Историческая подоснова

Роман М. Шолохова "Тихий Дон" в последние годы все чаще и чаще рассматривается исследователями как произведение исторической прозы, - разумеется, наряду со многими другими, не менее важными чертами этого поистине выдающегося творения. И это понятно: именно с конца шестидесятых годов начался заметный подъем общественного интереса к отечественной истории. Интерес этот рос и ширился, захватывая все новые области, в том числе и художественную литературу как часть осмысления истории. Ясно, что "Тихий Дон" - величайшее произведение русской литературы XX столетия, ставшее классикой общемировой культуры,- не мог не привлечь к себе внимания именно с этой стороны.

Уже в начале восьмидесятых были подведены своеобразные итоги проделанной работы: в обстоятельных книгах В. Гуры^* и К. Приймы^** с особым вниманием рассматривалась именно историческая сторона "Тихого Дона". Об этих произведениях нам уже доводилось высказываться в печати^***, отметим лишь, что усилиями обоих ученых были полнее, чем ранее, выявлены литературные и жизненные источники, служившие опорой для автора, прототипы некоторых героев, использование периодической печати и т. п. К названным исследованиям следует добавить произведения критиков Ф. Бирюкова, В. Литвинова, П. Палиевского, А. Хватова, тоже появившиеся в начале восьмидесятых годов. Общими усилиями многих шолоховедов все более и более подтверждается вывод, что "Тихий Дон" есть истинная "Илиада" нашей великой революции, то есть произведение, в равной мере соединяющее в себе высшую художественность с выдающимся явлением историографии - летописанием.

^* (Гура В. Как создавался "Тихйй Дон". Творческая история романа М. Шолохова. М., 1980.)

^** (Прийма К. С веком наравне. Статьи о творчестве М. Шолохова. Ростов-на-Дону, 1981.)

^*** (См.: Москва, 1982, № 3.)

Как известно, в "Тихом Доне" описываются реальные исторические события в период 1912 - 1922 годов. Десятилетие это следует признать поистине неповторимым по своему значению в мировой истории. В романе множество сцен и эпизодов, прямо посвященных изображению этих грандиозных по значению событий и подлинных исторических лиц, в них участвовавших (по нашим подсчетам, около четверти всех персонажей - это реально существовавшие деятели разного масштаба и различных политических лагерей). Изучение исторической подосновы "Тихого Дона" в немалой степени зависит от уровня научной разработки истории событий мировой и особенно гражданской войны в СССР, в тех местах и в тех хронологических пределах, которые описаны в романе. В последние годы семидесятых и в начале восьмидесятых в советской историографии появились очень серьезные исследования на эти темы.

В "Тихом Доне" подробно описано начало гражданской войны на Дону в конце 1917 - начале 1918 года, показаны видные исторические деятели той поры. Данные исторические сюжеты подробно изучены в монографиях Ю. К. Кириенко "Крах калединщины" и В. Д. Поликарпова "Пролог гражданской войны в России"^*. Столь же подробно описан в романе заговор генерала Корнилова летом 1917 года - эта тема подробно исследуется в работе В. И. Старцева "Крах керенщины"; исследование это надо признать необычайно интересным, там привлекается новый фактический материал, раскрывается подлинное обличие многих заговорщиков, их тайные связи, до сих пор остававшиеся скрытыми и т. д.^** Много уточнений в изучении истории гражданской войны на Дону внесли книга В. Н. Сергеева "Банкротство мелкобуржуазных партий на Дону" и его обстоятельная статья "Первый съезд Советов Донской республики"^***.

^* (Кириенко Ю. К. Крах калединщины. М., 1976; Поликарпов В. Д. Пролог гражданской войны в России. М., 1976.)

^** (Старцев В. И. Крах керенщины. Л., 1982.)

^*** (Сергеев В. Н. Банкротство мелкобуржуазных партий на Дону. Ростов-на-Дону, 1979; Его же. Первый съезд Советов Донской республики.- Вопросы истории, 1980, № 2.)

Особо следует отметить выход в свет энциклопедического справочника "Гражданская война и военная интервенция в СССР"^*. В этом коллективном труде советских ученых впервые в нашей историографии собран громаднейший материал о деятелях гражданской войны, об ее отдельных операциях, о составе и командовании красных фронтов, армий и дивизий, о различных мятежах и заговорах и т. д. Наконец-то появилась и общая историческая работа о судьбах казачьего населения в гражданскую войну: А. П. Ермолин, "Революция и казачество"^**. Не все в этом исследовании равноценно, в ряде случаев события на Дону описываются довольно бегло, однако бесспорно, что эта работа во многом продвигает вперед изучение данной темы.

^* (Гражданская война и военная интервенция в СССР. Энциклопедия. М., 1983.)

^** (Ермолин А. П. Революция и казачество (1917-1920). М, 1982.)

"Тихий Дон" давно уже привлекает пристальное внимание ученых многих зарубежных стран. Из этого круга работ следует выделить исследование группы скандинавских славистов во главе с профессором университета в Осло Гейром Хетсо. Результаты этой многолетней работы были доложены на международном конгрессе славистов в Загребе в 1978 году, а потом на русском языке основные положения работы опубликованы в ростовском сборнике "Тихий Дон": уроки романа"^*. Скандинавские филологи и лингвисты провели тщательный текстологический анализ "Донских рассказов", "Поднятой целины" и "Тихого Дона": подсчитывалась, например, длина предложений во всех случаях, распределение частей речи на определенное количество слов, наиболее часто употребляемые автором части речи в начале и в конце предложения и т. п.

^* (Тихий Дон": уроки романа (Сб. статей). Ростов-на-Дону, 1979.)

Г. Хетсо и его коллеги много сделали для изучения шолоховского языка. Более того: они убедительно доказали, что все названные произведения написаны одним автором, художественное мастерство которого непрерывно совершенствовалось в процессе творчества. Имея в виду клеветнические измышления в адрес М. Шолохова, распространяемые ныне на Западе определенными русофобскими кругами, скандинавские ученые провели одновременно подобный же анализ произведений второстепенного литератора Ф. Крюкова, писавшего о донском казачестве в начале века. Выяснилось, что и язык, и стилистика его коренным образом отличаются от шолоховских. Труды Г. Хетсо и его коллег тем более убедительны, что проведены с исключительной объективностью, на громадном фактическом материале, с применением новейших методов математической статистики.

Таким образом, в последние несколько лет усилиями советских и прогрессивных зарубежных ученых историческая подоснова "Тихого Дона" была изучена более углубленно, чем ранее. Нами также была проведена работа в этой области. Были изучены фонды ряда исторических архивов и фонды Государственной библиотеки СССР имени В. И. Ленина, материалы Новочеркасского музея донского казачества и Вешенского районного музея. После выхода первого, а затем и второго издания нашей работы о "Тихом Доне"^* в адрес автора пришло много писем от участников событий, их родственников или земляков с очень и очень интересными добавлениями и уточнениями фактического характера.

^* (См.: Семанов С. Н. "Тихий Дон": литература и история. М., 1977; 2-е изд., испр. и доп. М" 1982.)

Нам довелось за эти же годы не раз побывать на Верхнем Дону, встречаться и беседовать со старожилами края, изучать места, описанные в романе. Наконец, представилась возможность неоднократно беседовать в Вешенской с Михаилом Александровичем Шолоховым относительно различных исторических обстоятельств, изображенных в романе. Михаилом Александровичем было рассказано много исключительно интересных сведений об истории создания "Тихого Дона", его прототипах, исторических и литературных источниках, прохождении романа в издательствах и некоторое другое. Видимо, многое рассказанное им будет впоследствии предано нами гласности, но уже в настоящей работе отдельные фактические уточнения и замечания автора используются с соответствующими отсылками.

Установлено, что "Тихий Дон" - роман "казачий", среди всех персонажей лица казачьего происхождения составляют 37,2%, подавляющее большинство их - казаки донские. Вот почему следует хотя бы кратко остановиться на истории этого старейшего в России казачьего войска. Само слово "казак" (по старому написанию - "козак") возникло в России еще в XIV веке, в узком смысле оно означало свободного наемного работника, а в более широком - вольного, независимого человека вообще, порвавшего со своей средой. С конца XV века слово "казак" приобрело уже привычный для современного языка смысл: так стали называть вольных людей, селившихся на окраинах тогдашнего Русского государства.

Необходимость постоянно обороняться от нападений кочевников способствовала объединению казаков в общины, имевшие выборного руководителя (атамана) и полувоенную организацию быта. Во второй половине XV столетия подобные казачьи общины возникли по берегам Нижнего и Среднего Дона. Так появились предки донских казаков - самого знаменитого казачьего войска. Здесь не место излагать историю донского казачества - она насчитывает пять веков, полна драматических событий, славных и трагических, и получила яркое отражение в народном фольклоре, описана в художественной литературе, исследована в научных трудах^*. Следует лишь отметить некоторые исторически сложившиеся социально-психологические черты казачества - это важно для углубленного понимания психологии героев "Тихого Дона", а также характерных особенностей той среды.

^* (На эту тему подробнее см.: Хороший М. Казачьи войска. Спб., 1881; Столетие военного министерства, т. II, ч. 1-4. Спб., 1902- 1911; Лукин Б. В. Очерки истории Подонья - Приазовья. Кн. 1-2. Ростов-на-Дону, 1949-1951; Пронштейн А. П. Земля Донская в XVIII веке. Ростов-на-Дону, 1961; и др.)

С конца XV века и вплоть до середины XVII казачество, осевшее на берегах Нижнего Днепра, Дона и Волги, было независимо от центральной государственной власти России и от соседних феодальных государств и княжеств. Формировалось казачье население преимущественно из беглых крестьян и вообще податных людей, искавших на окраинах вольной жизни, спасавшихся от барских тягот и повинностей. Вольнолюбивый дух, неприязнь ко всякому принуждению породили своеобразное устройство казачьих станиц: выборность гражданских и военных руководителей, отсутствие строгой централизации и государственности. Однако социальное неравенство очень быстро развилось среди казачьего населения. Возникли богатые, "домовитые" казаки, постепенно прибравшие к рукам власть над массой бедных, "голутвенных" своих собратьев. Это первоначально не мешало казачеству становиться участником, а иногда и застрельщиком массовых народных восстаний против феодального угнетения.

Донские казаки сыграли выдающуюся роль в грандиозных крестьянских войнах XVII века, связанных с именами Ивана Болотникова и Степана Разина, а также казачье-крестьянском восстании под предводительством Кондратия Булавина в начале XVIII века; отметим, что Разин и Булавин были к тому же потомственными донскими казаками^*. Лихая удаль казацких восстаний навсегда осталась в памяти донцов, запечатлевшись в песнях и преданиях, передававшихся от поколения к поколению и дошедших до XX века.

^* (См. об этом: Смирнов И. И. Восстание Болотникова. М., 1951; Сахаров А. Н. Степан Разин. М., 1973; Лебедев В. П. Булавинское восстание. М. - Л., 1934.)

