звучит шолоховский немарксистский тезис: "Человек является творением своей эпохи и к нему следует относиться с величайшей заботой"^*.

^* ("Time" (Atlantic Edition), 24. 2. 1960.)

Не будем вступать в полемику по вопросу о том, какие тезисы надо считать марксистскими, а какие - буржуазными. "Тайм" не убедишь. Мы же обращаем внимание на явную ложь.

Другой американский журнал - "Ньюс Уик" в феврале 1961 года в статье "Человек вне организации" писал: "Мистер Шолохов сумел преодолеть полицейские кордоны, окружающие современную русскую литературу, и показывает (в "Поднятой целине") западным читателям яркие, интересные характеры, возбуждая симпатии к героям плохим, так же как и к хорошим. Удивительно то, что он еще остается на свободе" (?)^*. В то же время "советолог" Вера Александрова в своей фальсифицированной "Истории советской литературы" (1963) печатает новую выдумку: "Издатели журнала "Новый мир" в 1936 году объявили о том, что рукопись второй книги "Поднятой целины" возвращена Шолохову для переработки"^**.

^* ("Newsweek", 20. 2. 1961.)

^** (Alexandrova V. A History of Soviet Literature. Transl. by Mirra Ginsburg. New York, Garden City. "Doubleday and Company, Inc". 1963, p. 224.)

Но, как известно, в журнале "Новый мир" за 1936 и последующие годы не было сообщений о возвращении Шолохов рукописи второй книги "Поднятой целины".

М. А. Шолохов 27 июля 1967 года на наш вопрос по этому поводу заявил: "В то время у меня была лишь черновая рукопись второй книги "Поднятой целины" (которая утрачена в годы войны), и я ее не посылал в "Новый мир".

Между тем буржуазная пресса не унимается. Так, например, редакция респектабельной газеты "Нью-Йорк геральд oтрибюн" в статье "Нобелевский лауреат - красный" к вымыслу Александровой добавила свой, не менее лживый; "Вторая книга "Поднятой целины" была готова к печати в начале 30-х годов, но не появилась до 1961 года вследствие зажима литературы Иосифом Сталиным"^*.

^* ("New-York Herald Tribune", 16. 10. 1965, p. 4.)

В США, а также и в других странах частенько писали о намерениях Сталина "репрессировать" Шолохова, "зажать" его творчество.

Однако Сталин никогда не преследовал Шолохова. В письме к Феликсу Кону летом 1929 года Сталин, подчеркивая мысль о том, что ценность и значимость произведения определяются не отдельными частностями, а его общим направлением, привел пример с "Тихим Доном": "Знаменитый писатель нашего времени товарищ Шолохов допустил в своем "Тихом Доне" ряд грубейших ошибок и прямо неверных сведений насчет Сырцова, Подтелкова, Кривошлыкова и других, но разве из этого следует, что "Тихий Дон" - никуда негодная вещь, заслуживающая изъятия из продажи?^*.

^* (Сталин И. Тов. Феликсу Кон. 9 июля 1929" г. - Соч., т. 12, М., 1949, с. 112.)

Не анализируя, кто в этом вопросе более прав - политик Сталин или художник Шолохов, важно отметить, что Сталин ни в 1929 году, ни позже не делал в связи с этим никаких организационных выводов относительно творчества писателя.

В беседе с нами 27 июля 1967 года в станице Вешенской М. А. Шолохов разъяснил это так:

"... В 1949 году из двенадцатого тома Сочинений Сталина я впервые узнал об этих его замечаниях в мой адрес. Тогда же я написал ему письмо, в котором просил его более конкретно назвать существо "моих грубейших ошибок" и "неверных сведений". Однако Иосиф Виссарионович мне не ответил".

Почему Сталин уклонился от ответа на письмо Шолохова, судить трудно. Вероятно, летом 1929 года он был кем-то предвзято информирован (о "грубейших ошибках" Шолохова), без должных к тому оснований. Логика обстоятельств говорит о том, что; если бы Сталин чувствовал свою правоту, то в 1949; году он не замедлил бы ответить Шолохову на его письмо. Но, коль Сталин промолчал, то можно полагать, что его позиция в данном вопросе была менее основательной, чем шолоховская.

В той же беседе с М. А. Шолоховым, имея в виду вышеназванные и многие другие статьи из прессы США и Европы, мы задали ему вопрос:

- Верно ли, что Сталин оказывал на вас давление в период работы над "Тихим Доном"? И правда ли, что Сталин намеревался вас репрессировать?

- Нет, - ответил М. А. Шолохов. - Все это досужие вымыслы буржуазной прессы. Сталин никогда не оказывал на меня политического давления. Это был внимательный, мудрый и терпеливый читатель "Тихого Дона". С гениальной памятью. Сталин несколько раз беседовал со мною по многим вопросам, в том числе и о "Тихом Доне". В этих беседах Сталин удивил меня своей памятью, цитируя отдельные сцены и целые страницы из моего романа, не заглядывая в книгу. Мы полемизировали с ним по многим проблемам "Тихого Дона". И всегда Сталин приятно поражал меня внутренним обаянием, глубиной мысли и своей корректностью. В беседах Сталина со мной не было и тени "нажима", "диктата" или "вмешательства" в мой творческий замысел... Да, наши взгляды на некоторые исторические личности (персонажи "Тихого Дона") были различны. Но Сталин в полемике о "Тихом Доне" проявил больше такта и понимания, чем ортодоксы - вожаки РАППа, которые, как известно, на полтора года задержали публикацию третьего тома романа в журнале "Октябрь", а затем препятствовали изданию его отдельной книгой".