Уже в XVII веке казачество постепенно делалось социальным сословием - служилым земледельческим населением, обязанным нести регулярную службу, получая взамен определенное жалованье, снабжение продовольствием и вооружением и т. д. Постепенно казачья сословная обособленность возрастала, закрепляясь различными законодательными актами. Во всех войнах, которые вела Россия с середины XVII века и вплоть до первой мировой войны, казачьи части (преимущественно конные) принимали непременное участие. Особо заметную роль казаки сыграли в Семилетней войне (1756-1763), Отечественной войне 1812 года, Крымской (1853 - 1856) и русско-турецкой (1877 - 1878) войнах^*. Как правило, казаки образовывали легкую (по терминологии XVIII - XIX веков, "иррегулярную") кавалерию, которая вела разведку, выдвигала передовые посты, несла охранную и конвойную службу, партизанскую и контрпартизанскую войну. Казаки отличались, как правило, весьма высокой личной воинской подготовкой (умелое владение оружием, джигитовка и т. п.), но хуже действовали массами в сомкнутом строю; вследствие этого в крупных сражениях казачьи части применялись обыкновенно для обхода, охвата или преследования противника. Для фронтальных атак казачьи части, как правило, не использовались, такую роль выполняла тяжелая кавалерия.

^* (Подробнее см.: Коробков Н. М. Семилетняя война. М., 1940; Бескровный Л. Г. Отечественная война 1812 года. М., 1962; Горев Л. Война 1855-1856 годов и оборона Севастополя. М., 1955; Потто В. А. Кавказская война. 2-е изд., т. 1-5. Спб, - Тифлис, 1887-1899; Русско-турецкая война 1877-1878 гг. М" 1977.)

Сделавшись служивым воинским сословием и получив некоторые привилегии в землепользовании, казачество с годами существенно изменилось: его независимая стихия с годами превратилась в привилегированную военную касту. Отсюда неизбежно возникало, что сословное прозвание казака и все вытекающие отсюда права в старейшем донском воинстве переходили по наследству, посредством брака - иные случаи были сравнительно редки. Казаки никогда не знали крепостного права, как никогда не испытывали и того классового гнета, который выпал на долю их собратьев - крестьян и работных людей. Воинская доблесть казаков, снискавшая им славу и уважение по всей России, да и не только в России, психологически укрепляла и сплачивала их в чувстве сословного превосходства^*.

^* (Абаза К. Казаки. Донцы, уральцы, кубанцы, терцы. Очерки из истории стародавнего казачьего быта. Спб., 1981.)

Действительно, донское казачество составляло перед революцией 42,3% населения Донской области (включая горожан), но оно владело 80,2% всех земель, пригодных Для сельского хозяйства, в то время как крестьянам принадлежало только 10% земель^*. Примерно такое же соотношение между крестьянским населением и казаками наблюдалось и на землях всех иных казачьих войск - где больше, где меньше.

^* (Народное хозяйство Ростовской области за 20 лет. Ростов-на-Дону, 1940, с. 18.)

Капиталистические отношения принесли народам России немало бедствий, не обошли они и казачье население. В связи с резким обострением классовой борьбы в конце XIX века и в особенности в начале XX казачество получило еще одну социальную функцию - полицейскую. Подъем революционного движения сопровождался массовыми стачками, демонстрациями, а потом и вооруженными выступлениями пролетариата и крестьянства. Для подавления этих движений царизм должен был использовать уже крупные воинские подразделения - полиция с ними справиться, естественно, не могла. Армейские части оказались недостаточно надежными для подобных целей - их рядовой состав был, как известно, из крестьян, одетых в солдатские шинели, им, следовательно, близки были (в той или иной степени) чувства и чаяния трудящихся масс, поднимавшихся на борьбу. Иное дело - казаки. Их проще было направить против революционного народа, спекулируя на их сословных предрассудках и социальной обособленности.

Консервативному дворянству в какой-то мере удалось обмануть и повести за собой казачество, направив его на подавление народного революционного движения. Это особенно проявилось в период первой русской революции 1905 - 1907 годов. Разумеется, и казачество было не однородно, известно, что во многих казачьих частях также шло брожение и даже происходили отдельные революционные вспышки^*, однако классовая борьба среди казачьего населения развивалась относительно слабо, и оно в целом, по определению В. И. Ленина, и после 1905 года осталось "таким же монархическим, как и прежде..."^**. При анализе "Тихого Дона" важно иметь в виду, что для трудящихся России начала XX века слово "казак" приобрело уже значение не только лихого и храброго воина, но и свирепого усмирителя с нагайкой и шашкой, лютого врага народных движений.

^* (См.: Семерин П. В. 1905 год на Дону. Ростов-на-Дону, 1945; Петров В. А. Очерки по истории революционного движения в русской армии в 1905 г. М.- Л., 1964.)

^** (Ленин В. И Полн. собр. соч., т. 38, с. 277.)

В "Тихом Доне" эта тема проходит исподволь, но очень четко. Видно, что казаки, самые рядовые из рядовых, осознают эту свою новоявленную роль и относятся к ней по-разному - в зависимости от социального положения и свойств характера каждого. В любом случае казаки очень внимательно и даже нервно оценивали свое новое в общественном смысле положение.

Давыдка-вальцовщик, полунищий рабочий с моховской мельницы, уволенный по капризу хозяина, озлобленно мечтает: "На них одной революции мало. Будет им тысяча девятьсот пятый год, тогда поквитаемся! По-кви-та-ем-ся!.." (2, III). Очень характерное чувство, причем грозное "по-кви-та-ем-ся" обращено не только к купцу Мохову, но всему тогдашнему правопорядку, опорой которого было, в частности, казачество, а именно в той среде обитал социальный изгой Давыдка. Совсем не трудно предсказать судьбу таких, как он, в грядущей революции.

...Идет мобилизация перед началом первой мировой войны 1914 года. Один безымянный казак с Татарского весело вспоминает: "Я, браток, в тысяча девятьсот пятом годе на усмирении был. То-то смеху!" Далее следуют примечательные реплики:

"- Война будет - нас опять на усмиренья будут гонять.

- Будя! Пущай вольных нанимают. Полиция пущай, а нам, кубыть, и совестно" (3, IV).

Как видно, здесь представлена целая гамма оттенков-от наглого самодовольства до совестливого отрицания.

К концу мировой войны все и вся в стране ожидают революции и относятся к ней по-разному. Консервативно настроенный казак Урюпин в разговоре на политические темы с Григорием Мелеховым в конце 1916-го вспоминает о первой русской революции девятьсот пятого года, а потом с опаской пророчествует: "Тут старую злобу припишут..." (4, IV). Происходит февральская революция, казаки - герои "Тихого Дона" опять возвращаются к той болезненной теме. Среди сослуживцев Петра Мелехова заходит речь о возможности возникновения в стране гражданской войны ("брат на брата"), раздается чья-то реплика: "Ишо усмирять чертей придется" (4, VIII). Как видно, возможность выполнять полицейские обязанности тревожила и смущала казаков.

Как бы то ни было, но роковой исторический шаг был так или иначе сделан: эксплуататорские классы в своекорыстных интересах противопоставили казаков-хлеборобов всей остальной трудящейся России, посеяли среди них семена взаимной неприязни и вражды. Было очевидно, что в случае обострения политической обстановки в России эти противоречия между казачьим и неказачьим населением могли принять весьма серьезный характер. Об этом предупреждал В. И. Ленин еще задолго до начала гражданской войны: население казачьих областей, писал он в июне 1917 года, сохранило "особенно много средневековых черт жизни, хозяйства, быта. Здесь можно Усмотреть социально-экономическую основу для русской Вандеи"^*.

^* (Та м же, т. 34, с. 219.)

Столицей Области Войска Донского до 1805 года был Черкасск - одна из старейших казачьих станиц на Нижнем Дону (ныне - сравнительно небольшой поселок, известный своими историческими достопримечательностями). С 1805 и вплоть до 1920 года казачьей столицей донцов был город Новочеркасск, расположенный в степи на берегу реки Аксай в двадцати километрах от Дона. Во главе административной власти стоял наказной атаман (то есть назначенный, в отличие от станичных, которые избирались), он объединял в одном лице функции военного и гражданского начальника края. Территория области делилась на четыре военных округа, во главе с окружным атаманом (тоже назначаемым). Одним из таких округов был Верхне-Донской - основное место действия романа.

Округа делились на станицы, их было по нескольку десятков в каждом. Станица - это не только крупное село, но и административный участок, нечто вроде волости в неказачьих районах России. В станице находилась резиденция атамана и станичного правления, здесь было низшее военное и гражданское подразделение области. В систему станичного правления входили многочисленные хутора, то есть казачьи села, объединенные вокруг административного центра. (Совсем иное понятие вкладывалось в слово "хутор" в коренных районах России: односемейная усадьба, отделенная от деревенской общины социально и территориально.) К примеру, станица Вешенская - один из центров Верхне-Донского округа, а изображенный М. Шолоховым хутор Татарский - один из хуторов этой станицы. В хуторе тоже избирался атаман, а все важнейшие местные дела обсуждались (нередко формально) на хуторском сходе - общем собрании взрослых мужчин.

В начальный период действия романа казачье население Донской области насчитывало около полутора миллионов человек. Речь идет именно о казаках в точном сословном смысле, - все население края достигло около пяти миллионов: сюда входили так называемые иногородние, то есть неказачье население станиц (ремесленники, наемные рабочие и т. д.), а также жители городов, в том числе такого крупного индустриального центра, как Ростов (население перед революцией - около двухсот тысяч). На 1 января 1912 года в Донском казачьем войске числилось 161 348 человек рядовых, унтер- офицеров и офицеров^*. Два года спустя в число их вошел и главный герой "Тихого Дона", рядовой казак станицы Вешенской Григорий Мелехов.

^* (Советская историческая энциклопедия, т. 5, стб. 306.)

К началу первой мировой войны в России насчитывалось одиннадцать казачьих войск (факт этот был широко известен, герои "Тихого Дона" нередко вспоминают об этом, как о хорошо известном обстоятельстве). Старейшим и самым многочисленным считалось Донское, оно вело свою официальную историю с 1570 года^*. Следующими по численности и значению были: Кубанское, Оренбургское, Забайкальское, Терское, Сибирское, Уральское, Амурское, Семиреченское, Астраханское и Уссурийское. Кроме того, имелись еще относительно малочисленные енисейские казаки и Якутский казачий полк (они не образовывали войскового подразделения).

^* (См.: Савельев А. Трехсотлетие Войска Донского. 1570-1870, Спб., 1870.)

Вторым по величине после Донского среди казачьих войск было войско кубанцев - к 1917 году оно насчитывало 1 339 тысяч человек, а все другие существенно уступали двум первым (в Оренбургском - 563 тысячи и т. д.)^*. В "Тихом Доне" действие романа довольно часто переносится на Кубань, и следует несколько слов сказать о кубанских казаках. Они делились на так называемых "линейцев" - потомков донских казаков, переселенных в 1777 - 1781 годах на оборонительную "линию" по реке Кубань (отсюда и наименование их), и "черноморцев" - это потомки запорожцев, переведенных сюда в самом конце XVIII века, после ликвидации Запорожского казачьего войска; последние вплоть до революции сохранили некоторые украинские обычаи и бытовой уклад^**. На Кубани социальные противоречия между казаками и иногородними достигали большей остроты, чем на Дону, население там отличалось также и большей национальной пестротой. Столицей Кубанского казачьего войска был Екатеринодар (ныне Краснодар), основанный в 1794 году черноморцами, только что прибывшими с низовьев Днепра.

^* (Ермолин А. П. Указ. соч., с. 18.)

^** (См.: Щербина А. Р. История Кубанского казачьего войска, т. 1-2. Екатеринодар, 1910-1913.)

В годы гражданской войны на Кубани проявились острейшие противоречия не только между казачьим и неказачьим населением, но и между самими казаками. Немало кубанцев ушло в красные части, а остальные придерживались различных политических настроений. "Линейцы" составляли меньшинство, но в общем и целом шли за своей верхушкой в русле белогвардейщины. Напротив, "черноморцы" являлись яростными самостийниками, сторонниками кубанской автономии, они за спиной Деникина и "добровольцев" вели переговоры с петлюровцами и т. д. Именно из числа "черноморцев" к 1920 году скопилось огромное количество дезертиров, которые образовали даже полупартизанские отряды "зеленых" - они воевали сперва с белыми, а потом и с красными; об этих "зеленых" тоже идет речь в "Тихом Доне" (7, XXVII).

С тех пор как казаки из вольных и самостоятельных поселенцев превратились в военное сословие, права и обязанности этого сословия на протяжении веков четко регламентировались правительством. Естественно, что эта регламентация менялась с течением времени и с изменением социально-классовой природы Российского государства. Принципиально неизменным оставалось одно: каждый казак обязан был исполнять воинскую службу в армии, причем амуниция и снаряжение (включая строевого коня) приобретались им за свой счет; взамен казачество получало полное освобождение от налогов и право на земельный надел. По положению, которое существовало с 1869 года и не менялось вплоть до Октябрьской революции, этот надел ("пай", как говорили в казачьих областях) определялся в тридцать десятин. На практике величина надела в немалой степени колебалась в зависимости от многих исторических и местных условий, но в основном обеспечение землей у казачества в среднем было значительно выше, чем у крестьянства по России в целом; более того: земли Донской, Кубанской, Терской, Семиреченской да и всех иных областей отличались большим плодородием и вообще очень хорошими природными условиями для земледелия и животноводства.

Разумеется, жизненная практика показывала заметную разность в обеспечении землей казачьего населения, тридцать десятин - это во многом условная величина. В обжитых местах, где наблюдался некоторый земельный голод, наделы казаков были относительно меньше, чем в местах необжитых. Скажем, в 1917 году средний надел казака на Дону составлял двенадцать, а на Кубани - двенадцать с половиной десятин^*. С другой стороны, даже перед первой мировой войной в районах Сибирского, Забайкальского и Уссурийского казачьих войск имелся еще громадный фонд свободных, неиспользованных земель, обрабатывалась там в среднем лишь одна десятая пригодной к земледелию площади^**.

^* (Янчевецкий Н. Л. Гражданская борьба на Северном Кавказе, т. 1. Ростов-на-Дону, 1927, с. 31.)

^** (Ермолин А. П. Указ. соч., с. 20.)

Казаки издавна находились на службе Российского государства, их служебные обязанности с течением времени менялись. Не касаясь истории вопроса, скажем, что в описанную М. Шолоховым эпоху военные обязанности казаков определялись следующим образом. В 1875 году был составлен устав для Донского войска, распространенный позже на все другие войска. Все мужское казачье население, достигшее восемнадцатилетнего возраста, должно было нести военную службу в течение двадцати лет, из них четыре - на срочной службе. В 1909 году этот срок был сокращен на два года, распределяясь следующим образом: один год в так называемом "приготовительном разряде", то есть в учебных командах, затем - по достижении двадцати одного года - казак поступал на действительную службу, которая длилась в течение четырех лет, затем проводил восемь лет "на льготе", то есть с регулярным вызовом на лагерные сборы; "льгота" делилась на первую и вторую очередь, по четыре года в каждой; наконец, еще пять лет казак числился в запасе и лишь потом, в возрасте, следовательно, около сорока лет, окончательно освобождался от службы. Только в разгар первой мировой войны стали призывать казаков старших возрастов, а в годы гражданской (как это показано в романе) подобное стало обыденностью.

Первые две части "Тихого Дона" посвящены исключительно событиям в хуторе Татарском и вокруг него. Однако уже с третьей части реально-исторические события широко вторгаются в жизнь шолоховских героев, и так на протяжении всего произведения вплоть до его завершения. События подлинной истории, большие и малые, естественно, преображены писателем в художественные образы. Однако в любых, даже самых, казалось бы, лирических или даже поэтических, сценах за художественной тканью романа явственно ощущается жесткий каркас исторической достоверности. Исследовать ее, выявить ее в максимальной полноте - значит лучше постичь "Тихий Дон" именно как великое художественное произведение. Истинное искусство не боится никаких испытаний, в том числе и изощренно-научных, счетно-расщепляющих. Оно открывает в себе, нисколько не разрушаясь, только новые, ранее, может быть, малозаметные, художественные грани.

Первым историческим событием, которое, как внезапный и злой вихрь, врывается в жизнь хутора Татарского и его героев, - это первая мировая война. С этой сюжетной точки в "Тихом Доне" получает свое изображение великое множество подлинных событий и лиц. Историческая подоснова шолоховской эпопеи уже давно привлекала внимание исследователей. Следует тут назвать особо примечательные работы такого рода. Безусловный интерес представляет работа К. И. Пахомовой об использовании в эпопее М. Шолохова казачьих народных песен^*. Ряд полезных сведений и наблюдений фактологического и текстологического характера содержится в статье В. А. Апухтиной, посвященной истории создания "Тихого Дона"^**, а также в некоторых иных работах. Однако в целом ряде капитальных исследований заметна очевидная недооценка важности изучения исторической реальности шолоховского романа.

^* (Пахомова К. И. Народная песня в романе М. Шолохова "Тихий Дон". Ученые записки Горьковского университета, вып. 49, 1958.)

^** (Апухтина В. А. Из творческой истории романа М, Шолохова "Тихий Дон". Вестник МГУ. Серия общественных наук. 1954, № 1.)

Обстоятельной и серьезной работой является большая статья В. Г. Васильева "Историческая правда в "Тихом Доне"^*, впоследствии вошедшая в книгу (1963). Эта работа и сегодня представляет собой наиболее основательное исследование о фактографии шолоховской эпопеи. Автор правильно определил целый ряд источников, откуда романист черпал фактический материал при изложении многих конкретных исторических событий. Путем текстологического анализа установлено, что при описании боев в декабре 1917 года под Ростовом (в них принимают участие Бунчук и Анна Погудко) М. Шолохов пользовался фактическими данными из брошюры Г. Захарьянца^** и корреспонденцией ростовской газеты "Наше знамя"^***. Экспедиция Подтелкова на Верхний Дон описана по публицистическим работам Д. Делерта и А. Френкеля^****. События корниловского мятежа изложены с привлечением данных, сообщаемых в эмигрантских мемуарах генерала Лукомского. Описание "избрания" донского атамана генерала Краснова в мае 1918 года сделано с использованием позднейших красновских же мемуаров^*****. Наконец, правильно установлено, что сцены белогвардейского "ледяного похода" (так в белой литературе принято было называть действия Добровольческой армии под командованием генерала Краснова при оставлении Ростова и движении на Кубань в январе - феврале 1918 года) написаны с использованием фактического материала из воспоминаний генерала Деникина.

^* (Васильев В. Г. Историческая правда в "Тихом Доне" М. Шолохова. Ученые записки Магнитогорского государственного педагогического института, вып. IV. Магнитогорск, 1957)

^** (Захарьянц Г. Организация Красной гвардии в Ростове.- В сб.: Пролетарская революция на Дону, сб. II. Ростов-на-Дону, 1922.)

^*** (Наше знамя, 1917, 29 дек. (у автора ошибочно указано - 29 сент.).)

^**** (См.: Делерт Дан. Дон в огне. Ростов-на-Дону, 1927; Френкель А. А. Орлы революции. Русская Вандея. Ростов-на-Дону, 1920.)

^***** (Краснов П. Н. На внутреннем фронте. Л., 1927.)

Все эти фактологические наблюдения В. Г. Васильева убедительны и точны. Исследователь правильно подчеркивает, что в "Тихом Доне" автор использовал лишь некоторую более или менее достоверную фактическую канву названных публицистов и мемуаристов, художественно обобщая и типизируя этот материал. Ничего общего с прямым цитированием или даже изложением тут нет. Добавим, что все названные выше публикации появились до написания соответствующих глав "Тихого Дона", немаловажно и то, что белогвардейские материалы были опубликованы (частью в отрывках) в советской печати двадцатых годов^*. Васильев делает правильный и обоснованный вывод о широком привлечении М. Шолоховым печатных исторических материалов. О серьезном вкладе новейших работ В. Гуры и К. Приймы в эту тему уже говорилось.

^* (См. публикацию документов и материалов: Деникин. Юденич. Врангель. Мемуары. М.- Л., 1927.)

Характерен способ цитации документов у М. Шолохова: он приводит их не в отрывках или извлечениях, а полностью, даже с делопроизводственными пометками. Подобный способ цитирования дает читателю возможность ощутить стилистику, терминологию, язык и прочие специфические особенности документа, причем на относительно большой площади документального текста,- напротив, приведение отрывков или извлечений из подлинника так или иначе является авторской обработкой, то есть своеобразной подсказкой читателю.

Почти все документы, приведенные в "Тихом Доне", были опубликованы до написания соответствующих частей романа. Например, шолоховский Бунчук цитирует статью В. И. Ленина "Положение и задачи социалистического Интернационала" - эта статья была опубликована в первом издании ленинских Сочинений в 1924 году^*. Так называемое "обращение" генерала Корнилова от 25 августа (7 сентября) 1917 года публиковалось в советской литературе неоднократно еще в первое десятилетие Советской власти, как и другие документы корниловского мятежа. В пятой части романа, опубликованной в журнале "Октябрь" во второй половине 1928 года, приводится полный текст приговора белоказачьего суда Федору Подтелкову и его товарищам; текст приговора был опубликован еще летом 1918 года в белогвардейских газетах, а позже воспроизведен в том же году в советской брошюре, изданной в Царицыне^**.

^* (Ленин В. И. Собр. соч. 1-е изд., т. XIII, 1924, с. 12-17.)

^** (См.: Френкель А. А. Орлы революции. Царицын, 1918; в 1920 г. эта брошюра была переиздана в Ростове-на-Дону.)

Некоторые документы М. Шолохов, видимо, брал непосредственно из прессы, в частности белогвардейской. Таково, например, письмо генерала Краснова Вильгельму II от 11 июня 1918 года. Оно было секретным - и понятно почему: заискивание Краснова перед оккупантами было слишком явным и унизительным. Однако секрет удержался недолго. Летом 1918 года на Кубани уже окрепла белогвардейская Добровольческая армия (командующим ее вместо убитого Корнилова стал с апреля 1918 года генерал Деникин). "Добровольцы", в противоположность красновскому "Донскому правительству", ориентировались на Антанту, а главное - хотели подчинить себе белоказачье войско. Письмо Краснова стало известно в Екатеринодаре ("столица" деникинцев) и со злорадством опубликовано в тамошней белогвардейской печати. В советское время этот выразительный документ также был опубликован, но позже, нежели вышли в свет соответствующие главы третьей книги "Тихого Дона"^*. Среди всех документов, приведенных в романе, есть только один, печатное издание которого пока не удалось разыскать, это "Приказ по Экспедиционным войскам" от 25 мая 1919 года, воспроизведенный полностью также в шестой части. По некоторым атрибуциям опубликованного документа можно безусловно установить, что он скопирован непосредственно с подлинника.

^* (Красный архив, 1934, т, 67.)

Использование подлинных документов - явление не новое в художественной литературе, обильно применяют этот прием и теперь, применяют во всех без исключения жанрах литературного творчества. Гораздо более интересное и характерное в романе - это использование подлинного исторического факта в самой вроде бы ничем особенным не выделяющейся части повествования.