Таково мнение М. А. Шолохова по этому вопросу.

Справедливости ради, надо сказать, что Шолохов в начале 30-х годов в труднейших условиях нападок и обвинений, исходивших от руководства РАППа, проявил огромную волю. Не прекращая работы над третьей книгой "Тихого Дона", он, собственно, в течение одного года написал первую книгу "Поднятой целины".

Сталин был одним из первых читателей этого романа. Мне уже приходилось писать в журнале "Советский Казахстан" - в 1955 году, как однажды в Вешенской я задал М. А. Шолохову вопрос:

- Верно ли, что Иосиф Виссарионович Сталин прочел "Поднятую целину" в рукописи?

- Да, читал, - ответил Шолохов. - Редакция журнала "Новый мир" в конце 1931 года (когда я предложил им роман) потребовала от меня изъятия глав о раскулачивании. Все мои доводы решительно отклонялись. Пришлось обратиться за советом и помощью к Иосифу Виссарионовичу Сталину.

- Как же он реагировал на это?

- Прочитав в рукописи "Поднятую целину", Сталин сказал: "Что там у нас за путаники сидят? Мы не побоялись кулаков раскулачить - чего же теперь бояться об этом писать! Роман надо печатать". И благословил "Поднятую целину" в свет^*.

^* (Журн. "Советский Казахстан", 1955, № 5, май, с. 81-82.)

К этому можно добавить и то, что в 1933 году, когда вследствие перегибов местных руководителей на Верхнем Дону сложилась исключительно трудная обстановка, М. А. Шолохов обратился в ЦК партии, к Сталину, с письмом, в котором просил об оказании помощи верхнедонским районам. Сталин ответил Шолохову резким письмом, но потом все же прислал в Вешенскую государственную комиссию во главе с партийным деятелем Ф. М. Шкирятовым для расследования нарушений революционной законности. Более того, по распоряжению Сталина (в ответ на второе письмо Шолохова) колхозам Верхнего Дона были отпущены семена для весеннего сева и продовольственный хлеб.

В 1938 году, когда М. А. Шолохова пытались оклеветать, Сталин пресек эти попытки.

15 января 1969 года М. А. Шолохов по этому поводу сказал: "Сталин во всем глубоко разобрался, и обвинения против меня были разбиты в прах".

Таковы факты, проливающие свет на отношение Сталина к Шолохову в 30-e годы.

VII

Говоря о злобных и лживых выступлениях против Шолохова в прессе США, нельзя обойти молчанием и "труды" весьма опытного литературоведа, профессора Йельского университета Елены Мучник - "Шолохов и Толстой" (журнал "Рашен ревью", 1957) и "Михаил Шолохов" (в ее книге "От Горького до Пастернака", 1961), в которых она "исследует" различия между "Тихим Доном" и "Войной и миром".

Несомненно, проблема - Лев Толстой и Михаил Шолохов - многогранна и, при добросовестном к ней отношении, в высшей степени благодатна. Ведь не случайно Ромен Роллан назвал Шолохова лучшим продолжателем традиций Льва Толстого в русской литературе.

Известный американский критик Сэмюэль Силлен в 1941 году говорил так: "Различия между ними (Толстым и Шолоховым) весьма значительны. Но было бы бесполезным спорить о превосходстве одного романа над другим, ибо мысли и чувства, отличающие их, имеют своими корнями совершенно различные эпохи. Если роман Толстого является вершиной прогрессивного искусства XIX века, то роман Шолохова показывает новые горизонты жизни, открывшиеся в современную нам эпоху"^*.

^* ("New Masses", August 12, 1941.)

Вдумчивый исследователь, учитывая различия в мировоззрении Льва Толстого и Михаила Шолохова, различия в художественном восприятии и изображении ими действительности, мог бы выявить плодотворное развитие Шолоховым лучших традиций Толстого на новом этапе истории, выявить новое в "Тихом Доне", оригинальное в стиле и методе.

К сожалению, в "исследованиях" Е. Мучник мы ничего этого не находим. Обе статьи (вторая является более расширенным вариантом первой) написаны с позиций субъективного идеализма и антикоммунизма.

В своих работах Е. Мучник решительно выступает против мировоззрения Шолохова: "Его понимание человека является материалистическим. По его мнению, никакая свободная игра эмоций, никакой хаос чувств, ищущих форму и направление, не сталкиваются с миром... У него нет ничего интересного, разве только то, как развертывается действие. Его искусство опирается на этот материализм. Простой, конкретный, он производит эффект грубой непосредственности. Его эпос - это чередование эпизодов, его тема - это момент в истории, его замысел, в сущности, рассказ об отступлении и преследовании"^*.

^* (Muchnic Helen. From Gorky to Pasternak. New-York, 1961, p. 308-309.)