Тут появляются удивительные примеры: Григорий Мелехов после призыва на действительную службу был зачислен в 12-й Донской казачий полк. Произошло это, как можно судить по обстоятельствам действия, в январе 1914 года. Сотенным командиром Григория назван в романе подъесаул Полковников. Он же подписал письмо Пантелею Прокофьевичу о мнимой смерти Григория (на самом деле того лишь ранило). Персонаж в "Тихом Доне" сугубо эпизодический, Полковников, как. выяснилось, вполне реальная историческая личность, причем по-своему известная. В военно-историческом архиве сохранился послужной список Полковника Георгия Петровича, из коего явствует, что с начала 1914 года он в чине есаула служил сотенным командиром в 12-м Донском полку, а с июля того же года - в штабе 11-й кавалерийской дивизии^*, (по учетно-справочным материалам.).

^* (ЦГВИА СССР (в дальнейшем ЦГВИА))

Мелькнув в небольшом и второстепенном эпизоде романа, Полковников обрисован довольно-таки выпукло: он самовлюблен, капризен и недалек, из таких людей не очень-то получаются выдающиеся военачальники. Тем поразительнее, что проходной этот персонаж охарактеризован очень точно. Полковников сделался впоследствии на короткое время довольно даже знаменитым: 4 сентября 1917 года Керенский назначил его командующим Петроградским военным округом с одновременным производством из подполковников в полковники. Один из новейших исследователей, тщательно изучивший материал, дает такую характеристику "Полковников оказался довольно беспомощным на посту командующего округом и не смог толком организовать защиту правительства и Зимнего дворца"^*. Из плохих командиров сотни он, естественно, сделался таким же плохим командиром столичного военного округа. Дальнейшая судьба Полковникова столь же плачевна: в марте 1918 года он был расстрелян на Дону по приговору ревтрибунала^** - одного из тех самых трибуналов, которые описаны в "Тихом Доне" через образ Бунчука (тот начинает служить в должности коменданта при ростовском трибунале именно "в марте" - 5, XX).

^* (Старцев В. И. Указ. соч., с. 66.)

^** (Советская историческая энциклопедия, т. 11, стб. 279.)

Обратимся к описанию романной судьбы Григория Мелехова. В августе 1914 года, то есть в самом начале боевых действий, полк, в котором он служил, говорится в романе, входил в состав 11-й кавдивизии. Здесь все точно: по материалам того же архива удалось установить, что в 1914 году в состав 11-й кавдивизии входил 12-й Донской полк (наряду с другими частями, в том числе известным в нашей военной истории 11-м гусарским Изюмским полком)^*. Названная дивизия входила в состав русской 3-й армии (командующий генерал Рузский), которая в ходе Галицийской битвы заняла Львов.

^* (ЦГВИА, ф. 3521, oп. 1. д. 2, л. 10-12.)

В тех же главах в описании боев под Бродами упомянута - как часто у М. Шолохова, вроде бы вскользь, мимоходом, как нечто малозначащее - соседняя дивизия, - это, как сказано, "12-я кавалерийская дивизия под командой генерала Каледина". Здесь опять-таки все точно, ибо названная дивизия наступала тогда (то есть в августе 1914 года) в составе 8-й армии знаменитого генерала А. А. Брусилова. 8-я и 3-я русские армии наступали в ту пору рядом^*. Мелкие операции начала войны, о которых идет речь в романе, в известных источниках не описаны, однако действия обеих названных дивизий в соседстве были вполне вероятны.

^* (См. схемы боевых действий в кн.: Брусилов А. А. Мои воспоминания. М., 1963, с. 87, 91, 93.)

Попутно отметим, что командиром упомянутой дивизии действительно был генерал Каледин - один из заметных действующих лиц второй книги романа, донской атаман и глава казачьей контрреволюции на Дону в 1917 году. Каледин один раз упомянут и в описаниях Галицийской битвы, причем именно в качестве командира 11-й кавдивизии. В тех же главах романа упомянут и полковник Каледин - командир 12-го Донского полка. По архивным данным, этим полком в 1914 году действительно командовал полковник Каледин^*. В диалоге, услышанном Григорием Мелеховым, полковника называют Василием Максимовичем (генерала звали Алексеем Максимовичем). По сообщению самого М. Шолохова автору настоящей работы, Каледины были родными братьями.

^* (ЦГВИА, ф. 5066, oп. 1, д. 2, л. 10-12.)

...Григорий Мелехов получил свое первое ранение, как точно сказано в тексте романа, 15 сентября 1914 года в бою под городом Каменкой-Струмиловом (по нынешнему наименованию - Каменка-Бугская, в тридцати двух километрах северо-восточнее Львова). Эти временные и географические подробности выясняются позже, из письма есаула Полковникова Пантелею Прокофьевичу. В самом же описании боя никаких подробностей такого рода не дано: "Операция по захвату города началась рано утром", и только, да позже прибавлено, что в наступлении, наряду с другими частями, участвовала 11-я кавалерийская дивизия. Однако привлечение специальной военно-исторической литературы не только подтверждает сам факт этого сражения, но и ставит его в общую цепь событий. Именно с 13 по 21 сентября части 3-й и 8-й русских армий вели успешное наступление в направлении крепости Перемышль. В этой операции 11-я кавдивизия действовала до 18 сентября севернее Львова, выдвигаясь в сторону Равы-Русской^*. То есть именно в то время и в тех местах, где был ранен главный герой "Тихого Дона".

^* (Белой А. Галицнйская битва. М.- Л., 1929, с. 329-337,- Следует обратить внимание, что названное исследование вышло в свет уже после опубликования соответствующих глав "Тихого Дона", причем главы эти в последующих изданиях правке не подвергались.)

Все названные эпизоды относятся к знаменитейшей в мировой войне Галицийской битве. Это было одно из крупнейших стратегического характера сражений в кампании 1914 года, исход ее во многом повлиял на исход мировой войны в целом. Операция развернулась на фронте протяженностью свыше четырехсот километров, в ней участвовало около двух миллионов бойцов русской и австро-венгерской армий. В "Тихом Доне" дано детальное описание стратегической канвы Галицийской битвы: номера и наименования армий, корпусов, дивизий, даже некоторых частей и подразделений называются в тексте романа часто, как и имена реальных командиров и военачальников.

Блестящая победа русского оружия в Галиции в самом начале войны - сто тысяч австрийских солдат было пленено, заняты обширные районы Австро-Венгрии, надолго утратила боеспособность ее армия, - эта победа вызвала пристальное внимание во всем мире и сразу же породила обширную литературу - научную, публицистическую и мемуарную. Уже ко второй половине двадцатых годов в молодой советской историографии появился ряд превосходных исследований на эту тему (не потерявших, заметим, своего значения и по сию пору)^*. Писатель тщательно изучил эту обширную специальную литературу и позже имел все основания сказать с несколько наивной гордостью: "Хотя я и не был на войне, ни один военный специалист не нашел у меня каких-либо ошибок или неточностей"^**. М. Шолохов, повторяем, довольно подробно описывает общую стратегическую канву Галицийской битвы в масштабе преимущественно фронтовом или армейском. Не вдаваясь в детали, скажем, что все приведенные в романе факты, которые удалось проверить, вполне точны.

^* (Стратегический очерк войны 1914-1918 гг., т. 1. М., 1923; Зайончковский А. М. Мировая война 1914-1918 гг. Общий стратегический очерк, т. 1. М., 1925; и др.)

^** (Комсомольская правда, 1934, 17 авг)

Изображения мельчайших подробностей военной реальности очень впечатляют. Вот еще примеры. Как-то в разгар мировой войны Григорий Мелехов вспоминал: "В мае полк, вместе с остальными частями брусиловской Армии, прорвал у Луцка фронт" (4, IV). Год не назван, но хорошо известно, что наступление русского Юго-Западного фронта (знаменитый Брусиловский прорыв) длилось с 22 мая до 13 августа 1916 года. Весьма примечательно тут уточнение: "в мае". По данным Военно- исторического архива 12-й Донской казачий полк, где служил всю войну Григорий, сражался в составе Юго- Западного фронта именно с 25 мая по 12 июня, а потом был выведен из боев^*. Упоминание Луцка тоже соответствует реальной обстановке места и времени действия - именно 25 мая русскими войсками был взят этот важный в стратегическом отношении город.

^* (ЦГВИА, ф. 5066, oп. 1, д. 44, л. 1 об., 17.)

Или вот другой пример о совсем ином герое, но о том же самом историческом времени. Зимой 1917-го Листницкий вынужден был покинуть свой полк (номер его в тексте не указан), опасаясь мести казаков. Пробыв некоторое время в отпуске, он получил назначение в 14-й Донской казачий полк. Путем сопоставления сюжета романа с реальной историей можно уточнить, что появился он там в начале мая (полк отбыл из Двинска 3 июля, а до этого Листницкий прослужил там, как сказано в тексте, "около двух месяцев" - 4, X). В романе вскользь назван командир полка - полковник Быкодаров, он упоминается один-единственный раз, но это реальное историческое лицо. В списке штаб- и обер-офицером полка от 25 июля 1916 года значится его командир полковник Иван Федорович Быкодаров^*. Он находился на этой должности и во время появления Листницкого - сохранился в архиве приказ командира 14-го полка полковника Быкодарова от 30 апреля 1917 года^**. Опять-таки приходится добавить, что в известной нам исторической литературе о первой мировой войне имя полковника Быкодарова не упоминается.

^* (Та м же, ф. 5068, oп. 1, д. 89, л. 1.)

^** (Там ж е, д. 77, л. 139.)

Фронтовой жизни Григория дано в романе предельно краткое описание, самый итог: "четыре Георгиевских креста и четыре медали выслужил", а "на редких парадах стоял у полкового знамени, овеянного пороховым дымом многих войн" (4, IV). Единственное это сообщение полно глубокого исторического смысла, более того - весь дальнейший жизненный путь Григория в немалой степени вытекает именно из того мимоходом отмеченного обстоятельства. Вопрос этот необходимо рассмотреть в историческом контексте.

Система старых российских наград была тщательно разработанной и стройной. Сложилась она в основом во второй половине XVIII века, с незначительными изменениями просуществовала до конца 1917 года. В подавляющем большинстве случаев ордена давались в соответствии с получением очередных чинов, служебным стажем и т. п. Могло получаться, и это не раз отмечено в русской классической литературе XIX века, что иной добросовестный чиновник или ничем не отличившийся офицер-службист получали "полную грудь" наград, хотя буквально ни одна из них не была связана с каким-нибудь непосредственным положительным деянием. Совершенно иной статус имел орден Святого Георгия. Учрежденный в 1769 году, он выдавался лишь за непосредственное отличие офицера на поле боя. В позднейшем уставе ордена прямо говорилось, что им награждаются "единственно за особое мужество и храбрость и отличные воинские подвиги"^*. С 13 февраля 1807 года был введен подобный же орден Святого Георгия для солдат и матросов: "Он дается,- говорилось в указе Александра I,- тем из низших воинских чинов, кои в сухопутных и морских войсках наших, действительно служа, отличаются противу неприятеля отменною храбростью"^**.

^* (Каталог отечественных орденов, медалей и нагрудных знаков. Л., 1962, с. 33.)

^** (Там же, с. 45.)

Итак, Георгиевский крест можно было получить - и офицерам, и солдатам в равной степени - только за личную доблесть, выказанную непосредственно в бою. Конечно, в жизненной практике случалось всякое, за столетие русской военной истории накопились отдельные примеры, когда даже Георгиевские кресты давались не по заслугам (в "Тихом Доне" это обстоятельство тоже отражено в реальной личности казака Козьмы Крючкова - 3, IX; 4, VI). Но несмотря на отдельные неизбежные исключения, Георгиевский кавалер пользовался в русской армии признанием и безусловным почетом. То был единственный из всех российских орденов, кавалер которого обязывался носить награду, согласно уставу, всегда, при любой форме одежды.

Георгиевский крест имел четыре степени: 1-я и 2-я - золотые, 3-я и 4-я - серебряные. Присваивались эти награды в строгой последовательности, от низшей к высшей, причем никогда не выдавались дважды. Солдат или унтер-офицер, получив Георгиевский крест всех степеней, делался обладателем так называемого "полного банта". Случаи такого рода были очень редки, недаром старая солдатская поговорка гласила: либо грудь в крестах, либо голова в кустах... Как видно, Георгиевские кресты (а именно они тут имеются в виду) редко сочетались с безупречно сохраненной головой. Так и было.

Григорий Мелехов - вымышленный литературный персонаж, но уместно тут сослаться на реальную биографию другого героя "Тихого Дона" - вахмистра мировой войны, а потом красного командарма Семена Буденного. Свою боевую службу прославленный кавалерист начал в 18-м драгунском полку на турецком фронте. Уже в ноябре 1914 года он был награжден Георгиевским крестом 4-й степени, но... вскоре за оскорбление офицера награды этой его лишили. Однако уже в декабре лихой драгун вновь получил тот же крест, захватив во главе разъезда турецкую батарею. В январе 1916 года Буденный награждается орденом 3-й степени (взял в плен вражеского офицера). В марте он с небольшим отрядом провел в тылу противника 22 дня - награжден золотым крестом 2-й степени. Наконец, в июле того же года берет в плен "языка" и, получив первую степень, делается обладателем "полного банта"^*.

^* (Золототрубов А. Буденный. Серия ЖЗЛ. М., 1983, с. 15-18.)

Слава Буденного в русской армии хорошо известна, об этом, кстати, достаточно выразительно говорится в "Тихом Доне". Уместно сопоставить здесь подвиги литературного персонажа Григория Мелехова с реальным прославленным кавалеристом. Григорий тоже захватывает в плен "трех немецких солдат", "отбивает казачью батарею, захваченную австрийцами", "заходит в тыл противника" и, наконец, в "стычке берет в плен толстого австрийского офицера" (4, IV). Получается почти полное тождество Григория Мелехова с Семеном Буденным: захват батареи, пленение вражеского офицера, добывание "языков" и заход в тыл противника. Подчеркнем тут: в двадцатые годы о подвигах и наградах С. М. Буденного во время мировой войны в тогдашней печати никаких подробностей не приводилось, М. Шолохов с ним и с его окружением в ту пору не встречался, следовательно, ни о каком нарочитом совпадении не могло быть речи. Важно другое: исключительная типичность помянутых в романе воинских подвигов Григория. Если опять- таки обратиться к реальным биографиям будущих советских маршалов, вышедших, как и Григорий, из унтер- офицеров,- Блюхеру, Жукову, Рокоссовскому и иным, тоже награжденным во время первой мировой войны многими Георгиевскими крестами, то воинские деяния их, отмеченные наградами, окажутся приблизительно схожими.

Личная храбрость Григория Мелехова сделала его кавалером всех степеней, заслуженным унтер-офицером, а потом и офицером. "По нечаянности", как горько шутил потом он сам (8, XIV), но это уже вопрос, так сказать, биографический, а не социальный. Социальная же реальность во время гражданской войны состояла в том, что бывшие офицеры в революционном народе доверием не пользовались.

В "Тихом Доне" есть драматическая сцена, как зимой 1919-го подвыпившие красноармейцы сговариваются убить Григория - лишь за то, что он в прошлом офицер. На него это произвело громадное впечатление, даже два года спустя, много пережив, он опять вернулся к этому случаю как судьбоносному. Во время решающего разговора с Михаилом Кошевым Григорий сказал: "Если бы тогда на гулянке меня не собирались убить красноармейцы, я бы, может, и не участвовал в восстании". Возражения Михаила холодно-протокольны: "Не был бы ты офицером, никто бы тебя не трогал". В этой связи ответ Григория звучит истинно трагически: "Ежели б меня не брали на службу, не был бы я офицером" (8, VI).

Для понимания исторической подосновы романа надо напомнить, что во время гражданской войны с большим подозрением относились к офицерам казачьим. С последним обстоятельством остро довелось столкнуться тому же Григорию Мелехову: во время его службы в Первой Конной коммунисты эскадрона не доверяли ему; "мол, офицер, да еще казачий" (8, VII).

Воинская отвага Григория Мелехова, заслуженно закрепленная "полным бантом" Георгиевских крестов, сделала его личностью заметной, особенно в среде военной, ибо тысячеустая молва разносила такую славу куда лучше тогдашних газет. В условиях гражданской войны такие люди, как Мелехов, делаются фигурами привлекательными и в высшей степени ценными для любой из противоборствующих сторон. Любой - это слово следовало бы подчеркнуть. Среди многочисленного и воинственного казачьего сословия такие люди пользовались особым авторитетом, и тут самое время напомнить, что не только в белой, но и в Красной Армии ореол бывших героев с "полным бантом" был исключительно высок среди рядовых солдат. В "Тихом Доне" это обстоятельство подчеркивается неоднократно (5, XXX и др.). В реальной действительности гражданской войны имена Буденного, Блюхера, Чапаева и многих иных служат тут безусловным подтверждением. Тем более что казаки - донские, кубанские, терские и все прочие - служили не только в белых, но и в красных войсках, а в знаменитой Первой Конной именно выходцы из казаков составляли преобладающую часть (в "Тихом Доне" подобное жизненное обстоятельство подчеркивается многократно).

Эти и иные мельчайшие подробности реальных событий, ныне почерпнутые из мало разработанных архивов, могли стать известными автору только из одного источника - устной молвы, народных житейских мемуаров. В шолоховской эпопее фактическая точность исторических описаний отнюдь не является самоцелью. Она служит лишь средством для создания художественно обобщенного образа грандиозной революционной эпохи. Картины народной жизни, изображенные в романе, приобретают, благодаря этому, необычайно убедительную достоверность. Так создается образец высшего реалистического мастерства, свойственный лишь классическим вершинам мировой литературы. И это особенно наглядно проявляется в описаниях Октябрьской революции и гражданской войны.

К концу 1916-го внутриполитическая обстановка в России была уже чрезвычайно напряженной: страна устала от войны, буржуазия плела заговоры (преимущественно через сеть масонских лож), намереваясь устроить "революцию справа" и стать у власти, свергнув царизм без участия российских трудящихся. В этих условиях особая роль предназначалась казачеству: надежды возлагались на сословные и социальные привилегии казаков, чтобы отделить и противопоставить их массам вооруженного народа, составлявшего в ту пору многомиллионную армию. Эта острейшая тема нашла в "Тихом Доне" весьма точное историческое изображение и истолкование. Так, еще в ноябре 1916 года казак-большевик Илья Бунчук подмечает: "С той поры, как только началась позиционная война, казачьи полки порассовали по укромным местам и держат под спудом до времени... А потом, когда на фронте начнутся волнения, - а это неизбежно: война начинает солдатам надоедать, о чем свидетельствует увеличение числа дезертиров, - тогда подавлять мятежи, усмирять кинут казаков" (4, I).

Действительно, имущие классы России попытались использовать казаков против солдатских масс, охваченных революционным брожением. И то, что не успело сделать самодержавие, настойчиво осуществляло "демократическое" Временное правительство. Это проявилось уже во время бурного июльского кризиса: 3 июля в Петрограде, в рабочей Выборгской стороне начались стихийные демонстрации против политики Временного правительства, носившие отчетливо политический характер. Вскоре к ним присоединились рабочие других районов и части столичного гарнизона, моряки. На следующий день мирная демонстрация была подавлена силой оружия, пролилась кровь. После июльских событий космополитическая буржуазия, стоявшая у власти, перешла в наступление на революционный народ. В столицу были вызваны "надежные" части, преимущественно казачьи, - так оказался там и 14-й Донской полк, тот самый, в котором служил Листницкий.

В "Тихом Доне" говорится о тех событиях: "Третьего - приказ: "Не медля ни минуты - выступать". Эшелоны полка потянулись в Петроград. Седьмого июля копыта казачьих коней уже цокали по одетым в торцовую чешую улицам столицы" (4, X). Здесь все точно: историками установлено, что 14-й Донской полк прибыл в Петроград 6 июля^*, личный состав должен был разгрузиться и разместиться в казармах - патрульная служба, следовательно, могла начаться только на следующий день. Кстати, "торцы" - это толстые деревянные шашки, которыми в ту пору мостились центральные улицы и площади Петрограда, остатки их сохранились вплоть до Отечественной войны и блокады.

^* (Знаменский О. Н. Июльский кризис. 1917 г. М, - Л., 1964, с. 117.)

В романе показано, что рабочие, ремонтировавшие казармы к прибытию казаков, прекрасно понимали, зачем их послали сюда; обходя помещения, Листницкий обнаружил "на стенах мастерски вырезанный каким-то острым предметом рисунок - оскаленную собачью голову и метлу", то есть символ ненавистной опричнины (4, X). В романе подробно описывается и сопротивление казакам, и начинающееся среди них революционное брожение. Среди других казачьих частей, расположенных в ту пору в столице, называются в "Тихом Доне" 1-й и 4-й полки - это тоже исторически достоверно.

С лета 1917-го в уставшей армии участились отказы от выполнения боевых приказаний, усилилось повальное бегство солдат с фронта. Временное правительство пыталось использовать казачьи части в качестве полевой полиции в прифронтовой полосе. В "Тихом Доне" есть подробно написанная сцена, когда казачий наряд, в котором находится и Михаил Кошевой, пытается, согласно приказанию, задержать бегущую в тыл группу солдат (4, XXI). Ясно видно, что казаки, эти с малолетства приученные к воинской дисциплине люди, тяготятся возложенным на них поручением и в конце концов не препятствуют беглецам, пропускают их. Напомним, что Михаил Кошевой служил в 12-м Донском казачьем полку. В исторической литературе имеются точные данные: именно в этом полку летом - осенью 1917 года были случаи отказа нести полицейскую службу на линии фронта^*.

^* (Голуб П. Партия, армия и революция. М., 1967, с. 169.)

Особенно явно проявилось стремление правящих классов использовать казачество против народа и всей остальной армии во время так называемой корниловщины - авантюрной попытки устроить военный переворот, получившей название по имени своего вождя генерала Л. Г. Корнилова. Этот истинный кумир всей консервативной России, ставший впоследствии знаменем и символом белогвардейщины, получил подробное описание в "Тихом Доне". В пору создания соответствующих глав романа о Корнилове и корниловщине было опубликовано сравнительно немного исследований или документов, а сделанное не отличалось высоким академическим уровнем. Сейчас можно выявить две работы середины двадцатых годов, которые использовал молодой М. Шолохов: они представляют собой характерную для той поры смесь истории с публицистикой и мемуаристикой^*. Однако в "Тихом Доне" изображение корниловщины дано не только с полной достоверностью, но и с точной оценкой в исторической перспективе: ясно, что автор пользовался изучением своего главнейшего источника - живого народного предания.