Итак, героям шолоховских произведений совершенно чужды "свободная игра эмоций" и "хаос чувств". Видимо, чувств героев, изощренных в самоанализе, ущербных, с изломанной психикой. Уж не пресловутый ли "поток сознания" Дж. Джойса, Вирджинии Вульф, Марселя Пруста имеет она в виду?

Да, герои Шолохова - люди земли, люди труда, люди борьбы и действия - далеки от этой "игры эмоций". Смысл человеческой жизни на земле для них - революционное преображение мира, искоренение эксплуатации, поиск правды, обретение свободы, равенства, интернационального братства!

Самое характерное в "трудах" профессора Е. Мучник - это лицемерие и спекулятивный подход к проблеме. Понимая, что выступать против Шолохова и его "Тихого Дона" открыто - дело трудное и малопривлекательное, она пишет витиевато, даже разбрасывая комплименты в адрес Шолохова: он и "объективен", и "лирик в оценке человека", и "оптимистичен", и "спел легенду века", и т. п. Все это говорится лишь для видимой "объективности", для прикрытия иных намерений. Вот, например: "...реализм Толстого был результатом умелого анализа... А для Шолохова верно обратное". "Тихий Дон" "имеет качества примитивного эпоса". Герои Шолохова "действуют без внутренней борьбы", Григорий Мелехов "мог бы стать Великим Антагонистом, Сатаной, Прометеем или во всяком случае Яго, но система Шолохова требует, чтобы восхвалялось незначительное... Любовная история Григория и Аксиньи не имеет смысла и значения, как толстовские любовные истории... Лучшие страницы и драматические сцены являются лишь кусочками жизни, разбитыми кусочками... Шолохов -просто хроникер событий", который "довольствуется тем, что люди умеют выживать и терпеть"^*.

^* (Muchnic H. Sholokhov and Tolstoy. - "The Russian Review", 1957, April, p. 26-33.)

Насколько суждения Е. Мучник спекулятивны, видно хотя бы при сопоставлении их со статьями тех американских литературоведов, которые (в свое время без предвзятости!) всерьез, по-научному исследовали творчество Шолохова. Возьмем, к примеру, крупную статью профессора Давида Стюарта "Эпический замысел и значение "Тихого Дона", напечатанную впервые в Канаде в "Куинс Куортерли" (1960). Для него "Тихий Дон" - "это эпос в самом прямом смысле этого слова. Эпос не только потому, что включает в себя традиционные мотивы героической поэзии: любви, мести и личного героизма, это эпос по свобхМу содержанию и по языку". И как бы в ответ на домыслы Мучник и многих других критиков с их рассуждениями о "примитивном эпосе", о чрезмерном привлечении исторических документов, профессор Давид Стюарт говорит, что все эти материалы (письма, дневник, телеграммы, воззвания, отрывки из статьи Ленина, казачьи песни) "обладают внутренним интересом и правомерно включены в эпос", что "Тихий Дон" был "написан для участников Великой Октябрьской революции и их потомков, так же как "Илиада" была пропета для тех греков, которые хотели иметь героическую песнь о делах их предков"^*.

^* (Stewart D. Epic Design and Meaning in Mikhail Sholokhov's "Silent Don". - "Queen's Quarterly", 1960. vol. LXVII, N. 3, p. 415, 420.)

Е. Мучник ни слова не говорит о народности эпоса Шолохова. А профессор Д. Стюарт, считая народность важнейшим элементом эпоса, утверждает, что "Тихий Дон" Шолохова так же, как и эпос Гомера, является отражением народной жизни и культуры, что он одновременно является великим и народным, что его эстетические и этические компоненты нерасторжимы - сочетание, которого почти никогда не достигали западные писатели XX века".

Не критикуя прямо Е. Мучник, профессор Д. Стюарт тем не менее опровергает именно ее "концепцию", когда пишет, что главный герой "Тихого Дона" Григорий Мелехов хотя и не блещет интеллектуальным развитием, но "в передаче духа противоречий и силы, которая делает Гамлета великим, подходит к нему ближе других современных героев... Григорий Мелехов является самой человеческой фигурой из всех, включая даже тех, кто столкнулся с относительно революционной ситуацией, как в книге Мальро "Судьба человека", в книге Силона "Хлеб и вино" и "По ком звонит колокол" Хемингуэя. Шолохов создал такой сильный образ героя, что он глубоко волнует не только интеллигенцию, но и каждого простого человека, о чем свидетельствуют миллионные тиражи его книг на всех языках мира... Самым важным комплиментом, который можно сделать Григорию Мелехову, заключается в том, что он стоит выше всех других литературных героев XX века, что он - человек зрелый, несовершенный, целостный. Он ничего общего не имеет с болезненными мелкими тварями, которые так сильно засорили современную литературу Запада"^*.

^* (Там же, с. 421, 422, 426, 427.)

В своей статье Е. Мучник противопоставляет Шолокова партии, Советской власти, социалистическому гуманизму. Е. Мучник пытается доказать, что Григорий Мелехов не признает и отвергает революцию, большевизм и советский строй жизни. Причем это подается критиком и как навет на самого Шолохова. "Григорий Мелехов, - пишет Е. Мучник, - как дает нам понять автор (Шолохов), был вынужден подавить в себе качества, которые могли бы сделать его полезным членом Коммунистической партии"^*. Подавил и отверг большевизм, не признал Советской власти! Но эта трактовка образа Григория фальсифицированная. При всех заблуждениях и падениях, ошибках и преступлениях, при всем его, Григория, желании найти третий путь в борьбе двух миров он убеждается, что его, этого пути, нет! В финале своих борений, заблуждений и поисков Григорий Мелехов видит, что труженики, казаки Дона, уже признали Советскую власть и осуждают его... "Погибели на вас, проклятых, нету!" - слышит Григорий от старухи казачки и думает: "Они правильно рассуждают... На черта мы им нужны? Никому мы не нужны, всем мешаем мирно жить и работать. Надо кончать с этим, хватит!"^**. Надо кончать с поисками третьего пути, с идеями казачьего автономизма и пребыванием в банде Фомина, так как народ признал большевиков и Советскую власть, признал новую мирную жизнь. Не скоро еще, но все же будучи верным себе по характеру, Григорий осознает безнадежность борьбы, бесполезность ее для людей и для себя, и до амнистии разоружается, сбрасывает все оружие в Дон и мирным человеком возвращается в родной хутор.

^* (Muchnic H. Sholokhov and Tolstoy. - "The Russian Review", April 1957, p. 34.)

^** (Шолохов М. Собр. соч., т. 5, М., ГИХЛ, 1957, с. 476.)

Критика Е. Мучник не интересует анализ жизненного пути Григория Мелехова от момента его заступничества за несчастную Франю и первого убиения австрийского солдата до его раздумий над омерзительной сценой потехи бандитов над юродивым Пашей, когда Григорий Мелехов, "охваченный тоской, горечью и злобой на самого себя, на всю эту постылую жизнь", думал о банде; "И вот с такими людьми связал я свою судьбу"^*. А ведь это важнейшие штрихи, характеризующие глубокую внутреннюю эволюцию Григория Мелехова, который, проходя через дантовы круги ада жизни, в банде начинает прозревать. Будучи верен себе и своему пониманию справедливости, Григорий (когда у него созрело сознание невозможности дальнейшего пребывания у дезертиров) смело, не ожидая амнистии, идет к Советской власти мирным человеком, этим самым признавая ее единственным и справедливым вершителем его судьбы. Идет, не лукавя, не содрогаясь за свою шкуру, не задумываясь над приговором, который ему вынесет Советская власть. Идет так потому, что все черное прошлое, все заблуждения, связанные с ним, Григорий сбросил в глубины Дона под лед и готов с сыном начать новую мирную жизнь.

^* (Там же, с. 474, 475.)

Однако Е. Мучник не интересует правда истории Дона, правда жизни и гуманистический финал "Тихого Дона". Она не понимает советского, социалистического гуманизма и его эпического звучания в "Тихом Доне"! Она не видит и не понимает всей эволюции чувствований, взглядов и прозрения Григория Мелехова, она извращенно их интерпретирует, чтобы очернить заодно и авторскую (шолоховскую) позицию в "Тихом Доне", бросить тень на его гуманизм и талант.

Как опытный фальсификатор, Елена Мучник начинает свой разнос Шолохова издалека: "Когда задумаешься над рассказом (это так уничижительно она именует эпопею "Тихий Дон"! - К. П.), рассказом, который занимается не чем иным, как коренной переоценкой концепций, то убедишься, что в нем нет той поэзии и противоречивых страстей, которые находишь в "Войне и мире", уже не говоря о романах Достоевского... Прагматизм Шолохова окрашивает все его произведение. Это есть философия того... как совершать действия, которые не по нутру, как приучать себя к безжалостности, как надо учиться убивать по обязанности и превозносить свои убийства, как оправданные"^*.

^* (Muchnic H. Sholokhov and Tolstoy. - "The Russian Review", 1957, April, p. 28, 33.)

Вот, оказывается, во имя чего выступила Е. Мучник - чтобы приписать Шолохову философию ницшеанства, философию современной империалистической реакции. Но критик Е. Мучник напрасно пытается приписать Шолохову то, что не имеет к нему никакого отношения, напрасно, как говорится, валит все с больной головы на здоровую. Напрасны ее потуги и в желании принизить талант Шолохова, так как те, кому дано видеть, слышать, читать и разбираться в явлениях искусства, придерживаются иного мнения о "Тихом Доне" и его авторе.

Так, например, все тот же профессор Д. Стюарт в одной из своих ранних и добротных работ сказал о нем следующее: "Его гений лучше всего виден, во-первых, в его разумном выборе деталей и чувстве пропорции, во-вторых, в сострадании, которое пронизывает его произведение и оживляет его героев, в-третьих, в его поэтической дикции, достоинстве героев и описаний и, в последнем счете, в его самобытной силе, необычайном диапазоне видения явлений, которое позволяет ему таить в себе и противоречия типа Достоевского в единой, уравновешенной концепции, т. е. толстовство без толстовского механического оправдывания. И именно ему, Шолохову, принадлежит первое величественное изображение русской сельской жизни с точки зрения самой сельской России, а не с точки зрения аристократии или интеллигенции"^*.

^* (Stewart D. Epic Design and Meaning in Mikhail Sholokhov's "Silent Don". - "Queen's Quarterly", 1960, vol. LXVII, N. 3, p. 430.)