^* (Владимиров В. Контрреволюция в 1917 г. М., 1924; Мартынов Е. И. Корнилов. Л., 1927)

В "Тихом Доне" корниловщине уделено много места: почти вся четвертая часть. Это не случайно, ибо основной силой, которую наполеоновски настроенные генералы намеревались бросить против народа, были именно казачьи части. Заговорщики надеялись, что они поведут за собой большинство рядовых казаков, используя их сословную замкнутость и боязнь потерять некоторые свои земельные преимущества. Но замысел не удался (как это и показано в "Тихом Доне"): казачество не пошло за помещиками в погонах.

При работе над этим разделом романа М. Шолохов был еще очень молод - и как человек, и тем более как литератор. Получилось так, что в итоговый текст "Тихого Дона" в четвертую часть (а еще точнее - именно в описание корниловщины) вошли самые первые наброски юного писателя к предполагавшемуся ранее роману "Донщина". Вот почему в некоторых сценах еще чувствуется не совсем опытная в литературном отношении рука: прямое цитирование документов, обширные выдержки из воспоминаний или переложений их и т. д. Однако историческая достоверность и тут была соблюдена молодым автором полностью.

Прежде всего это относится к изображению главарей корниловщины. Сам Корнилов и его присные, впоследствии вожди белогвардейщины генералы Деникин, Каледин, Лукомский, Романовский и многие иные (все они выведены в романе под своими именами), показаны с исключительной объективностью и глубиной. Это было тем большим достижением молодого автора, что в советском искусстве двадцатых годов еще привыкли изображать врагов в упрощенно-плакатном виде: пузатый генерал с эполетами до пояса и буржуй во фраке и цилиндре. Но М. Шолохов хорошо знал, а потому и точно изобразил того же Лавра Корнилова не в виде плакатного злодея с аксельбантами, а с точными фактографическими приметами: сын простого сибирского казака, он по-своему любил свою родину и народ, он был популярным военачальником в годы, мировой войны. Весьма выразительную характеристику дал ему прославленный русский полководец А. А. Брусилов; написано это было через много лет после гибели Корнилова, а опубликовано уже после кончины Брусилова, так что объективность тут несомненна.

Давая примеры дерзких, самовольных, порой приводивших к большим потерям и неудачам действий Корнилова в мировую войну, Брусилов заключает: "Странное дело, генерал Корнилов свою дивизию никогда не жалел: во всех боях, в которых она участвовала под его начальством, она несла ужасающие потери, а меж тем офицеры и солдаты его любили и ему верили. Правда, он и себя не жалел, лично был храбр и лез вперед очертя голову"^*.

^* (Брусилов А. А. Указ. соч., с. 132.)

Сравним эту характеристику с изображением Корнилова в "Тихом Доне". Да, он прост в обращении и пользуется беспрекословным авторитетом среди подчиненных. В романе выразительно показано, как любят его молодые казачьи офицеры: "Дорогому Лавру Георгиевичу, казаку и герою - ура!" (4, XI) - дружно и искренне восклицают они на своих собраниях, таких примеров несколько.

Но вместе с тем от облика Корнилова, изображенного в романе, веет жестокостью, суровой деспотичностью, а в итоге - беспощадным пренебрежением к жизням и судьбам казаков, выходцем из которых он сам же является. Авантюризм и честолюбие сделались его главными чертами, отсюда и неизбежный итог его жизни.

Примечательной и проницательной художественно- исторической тонкостью является упоминание в "Тихом Доне" неких малоизвестных и очень темных политических дельцов эпохи семнадцатого года - А. Ф. Аладьина и В. С. Завойко: их имена, говорится в романе, "назывались в Ставке как имена людей, имеющих самое близкое отношение к верховному" (4, XIII). Лишь недавно в нашей исторической литературе установлена подлинная роль этих темных людей в качестве "мозгового центра" всего корниловского заговора^*. Обе фигуры необычайно выразительны: первый - сперва "левый" депутат Думы, а потом агент английских секретных служб, второй - сын адмирала, но подвизался в нефтяном бизнесе, тесно связанном с космополитическим капиталом. Именно эти невесть откуда возникшие политические гешефтмахеры и составляли корниловские "воззвания", подсказывали ему действия и планы, используя неопытность и авантюризм генерала-рубаки. В современной М. Шолохову исторической и мемуарной литературе роль этой нечистой пары была еще совершенно не выяснена - тем больше цена его художественной догадке.

^* (Старцев В. И. Указ. соч., с. 17, 18, 27.)

Примечательно упоминание имени полковника Лебедева: в романе Корнилов говорит о нем, что тому поручено уточнить детали готовящегося военного переворота (4, XII). Лебедев - реальное лицо, ближайший сподвижник Корнилова, вместе с ним позже участвовал в "ледяном походе", а потом - уже в чине генерала - стал доверенным лицом Деникина.

Ход корниловской авантюры и ее полная неудача показаны в сценах с участием Листницкого, Бунчука и Котлярова. Эти персонажи - вымышлены автором, но обстоятельства их действий точно соответствуют реальным историческим фактам. Скажем, сцена восторженной встречи Корнилова в Москве 13 августа, в которой участвует Листницкий, описана М. Шолоховым по материалам тогдашней печати^*, подлинные деятели того времени, названные в романе, действительно встречали генерала (4. XIV).

^* (Гура В. Указ. соч., с. 309-311.)

Бунчук был послан Петроградским комитетом большевиков агитатором в корниловские части, двигавшиеся через Нарву. Действительно, на этой станции 28 и 29 августа (а именно в эти дни разворачиваются события в данном эпизоде) стояла Уссурийская казачья дивизия, а среди казаков вели агитацию многие большевики, в том числе знаменитый впоследствии герой гражданской войны В. Э. Кингисепп: многие офицеры-корниловцы были на этой станции арестованы своими же казаками^*. Сцена, таким образом, имеет точный исторический прообраз, однако М. Шолохов нарочито сгустил и обострил события, столкнув в смертельной схватке казака-большевика Бунчука и казака-корниловца Калмыкова, что кончилось убийством Калмыкова: в ту пору гражданская война еще не приняла столь острых форм, в источниках нет сведений, чтобы обезоруженных участников мятежа, даже их главарей, расстреливали.

^* (Ермолин А. П. Указ. соч., с. 41.)

Очень важна для понимания причин неудач корниловского заговора глава, где главным героем становится Иван Алексеевич Котляров - председатель сотенного комитета (4, XV). Полк, в котором он служит, пытаются бросить против революционного Петрограда, но казаки дружно отказываются выполнять приказ. Не случайно в этой главе появляются "офицеры в черкесках" - чеченец и осетин, как они названы в тексте. Дело в том, что ударной силой заговорщиков считалась так называемая Кавказская туземная дивизия, составленная в основном из народностей Северного Кавказа и руководимая офицерами из числа местной аристократии; части этой дивизии корниловцы пытались использовать в карательных целях^*.

^* (Иванов Н. Я. Корниловщина и ее разгром. Л., 1965.)

Нелишне заметить, что в известном кинофильме С. Эйзенштейна "Октябрь" (1927) это соединение названо "Дикой дивизией", с тех пор такое неправильное наименование ее широко распространилось в популярной литературе.

Действительно, в словесном обиходе той поры и в повременной печати появлялось это название, есть оно и в реплике одного из персонажей романа ("Донцы! Разрешите сказать слово представителю Дикой дивизии?"). Однако в авторском тексте "Тихого Дона" дивизия названа правильно: "Туземная", упомянут и ее тогдашний начальник - генерал-лейтенант, князь Д. П. Багратион (4. XVII).

Октябрьская революция показана в романе в одной лишь главе, но в ее решающей точке. Там упоминается, что "в последних числах октября" (имеется в виду, конечно, старый стиль) сотня Листницкого была послана на охрану Зимнего дворца. Описывается душевное смятение казаков, не желающих защищать чужое для них Временное правительство, приход к ним большевистских агитаторов, оставление дворца. В романе сообщается, что казаков было три сотни, пришли они в пешем строю, а ушли поздно вечером (4, XIX). Так оно и было: в капитальном исследовании по истории революции установлено, что 25 октября в Зимнем находились около трехсот казаков, которые в десять вечера, после переговоров с красногвардейцами добровольно покинули дворец^*.

^* (Минц И. И. История Великого Октября. М., 1968, т. II, с. 1029, 1085.)

В этой же главе есть эпизод, когда по уходящим казакам стреляют из дворца и убивают демократически настроенного офицера Атарщикова. Атарщиков - вымышленный персонаж, а в имеющихся источниках нет упоминаний про подобную гибель казачьего офицера на площади перед Зимним. Однако глубинная историческая правда этой сцены безусловна: при осаде Зимнего действительно были жертвы с обеих сторон, но жертвы крайне немногочисленные.

В конце 1917 - начале 1918 года действие романа происходит на Дону, преимущественно Нижнем, в Ростове и Новочеркасске. События гражданской войны описываются в "Тихом Доне" с большой подробностью, действует или упоминается немалое количество реальных лиц. Ныне усилиями советских ученых события эти изучены достаточно полно и разносторонне^*. Это позволяет провести тщательное сравнение соответствующих эпизодов романа с реально-историческими обстоятельствами и их объективной научной оценкой. И тут следует сказать без каких-либо оговорок, что историзм автора в этих главах безупречен.

^* (Берз Л. И., Xмелевский К. А. Героические годы. Ростов-на-Дону, 1964; Кириенко Ю. К. Указ. соч.; Поликарпов В. Д. Указ. соч.; Ермолин А. П. Указ. соч.; Прийма К. Указ. соч.; и др.)

Подробно описаны донской атаман Каледин и его окружение, руководители красных казаков и их окружение, попытки переговоров между теми и другими и т. д. Все это уже ко времени создания романа было достаточно хорошо освещено в местной печати, вышли уже отдельные воспоминания и публикации документов^*, так что молодому автору не составляло больших сложностей восстановить реальную картину этих очень громких в свое время событий. Гораздо интереснее проследить изображение М. Шолоховым некоторых частных, скупо описанных явлений, которые он мог почерпнуть лишь из народного предания и которые с большой точностью изобразил.

^* (Пролетарская революция на Дону. М -Л., 1924; Потребно й С. Луганский пролетариат в борьбе за Октябрь. Артемовен, 1924; Антонов-Овсеенко В. А. Записки о гражданской войне, т. I. М., 1924; Янчевский И. Л. Гражданская борьба на Северном Кавказе, т. I-II. Ростов-на-Дону, 1927; Очерки по истории Луганской парторганизации. Луганск, 1927; и др.)

Очень подробное описание в романе получил съезд казаков-фронтовиков в станице Каменской (ныне город Каменск-Шахтинский Ростовской области). Это было очень важное политическое событие в жизни края: большевистская партия, рабочий класс повели за собой основную часть трудового казачества Дона. Не случайно был созван съезд именно фронтовиков, то есть участников войны: они являлись не только наиболее политически опытными в своей среде людьми, но и социально наиболее активными. Именно на них опиралась партия среди казачьего населения (в романе есть краткая и точная ремарка по поводу политического настроения в станицах после Октября: "старики не ладили с фронтовиками" (5, I).

Съезд был созван 10(23) января 1918 года по инициативе большевистского Военно-революционного комитета, находившегося тогда в Воронеже, ибо на Дону в то время еще держался атаман Каледин и заправляло контрреволюционное офицерство. Съезд принял большевистские резолюции и послал делегатов на III Всероссийский съезд Советов, а на другой день в Каменской состоялся грандиозный митинг, где собралось тысяч пятьдесят, резолюция митинга целиком одобряла политическую линию закончившегося съезда^*. Партия придавала огромное значение революционной работе среди казаков: делегация донцов по прибытии в Петроград на III Всероссийский съезд Советов была принята В. И. Лениным 16(29) января 1918 года^**.

^* (Корчин М. И. Донское казачество (из прошлого). Ростов-на-Дону, 1949, с. 100.)

^** (Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 33, с. 573.)

М. Шолохов приводит на съезд в Каменской Григория Мелехова, Котлярова и Хрисанфа Токина (Христоню). Через эпизоды с их участием в романе представлен обильный фактический материал исторического характера.

"- Кто это? - вытягивая граблястую руку, допытывается у Григория Христоня.

- Щаденко. Командир у большевиков.

- А это?

- Мандельштам.

- Откель?

- С Москвы.

- А эти кто такие? - указывал Христоня на группу делегатов..." (5, VIII) и т. д.

Действительно, на съезде активно действовал большевик Е. А. Щаденко, будущий герой Первой Конной армии. Член РКП (б) врач А. В. Мандельштам возглавлял делегацию из Петрограда от имени Совнаркома; он был заметной фигурой на съезде. Позднейший мемуарист рассказывает, как Мандельштам "стал говорить о мерах правительства по освобождению казаков от известной служебной кабалы, о снаряжении казаков, проходящих военное обучение, за счет государства". В зале, продолжает мемуарист, его выступление вызвало у некоторых казаков отрицательный отклик: "Нас не купишь... Не продаемся жидам!

- Тоже, видать, власть! Не нашлось там русского, чтобы на Дон послать?

- Там у них, почитай, один Ленин русский, остальные..."^*

^* (Кудинов С. И. Этого не забудешь. Воспоминания. Ростов-на-Дону, 1957, с. 59.)

В мемуарах объективно передано чувство недоверия части рядовых казаков к "чужим", "пришлым", в особенности к евреям, ибо антисемитские настроения были сильно распространены в ту пору среди казачества. Лицам иудейского вероисповедания, как известно, с 1880 года и вплоть до марта 1917 запрещалось селиться в пределах Донской области.

Или вот еще один эпизод романа: вечером, после закрытия съезда, Христоня "с казаками направился каменские власти арестовывать" (имеются в виду сторонники атамана Каледина), вернулся на квартиру ночью, получив "огнестрельную царапину выше лба", пояснил: "Это меня, стал быть, воинский начальник скобельнул из нагана. Пришли к нему, как гости, с парадного, а он зачал обороняться. Ишо одного казака ранил". Так и было. По свидетельству того же мемуариста, вечером 10 января в Каменской было арестовано двести пятьдесят офицеров, "начальник местной воинской команды войсковой старшина Астахов" выстрелил через дверь из револьвера и ранил казака-атаманца^*. Напомним, что Христоня - бывший атаманец, то есть солдат лейб-гвардии Атаманского полка.

^* (Там же, с. 63; см. также: Кириенко Ю. К. Указ. соч., с. 177, 179.)

Значение съезда в Каменской высоко оценил Ленин. Уже 13 января, выступая в Москве на съезде железнодорожников, он говорил, что "фронтовое казачество собрало свой съезд, потому что видит, что вокруг калединцев собираются офицеры, юнкера и сынки помещиков, которые недовольны тем, что в России власть переходит к Советам"^*.

^* (Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 35, с. 296.)

Гражданская война на Дону началась относительно рано: ожесточенные бои в западной части Донецкой области вспыхнули уже в январе 1918 года. Они очень подробно описаны в романе (в них принимает участие Григорий Мелехов): наступление белогвардейского отряда есаула Чернецова, взятие им станицы Каменской, мобилизация красных казаков, контрнаступление их, бой под станицей Глубокая (теперь город Глубокий на железной дороге Ростов - Воронеж). Чернецов - подлинное историческое лицо, он упомянут (мимоходом) уже в первой книге, один из героев замечает: "Далеко пойдет сотник Чернецов, способный!" - речь идет о начале мировой войны (3, IX). К зиме 1918-го он уже есаул (то есть майор, но, по другим сведениям, накануне гибели его даже произвели в полковники), командир белоказачьих отрядов в Донецком бассейне, путь его отмечен был свирепыми расправами и жестокостями. Вскоре после гибели Чернецов сделался очень популярной фигурой в белогвардейщине.

Решающий бой между чернецовским отрядом и красными казаками (среди них Григорий Мелехов и Илья Бунчук) состоялся 21 января 1918 года. Командовал красными войсковой старшина (то есть подполковник) Голубов - типичный авантюрист и демагог, каких немало стремилось примазаться к революционному делу,- ненадолго, впрочем. Командир он был лихой, а своими демагогическими речами о "проклятом прошлом" приобрел некоторую популярность среди казаков. Голубов, как свидетельствует очевидец, действительно обещал сохранить жизнь пленному Чернецову - тот был тоже популярен на Дону, поэтому честолюбивый авантюрист, очевидно, строил какие-то планы на его счет. Подтелков убил Чернецова, и тогда Голубов вырвал наган, но тут же забился в нервном припадке^* (у Шолохова на Подтелкова бросается с наганом Григорий Мелехов - эпизод приобретает совсем иной, более глубокий нравственный смысл).

^* (Кудинов С. И. Указ. соч., с. 95.)

Гибель отряда Чернецова предопределила судьбу калединцев. В "Тихом Доне" лаконично сказано: "Ленин приказал Южному фронту 23 февраля взять Ростов" (5, XVIII). Действительно, 21 февраля Ленин телеграфировал: "Немедленно взять Ростов и Новочеркасск". 23 февраля он снова телеграфирует: "Сегодня же во что бы то ни стало взять Ростов"^*. В общем так и произошло: 24-го красными был взят Ростов, а на следующий день - Новочеркасск.

^* (Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 35, с. 580; т. 50, с. 46, 365)

В ту пору регулярная Красная Армия еще не сложилась. Вооруженные силы, боровшиеся с контрреволюцией, состояли из различных красногвардейских отрядов. Они были разрознены, плохо связаны меж собой, не имели четкой организации и даже назывались по именам своих командиров. В "Тихом Доне" мельком упоминаются, и не раз, имена К. Г. Петрова, В. З. Романовского, Р. Ф. Сиверса. Все они командовали в начале 1918 года крупными советскими отрядами в Донбассе и на Дону и сыграли большую роль в разгроме калединских белоказачьих войск.

Исключительный интерес представляют характеристики главы белых казаков - генерала Каледина и вожака красного казачества - Федора Подтелкова. Ни того, ни другого М. Шолохову видеть не довелось, а в двадцатых годах появилось в печати слишком мало характеристичного материала. Очевидно, автор пользовался устными рассказами и, обработав их, написал столь же выразительные, сколь и точные портреты. Сошлемся опять-таки на воспоминания А. А. Брусилова: Каледина, пишет он, "я близко знал еще в мирное время. Дважды он служил у меня под началом, и я изучил его вдоль и поперек... Он был человеком очень скромным, чрезвычайно молчаливым и даже угрюмым, характера твердого и несколько упрямого, самостоятельного, но ума не обширного, скорее, узкого, что называется, ходил в шорах. Военное дело знал хорошо и любил его. Лично был храбр и решителен... Кавалерийская дивизия - по своему составу небольшая, он ею долго командовал, его там все хорошо знали, любили, верили ему, и он тут со своим делом хорошо справлялся". После назначения на более высокую должность "при значительном количестве подчиненных ему войск и начальствующих лиц его недоверчивость, угрюмость и молчаливость сделали то, что войска его не любили, ему не верили; между ним и подчиненными создалось взаимное недоверие"^*.

^* (Брусилов А. А. Указ. соч., с. 176.)

Достаточно перечесть сцены "Тихого Дона", в которых действует Каледин, чтобы убедиться в полном тождестве брусиловской и шолоховской оценки ("лично храбр... молчалив и угрюм... ходил в шорах" и т. д.). Напомним опять-таки, что воспоминания Брусилова вышли в свет на год позже пятой части "Тихого Дона".

Чрезвычайно ярко написан образ Федора Подтелкова: тут все - и беззаветная преданность народу, непоколебимое мужество и вместе с тем неуравновешенность, своенравность ("хмелем била власть в голову простого от природы казака" - 5, XII). В тридцатых годах некоторые критики упрекали М. Шолохова за "принижение" образа Подтелкова. Но лишь недавно были опубликованы новые важные материалы на эту тему, и они оказались как раз в пользу оценки, данной в "Тихом Доне". Подтелков, будучи в начале 1918 года председателем Донского совнаркома, оказался под сильным влиянием своего заместителя С. И. Сырцова, в ту пору активнейшего сторонника "левых коммунистов"^*. Более того: Подтелков, как и Кривошлыков, были беспартийными, но даже на Первый съезд Советов Донской республики (март 1918-го) их избрали по списку левых эсеров^**. Ясно, что на отважного и преданного народу, но "простого" Подтелкова оказывали влияние силы авантюристические и разрушительные.

^* (Вопросы истории, 1980, № 2, с. 19.)

^** (Там же, с. 25.)

Сцена казни подтелковцев - одна из сильнейших в романе, а спокойное мужество их вожака не может не вызвать глубокого сочувствия. Произошло это 11 апреля 1918 года.

На казнь собралась большая толпа казачек и казаков, они настроены враждебно к казнимым, ведь им объяснили, что те враги, пришедшие грабить и насиловать. И что же? Отвратительная картина избиения - и кого?! своих же, простых казаков! - тяжело действует на людей; они бегут, стыдясь своей - пусть даже невольной - причастности к злодейству. "Остались лишь фронтовики, вдоволь видевшие смерть, да старики из наиболее остервенелых", - говорится в романе, то есть лютое зрелище могли выдержать только души зачерствелые или воспаленные злобой (5, XXIX). Характерная подробность: офицеры, которые вешают Подтелкова и Кривошлыкова, в масках. Даже они, сознательные, видимо, враги Советов, стыдятся своей роли и прибегают к интеллигентско-декадентскому маскараду.

...Недавно нами была обнаружена и опубликована исключительно впечатляющая фотография: Подтелков и Кривошлыков перед казнью^*. Оба они стоят на переднем плане, а позади - перекладина виселицы. В выражении лиц, в пластике фигур, в общем облике обоих нет и следа смертного волнения или сосредоточенности в себе, мужество их спокойно и естественно, они лишены какой-либо нарочитости или тем более взвинченности. В уста Подтелкова М. Шолохов вложил слова "Старики! Позвольте нам с Кривошлыковым поглядеть, как наши товарищи будут смерть принимать. Нас повесите опосля, а зараз хотелось бы нам поглядеть на своих друзьев-товарищей, поддержать, которые духом слабы" (5, XXX). Не известно, то есть не записано ни в каких письменных источниках, произнес ли эти именно слова Подтелков, стоя у виселицы, но весь образ его на сохранившейся фотографии ясно говорит, что так, и только так мог встретить смерть этот мужественный революционер, коренной донской казак.

^* (Огонек, 1980, № 21, май.)

Ясно, что на Григория жуткое зрелище казни должно было произвести не меньшее впечатление, чем расправа с пленными чернецовцами за три месяца до этого. С поразительной психологической точностью М. Шолохов показывает, как в первые минуты неожиданной встречи с Подтелковым Григорий испытывает даже нечто похожее на злорадство. Он нервно бросает в лицо обреченному Подтелкову жестокие слова: "Под Глубокой бой помнишь? Помнишь, как офицеров стреляли... По твоему приказу стреляли! А? Теперича тебе отрыгивается! Ну, не тужи! Не одному тебе чужие шкуры дубить! Отходился ты, председатель донского Совнаркома! Ты, поганка, казаков жидам продал! Понятно? Ишо сказать?" (5, XXX).