Мы цитировали высказывания профессора Давида Стюарта о "Тихом Доне" потому, что в американской прессе они являются наиболее объективными. Две работы Д. Стюарта - "Тихий Дон" на английском" (1956) и "Эпический замысел и значение "Тихого Дона" (1960) - при некоторых недостатках, присущих буржуазному литературоведению, на наш взгляд, представляют незаурядную научную ценность. Мы весьма признательны ему за присланные нам фотокопии многих статей из американской прессы.

Но вот перед нами его монография (первая в США) "Михаил Шолохов", которая состоит из работ, названных выше, и еще трех новых глав - о "Донских рассказах", "Поднятой целине" и творческом пути Шолохова^*.

^* (Stewart D. Mikhail Sholokhov. A Critical Introduition. Ann Arbor, "The University of Michigan Press", 1967, 250 p.)

В связи с тем, что Д. Стюарт в предисловии к монографии ссылается на консультации со мною в 1966 году и так как в ней он сделал крен вправо, утратив объективность в подходе к теме, я считаю необходимым дать свою оценку этой книге.

Во-первых, Д. Стюарт не понял главной идеи и содержания "Донских рассказов" Шолохова и трактует их неправильно. Он называет их "рассказами действия, а не мысли", утверждая, что "молодые герои Шолохова стремятся к идеям, но у них пока что еще нет идей", что на Дону "свирепствовали банды... не белой армии", что в "Донских рассказах" Шолохова "значение революции проявляется через три фактора: утраты (бессмысленная якобы гибель молодых людей. - К. П.), преследования и автономизм"^*.

^* (Stewart D. Ditto. Charpter II, p. 23, 33, 34.)

Скажем прямо: эти основные аспекты Д. Стюарта не отвечают правде рассказов Шолохова. Действия любого персоналка "Донских рассказов" в стане красных или белых глубоко мотивированы классовыми интересами, политическими взглядами и конкретными обстоятельствами борьбы. Важнейшей пружиной фабулы и сюжета каждого рассказа является самая ожесточенная, вооруженная, кровавая борьба трудящихся за свою, народную, Советскую власть, за народную справедливость. Да, это рассказы о деянии - о величайшем в истории человечества социальном перевороте, о ниспровержении старого мира - помещиков, атаманов, белогвардейщины и кулаков. И шолоховские герои - солдаты, штурмовавшие Зимний дворец ("Нахаленок"), красноармейцы, возвратившиеся в родной хутор ("Смертный враг"), сыновья, восставшие против своих отцов ("Родинка", "Бахчевник", "Червоточина"), - не имея университетских дипломов, были высоко идейными, хорошо знали, за что они сражаются, и своими действиями и героической смертью утверждали гуманистические идеи. К сожалению, профессор Д. Стюарт ничего этого не заметил и увлекся пустыми, бесплодными и тенденциозными сентенциями о превосходстве "Одесских рассказов" Бабеля над "Донскими рассказами" Шолохова, допуская при этом грубые ошибки в переводах шолоховского текста и в его истолковании.

Во-вторых, признавая как положительное явление некоторые тезисы в его статьях о "Тихом Доне", мы не можем одобрить в книге главу, посвященную "Поднятой целине". В ней Д. Стюарт вначале пытался как-то по-своему подойти к роману. В одном из тезисов (о котором с ним мы полемизировали летом 1966 г.) Д. Стюарт говорит: "Шолохов, когда писал первую книгу "Поднятой целины", стремился объяснить политику партии народу, а когда писал вторую книгу романа, то объяснял народ партии! Первая книга "Поднятой целины" призывает к деятельности, а вторая - к размышлениям. Первая гласит: "Делай!", а вторая: "Думай!" ...Первая книга подчеркивает ту мысль, что точка зрения социалистического реализма требует изображения действительности в ее революционном развитии, а вторая книга вещает о том, что социалистический реализм должен заниматься и вопросами воспитания"^*.

^* (Stewart D. Ditto. Charpter V, p. 136.)

Однако в дальнейшем, рассматривая "коллективизацию как катастрофу" и зачеркивая даже "самую возможность" существования в СССР "новых людей вроде Давыдова", профессор Стюарт не смог сказать ничего вразумительного о романе Шолохова. Между тем простое сопоставление, скажем, к примеру, крестьянских проблем в романах "Мужики" Реймонта, "Гроздья гнева" Стейнбека и "Поднятая целина" Шолохова дает каждому непредубежденному исследователю богатейший материал для философских раздумий и обобщений. И ни для кого не является секретом, что именно в "Поднятой целине" запечатлено самое справедливое прогрессивное и гуманное решение этих проблем. Но профессор Д. Стюарт не пошел по этому пути и, утратив чувство меры и научной объективности, подменил анализ художественных особенностей романа тенденциозными выпадами против второй книги "Поднятой целины" и социалистического реализма, как метода нашего искусства^*.

^* (Stewart D. Ditto. Charpter V, p. 137, 140; 132, 162.)

В-третьих, в книге Д. Стюарта есть глава "Путь Шолохова", которая в буржуазной прессе США уже получила одобрение как "беспристрастное исследование, снабженное новыми фактическими данными"^*.

^* (Stewart D. H. Mikhail Sholokhov. A Critical Introduction. Ann Arbor, 1967. Рец.: Folejewski L. - "The Slavic and East European Journal", p. 91-94.)

В связи с этим мы, следуя истине, должны сказать, что мичиганский профессор Д. Стюарт в этой главе ничего своего, нового и достойного внимания не дает.

Даже ценные документы из советской прессы о творческом пути Шолохова - цитаты из его писем и выступлений, отрывки из статей А. Серафимовича, В. Закруткина, А. Калинина и других советских литераторов - пе помогли ему прикрыть его явно антишолоховскую тенденциозность.

Да и вся глава написана крайне пристрастно, без должного уважения к предмету исследования, с привлечением вульгарно-лживых высказываний ренегата Ю. Рюле, О. Андреевой-Карлайль и других ненавистников творчества Шолохова. Измышления Д. Стюарта о том, что Шолохову якобы присущ "старый русский шовинизм и цинизм" (при этом он ссылается на клеветнический бред о нетерпимости к немцам, взятый из грязной книжонки "Голоса в снегу" Ольги Андреевой-Карлайль)^*, злостное приписывание Шолохову еще и "ненависти к американцам"^** (в связи с его прекрасными публицистическими статьями 1950 года в защиту мира и с разоблачением империалистического разбоя американской военщины в Корее), нелепые домыслы Д. Стюарта о том, что "мстительность является навязчивой темой в творчестве Шолохова" и что образ Григория Мелехова в "Тихом Доне" Шолохов создал, чтобы "отомстить всему миру"^***, - все это с достаточной очевидностью говорит нам о полной научной несостоятельности и этой главы профессорской монографии.

^* (Stewart D. Mikhail Sholokhov. A Critical Introduction. Ann Arbor, "The University of Michigan Press", 1967, Appendix A., p. 188, 194.)

^** (Stewart D. Ditto. Appendix A., p. 197.)

^*** (Stewart D. Ditto. Appendix A., p. 194, 199.)

VIII

Сообщение о присуждении писателю Нобелевской премии реакционеры, сторонники "холодной войны" в Америке, встретили как удар.

В большой статье "Нобелевскую премию получил советский писатель" редакция газеты "Нью-Йорк тайме", извращенно трактуя идею "Тихого Дона", приписывала Шолохову, будто он "пытался объяснить и защитить дух бунтарства и независимости казачества"^*.

^* ("New-York Times", 16. 10. 1965.)

Редакция "Нью-Йорк геральд трибюн", ссылаясь на какого-то безымянного "эксперта по русской литературе", процитировала злобную тираду: "Позор, что Шведская академия решила наградить Шолохова". И вслед за этим - наветы по поводу "переделки" финала второй книги "Поднятой целины"^*.

^* ("New-York Herald Tribune", 16. 10. 1965. p. 4.)

Другие крупные газеты и журналы печатали перепевы этих выдумок, например, в еженедельнике "Нейшн" профессор-антисоветчик Эдвард Браун метал копья против Шолохова^*, всячески стремясь принизить значение "Тихого Дона".

^* ("The Nation" (New-York), 22. 8. 1966, p. 164.)

И только агентство Ассошиэйтед Пресс (Нью-Йорк), по свидетельству нашего еженедельника "За рубежом", в своем сообщении о вручении М. А. Шолохову Нобелевской премии проявило такт и правдивость, которые достойны внимания: "На торжественном банкете в Стокгольме присутствовали семь лауреатов Нобелевской премии и члены их семей. Одним из этих лауреатов был советский большевик, который когда-то был в Красной Армии пулеметчиком и сражался с капиталистами. Шолохов вызвал сенсацию в этот вечер, когда, надев очки в тонкой оправе, в течение восьми минут читал свою речь, в которой он очень тонко подверг критике "литературных авангардистов"... За несколько часов до этого Шолохов принял премию из рук короля Густава Адольфа. Король, который ростом более чем на голову выше этого седого казака, кивнул в знак приветствия головой и обратился к нему по-английски. 60-летний русский - член Верховного Совета и преданный коммунист - стоял не шелохнувшись, смотрел королю прямо в глаза и не сделал никакого поклона. (Казаки не кланяются, поясняло агентство Ассошиэйтед Пресс, они никогда не делали этого и перед царями!)"^*.

^* ("За рубежом", 1965, № 51, с. 6.)

Советский читатель вправе спросить: "Как читают книги Шолохова в США"?

Вот некоторые факты. В мае 1935 года на завод Ростсельмаш американскими сталелитейщиками с завода Джона Дира был прислан томик "Тихого Дона". На титульной странице американские рабочие написали:

"Тихий Дон" чернят в прессе США. Чернят потому, что он красен и великолепен. Чернят потому, что "Тихий Дон" подобно джон-ридовским "Десяти дням, которые потрясли мир", но с еще большим очарованием и вдохновением захватывает воображение рабов капитала..."^*.

^* (Заметка из стенгазеты "Коминтерновец" (клуба иностранных рабочих завода Ростсельмаш), 1935, май. РОМК. Шолоховский фонд, ф. 2, оп. 10, ед. хр. 48/5.)

Газета "Нью-Йорк геральд трибюн" (октябрь 1965 г.) в заметке "Трудно найти призовую книгу" сообщала: "...шолоховские романы в продаже идут нарасхват"^*.

^* ("New-York Herald Tribune", 16. 10. 1905, p. 4.)

В США читатели, мыслящие и разбирающиеся в литературе, не ограничиваются кнопфовским сокращенным изданием, а ищут полное советское издание "Тихого Дона" на английском. Так, например, студент Брендейского университета США Кеннет Аллан Кулкин в письме от 14 декабря 1968 года в издательство "Прогресс" пишет: "В настоящее время мы изучаем "Тихий Дон" Шолохова в переводе Стефана Гарри (издание "Кнопф"). К сожалению, господин Гарри в переводе опустил (срезал) около 30% шолоховского текста (во второй книге романа, в 1934 г.!). И в последнем издании "Тихого Дона" в США ("Кнопф", 1966) ничего не сделано для исправления грубых извращений, допущенных тридцать лет назад! Поэтому мне хочется приобрести ваше, советское (на английском) издание "Тихого Дона"^*.

^* (Kennet A. Kulkin. 14.12.1968. USA. Письмо издательству "Прогресс" (Москва).)

А вот письмо от 1 марта 1969 года простого читателя из Нью-Йорка, мистера Лестера Д. Эзрати, также адресованное московскому "Прогрессу", в ответ на обращение издательства присылать свои отзывы на советские книги:

"Я только что прочитал замечательный роман "Тихий Дон" (Шолохова). Мне хочется поздравить вас с этим шедевром. Никогда еще ни одна книга не оказывала такого влияния на мои мысли по столь различным вопросам. Во-первых, я никогда не думал, что книга может вызвать у меня такие сильные эмоции. Над некоторыми страницами я просто плакал, особенно в конце книги. Во-вторых, эта книга совершенно изменила мое отношение к войне. К счастью, война не коснулась лично меня и моей семьи. И поэтому фактически я не знал войны. Я читал другие романы о войне, но я не видел в них влияния войны на семью, на домашний очаг. То, что я прочел о войне в "Тихом Доне", привело меня в ужас. Я очень благодарен Шолохову за эту книгу. В-третьих, чтобы вы поняли, какое огромное влияние оказал на меня "Тихий Дон" Шолохова, я должен признаться вам, что эта книга даже заставила меня изменить мои молитвы к богу. "Тихий Дон" оказал на меня столь благотворное воздействие, что у меня просто не хватает слов, чтобы выразить Шолохову свою благодарность. С искренним приветом

Лестер Д. Эзрати"^*

^* (Lester D. Ezrati. 1.3. 1969. New-York. Письмо издательству "Прогресс".)

Прогрессивные писатели и общественные деятели США давно и достойно оценили творчество М. А. Шолохова.

Известная американская писательница Лилиан Хеллман считает Шолохова "крупнейшим из всех живущих ныне писателей"^*.

^* (Еголин А. За высокую идейность советской литературы. В сб. "Против безыдейности в литературе". "Советский писатель", 1947, с. 29.)

Скупой на слова Эрнест Хемингуэй сказал о нем так: "Мне очень нравится русская литература... Из современных писателей мне нравится Шолохов"^*.

^* (Мохначев М. Хемингуэй говорит... "Известия", 19. 3. 1960.)

Эптон Синклер в книге, присланной нам, подчеркнул,что он относится "с благоговением к великому писателю и человеку Шолохову". А в письме от 19 июля 1964 года писал:

"Дорогие друзья... В прежние мои годы я читал Толстого, Кропоткина, Горького и других, включая и Шолохова. И я могу сказать, что у этих великих я научился понимать и любить русский народ, наблюдать с интересом и надеждой его борьбу за свободу и социальную справедливость... С братским приветом Э. Синклер"^*.

^* (Upton Sinclair. Autographs from 19 and 20 July, 1964. Monrovia California. USA. Хранится в РОМК.)

А вот еще один документ от друга СССР, прогрессивного деятеля борющейся за свои права цветной Америки, - автограф в книге "Тихий Дон":

"Большое спасибо М. Шолохову за эту величественную сагу о казаках. Несомненно, это один из великих писателей нашего времени.

Июнь 1964 г.

Нью-Йорк, 32.

Искренне - Поль Робсон"^*

^* (Paul Robson. Autograph in "And Quiet Flows the Don". June 1964. New-York. Книга хранится в РОМК.)

На фоне этих высказываний и оценок творчества Шолохова, а также всего того положительного, что было сказано (в частности, с учетом и анкеты журнала "Хэрпере мэгэзин", 1941 г.!), весьма странным диссонансом в этом же журнале в сентябре 1969 года прозвучало выступление американского драматурга Артура Миллера. В статье, пропитанной яростными инсинуациями и воздыханиями, он шоходя, с ученым видом знатока советской литературы и творчества Шолохова, решил блеснуть своей разносторонней осведомленностью. Но явно перестарался...

Автограф письма американского писателя Эптона Синклера с отзывом о Шолохове (Калифорния, 19. 7. 1964)

Во-первых, А. Миллер полагает, что "Тихий Дон" - это "трилогия". Во-вторых, без ссылок на текст романа, он утверждает, что Шолохов якобы "ревизовал свой шедевр", в частности, главы о казачьем восстании 1919 года, и этим "ослабил свое произведение". Но ведь даже в издании "Тихого Дона" под редакцией К. Потапова (Москва, 1953) главы о Вешенском восстании остались нетронутыми. В-третьих, Артур, Миллер в своем опусе решил гальванизировать, вернуть к жизни сорокалетней давности троцкистско-рапповскую сплетню о плагиате, будто "Шолохов не писал это произведение, но загадочно стал его автором, тогда как настоящий автор был ликвидирован"^*. И этот бред А. Миллера печатается в 1969 году! Строкою ниже он делает оговорку, что, мол, последнее кажется маловероятным, но... тем не менее повторяет сплетню, чем и ограничивает свои "глубокие и разносторонние" сообщения о Шолохове.

^* (Miller Arthur. In Russia. - "Harper's Magazine", 1969, September, p. 42. )

Этот подлый выпад против Шолохова - еще одно подтверждение ожесточенной борьбы ревизионистов, сионистов, троцкистов и реакционеров всех мастей против искусства социалистического реализма.

В 1969 году в Москве, при встрече с председателем Национального Исполкома ЦК Компартии США товарищем Генри Уинстоном, я поинтересовался его мнением о "Тихом Доне".

Генри Уинстон ответил: "Я слежу за советской литературой. Я прочел все крупные произведения Шолохова - "Тихий Дон", "Поднятую целину", "Судьбу человека". На мой взгляд, это - самые мощные произведения советской литературы. Художественное мастерство Шолохова, неповторимая оригинальность в стиле, глубокое проникновение в душу человека и гуманность покорили меня как читателя. "Тихий Дон" в США - это одна из наиболее читаемых и любимых книг. Благодаря "Тихому Дону" новые поколения американцев - белых и черных - по-новому стали смотреть на СССР. Передовые пролетарии и прогрессивная интеллигенция горячо любят Шолохова. Это любимый писатель студенчества, которое активно борется против войны во Вьетнаме, за мир и дружбу с Советским Союзом. "Тихий Дон" образно и общедоступно поведал всему миру, что такое настоящая пролетарская революция, каких она потребовала усилий народа, сколько было пролито крови и как, наконец, впервые в мире была установлена самая демократическая власть - Советская власть - на одной шестой части земного шара. "Тихий Дон" - великое произведение нашей эпохи".

Вопрос: Известно ли вам и коммунистам США, что американский издатель "Кнопф" с 1934 года издает и продает в США "Тихий Дон" Шолохова в урезанном виде, без указания на титуле книги о сокращениях?

Генри Уинстон: "Нет, мы об этом ничего не знаем. А что же сокращено нашим издателем в "Тихом Доне"?

Ответ: Мы получили от издателя "Кнопфа" экземпляры "Тихого Дона" (за что ему очень признательны), а также от нашего давнего большого друга Поля Робсона, благодаря чему смогли сверить американские издания с русским оригиналом. В американском издании изъято свыше 100 страниц шолоховского текста. (И я вкратце сообщил, что же изъято из "Тихого Дона"), Генри Уинстон: "Все это очень грустно слышать. Но такова уж "свобода" слова и печати в "просвещенной" Америке. Американский издатель печатает "Тихий Дон" не только для собственной денежной выгоды, но он все делает в угоду черной реакции. Только этим можно объяснить столь позорный факт сокращений в романе Шолохова - лауреата Ленинской и Нобелевской премий. Должен заметить вам, что все же и сокращенный текст "Тихого Дона", а также "Поднятая целина" и "Судьба человека" оказали огромное влияние на развитие и интернациональное воспитание коммунистов США.

Ваше сообщение об изъятиях в "Тихом Доне", сделанных издательством Альфреда Кнопфа, представляет для нас интерес. Вы пришлите нам в редакцию коммунистической газеты "Дейли уорлд" свою статью с анализом и указанием всех этих изъятий. Мы обязательно ее напечатаем. Наши читатели должны знать, как в Америке издатели расправились с шолоховским романом..."^*.

^* ("Огонек", 1970, № 21, с. 25.)

Генри Уинстон подарил нам томик "Тихого Дона" с кратким автографом:

"Шолоховскому фонду Ростов-Дон

Мне помнится, что с каким-то особым чувством теплоты я читал "Тихий Дон" и "Поднятую целину" Шолохова - моего любимейшего советского писателя.

Автограф-отзыв председателя исполкома Национального комитета Компартии США Генри Уинстона о творчестве М. А. Шолохова (6. 7. 1969)

Я высоко ценю эти произведения потому, что они помогла мне разобраться в сущности социализма, несмотря на сокращения в тексте.

Москва

6. 7. 1969 Генри Уинстон"^*.

^* (Henry Winston. Autograph. 6. 7. 1969. Moscow. - Michail Solochov. Tichy Don. Praha, "Nase vojsko", 1967. Книга "Тихий Дон" с автографом Генри Уинстона. Хранится в РОМК.)

На прощание он сказал:

- Да, я встречался с Михаилом Александровичем Шолоховым. Это было на XX и XXII партсъездах КПСС. Встречался и беседовал с ним. Шолохов - большой друг миллионов американских читателей. При встрече, пожалуйста, передайте ему мой братский сердечный привет.