Но потом... Он тоже в упор видел жуткое избиение безоружных... Своих же - казаков, простых хлеборобов, фронтовиков, однополчан, своих! Там, в Глубокой, Подтелков велел рубить тоже безоружных, и смерть их тоже ужасна, но они... чужие, они из тех, кто веками презирал и унижал таких, как он, Григорий. Как и тех, что стоят сейчас у края страшной ямы в ожидании залпа...

Очень интересно сопоставить эту сцену "Тихого Дона" с одним недавно опубликованным свидетельством. Прототип Григория Мелехова - Харлампий Ермаков присутствовал при казни Подтелкова (они были знакомы), бывший ординарец Ермакова рассказал: "Да, Ермаков и Подтелков встретились в упор. Это белые вели Подтелкова и Кривошлыкова через толпу к яме, где начали расстрел отряда. Сбоку от Подтелкова шли Спиридонов и Сенин с оголенными шашками. И Подтелков, узнав Ермакова, назвал его Иудой. Ермаков тожесть отвечал ему что-то дюже грозное. Но когда Спиридонов крикнул Ермакову: "Давай своих казаков-охотников!" - это, значит, кто хочет стрелять в красных, - Ермаков крикнул: "Нету у меня палачей-охотников!.."^* Сравнение этих воспоминаний с текстом "Тихого Дона" отчетливо показывает, как отбирал и "сгущал" М. Шолохов подлинный фактический материал.

^* (Прийма К. Указ. соч., с. 65.)

Начало гражданской войны на Дону описано в "Тихом Доне" с равным вниманием к общим вопросам и к отдельным, малозначительным даже, историческим обстоятельствам. Известно, что в казачьих областях (в особенности в Донской, Кубанской и Терской) был наиболее острым вопрос земельный, то есть перспектива передела земли между казаками и иногородними. Вопрос этот в начале 1918-го возбуждал необычайные споры, раскалывая станицы, хутора, семьи. Вот разговор о том в семье Мелеховых, Григорий твердо заявляет:

" - Иногородним коренным, какие в Донской области живут издавна, дадим землю.

- А шиша им! Вот им выкусить!.. - Пантелей Прокофьевич сложил дулю; дергая большим когтястым пальцем, долго водил вокруг Григорьева горбатого носа" (5, XIII).

А вот строки из воспоминаний тогдашнего иногороднего Донской области Семена Михайловича Буденного: "В хуторах были и сторонники и противники Советской власти. Одно случайное слово могло привести к неприятным осложнениям, а то и к драке... Некоторые казаки, как только речь заходила о наделе иногородних землей, говорили: "Мы не против Советской власти, а земельку нашу не трожь - не вами дадена"^*.

^* (Буденный С. М. Пройденный путь. М., 1958, с. 43, 44.)

Не менее интересна точность отдельных исторических подробностей "Тихого Дона". Совсем лишь недавно, после выхода в свет монографии В. И. Петрова, эти упомянутые в романе подробности удалось достаточно точно установить; научная монография посвящена вопросам гражданской войны в начале 1918 года, и о ее достоинствах нам уже приходилось высказываться в научной печати^*. Вот у М. Шолохова есть впечатляющая сцена разгрома Тираспольского отряда 2-й Социалистической армии на Верхнем Дону; отряд этот за время отступления под натиском немцев порядком разложился, творил разного рода насилия (5, XXI). Действительно, так оно и было, в апреле 1918-го казачьей верхушке удалось поднять мятеж, окружить и истребить этот отряд^**. В тексте романа приводится поразительно точная подробность: "отряд разгромили дотла, более двухсот человек порублено и постреляно, около пятисот взято в плен". По данным Центрального архива Советской Армии, приведенным в монографии Петрова, численность Тираспольского отряда была именно такова: семьсот человек. Никаких публикаций по этому мелкому событию гражданской войны в литературе двадцатых годов не имелось - опять-таки очевидно, откуда автор почерпнул такие сведения.

^* (См.: Вопросы истории, 1932, № 2, с. 118 и далее.)

^** (Петров В. И. Отражение Страной Советов нашествия германского империализма в 1918 г. М., 1980, с. 204.)

...Вот весной 1918-го Мирон Коршунов едет на железнодорожную станцию Миллерово и встречает немцев, но не просто солдат, а ландштурмистов (то есть части, составленные из запасных); В. И. Петров сообщает, что 7-я дивизия ландштурма (ландвера) в мае 1918-го стояла на Нижнем Дону^*. Далее: отъезжающий в Новочеркасск в ту же пору "Пантелей Прокофьевич увидел из окна аванпосты баварской конницы" (6, I). Исследование В. И. Петрова подтверждает: именно в то время в районе Ростова-на-Дону действовали части германской баварской кавалерии^**.

^* (Там же, с. 205.)

^** (Там же, с. 206.)

Или примечательный эпизод в судьбе совершенно другого персонажа: "В марте Бунчук был послан на работу в Революционный трибунал при Донском ревкоме", - говорится в романе, здесь имеется в виду март 1918 года. Фактическая основа тут достоверна, ибо новые народные суды и ревтрибуналы для борьбы с контрреволюцией стали создаваться органами Советской власти на Дону именно с начала марта 1918 года (старого стиля)^*.

^* (Хроника исторических событий на Дону, Кубани и в Черноморье. Вып. 2. Март 1918 - апр. 1920. Ростов-на-Дону, 1941, с. 17.)

Переплетение художественного образа с реальностью принимает порой самые удивительные формы. Среди второстепенных персонажей "Тихого Дона" довольно приметной фигурой является сотник Изварин. В переломное время конца 1917 - начала 1918 года он оказывается в одном полку с Григорием Мелеховым (во 2-м запасном). Молодой, энергичный, интеллигентный, умеющий убеждать и спорить, он принадлежал к числу яростных донских автономистов. На какое-то короткое время он даже оказал сильное воздействие на Григория, расписывая перед ним маниловские картинки будущей жизни "вольной Донской республики", которая-де станет великой державой, "независимой от Москвы" и т. п. Этот интеллигентский бред не мог, впрочем, оказать сколько-нибудь стойкого воздействия на Григория, недолгая их дружба развалилась.

В романе Изварин представлен с немалыми биографическими подробностями: "Ефим Изварин был сыном зажиточного казака Гундоровской станицы..." (Характерная примета социального происхождения идеолога автономии; к тому же он из "низовских", то есть наиболее консервативных и сословно замкнутых слоев донского казачества.) Затем: "образование получил в Новочеркасском юнкерском училище, по окончании его отправился на фронт в 10-й Донской казачий полк" (5, II) и т. д.

Рядовые казаки-крестьяне, естественно, не поддержали интеллигентских мечтаний донских автономистов, за ними могли пойти только имущие классы, ища спасения от Советов хотя бы за зыбкой ширмой "автономии". Как сказано в романе, из полка, охваченного большевистским влиянием, Изварин бежал. Далее он мелькает в романе один-единственный раз, но в довольно примечательном случае. В пятой части описывается совещание в станице Ольгинской (на Кубани) между руководством Добровольческой армии (генералы Корнилов, Алексеев, Деникин) и командиром белоказачьего отряда генералом Поповым, которое состоялось 13 марта. Выбитые из Ростова и Новочеркасска белые генералы колебались, где искать опору для дальнейших действий? Корнилов решил идти на Екатеринодар. Попов объявил о намерении остаться в степных районах Нижнего Придонья. Так донские сепаратисты откололись от основного ядра белогвардейщины. В заключительной сцене один из сопровождающих Попова офицеров бросает реплику: "Сейчас выезжаем. Вы готовы, Изварин?" А далее следует авторская ремарка: "Изварин, бывший сослуживец Григория Мелехова, вскочил на своего... коня..." (5, XVIII).

Итак, мимоходом вроде бы, но очень точно указано направление пути Изварина: из таких, как он, формировались первые отряды врагов народной власти, а кулацкая закваска "домовитого казачества" толкала его к сепаратизму.

При изучении нами исторической подосновы романа этот образ получил определенное реальное подтверждение. Так, в архивных документах 10-го Донского полка в приказах от 23 января и 9 июня 1917 года упоминается хорунжий Изварин^* (имя и отчество не указаны). Конечно, хорунжий - не сотник, но в романе герой действует в самом конце 17-го, следовательно, он вполне мог получить за это время повышение на один чин. Более того, есть архивные данные на февраль 1919 года о члене Донского войскового круга сотнике Изварине Иване Ефимовиче^** (шолоховского героя зовут Ефим Иванович). Наконец, в июле 1919-го фамилия подъесаула Изварина упоминалась в донской белогвардейской печати^***.

^* (ЦГВИА, ф. 5064, oп. 1, д. 39, л. 21; д. 38, л. 29 об.)

^** (По учетным данным справочного отдела ЦГАОР.)

^*** (Калинин И. Русская Вандея. М.- Л., с. 180.)

За разъяснениями по этому поводу автор обратился в марте 1981 года в Вешенской к М. А. Шолохову: Михаил Александрович сказал, что Изварин - персонаж им вымышленный, но такая фамилия была очень распространенной на Дону. Значит, образ сложился из разноречивого народного предания, которое явилось одним из источников "Тихого Дона". Вымышленный образ оказался настолько типизирован и исторически точен, что слился с подлинной исторической судьбой (или судьбами).

К концу весны 1918-го, после взятия Ростова-на-Дону белогвардейцами и гибели отряда Подтелкова, в Донском крае утвердилась, с помощью германо-австрийских оккупантов, белогвардейская власть генерала П. Краснова. В "Тихом Доне" обстоятельно описано становление и скорая гибель этого опереточного "государства". В точном соответствии с реальностью показан и сам его руководитель - краснобай и мелкий авантюрист-"писатель" (мало кому известно, что уже до первой мировой войны Краснов успел стать автором ряда беллетристических произведений, а позже, в эмиграции, сильно умножил эту свою сторону "деятельности"; добавим, наконец, для полной характеристики, что в двадцатые и тридцатые годы он преданно служил германским нацистам, сотрудничал с ними в годы Великой Отечественной, за что и настигло его в итоге заслуженное возмездие).

Белогвардейское, прогерманское "правительство" Краснова бросило свои части против молодого Советского государства. Уже 19 мая 1918 года была объявлена мобилизация двадцати пяти призывных возрастов - то есть всего взрослого мужского населения! В "Тихом Доне" отчетливо показано, сколь неохотно проходил этот призыв в сцене схода казаков хутора Татарского (5, XXIII). Однако, действуя обманом и посулами, красновское руководство сумело к лету 18-го поставить под ружье внушительную по тем временам силу: тридцать тысяч конных и двадцать семь тысяч пеших бойцов^*.

^* (Ермолин А. П. Указ. соч., с. 121.)

В число этих вот призванных в белую армию казаков попало много приметных героев "Тихого Дона", жителей хутора Татарского. Примечательно, что лишь некоторые хуторяне идут на войну более или менее сознательно, даже охотно, однако есть и такие: прежде всего - Петр Мелехов и Митька Коршунов, кое-кто еще, но таких явное меньшинство. Большая же часть втягивается в эту войну неохотно, по обязанности, от отсутствия какого-либо выбора: таковы Григорий Мелехов, Аникушка, Христоня, многие другие. Отметим для понимания будущей расстановки социальных сил на Верхнем Дону, что даже такие персонажи романа, известные своей преданностью Советской власти в дальнейшем, как Иван Котляров и Михаил Кошевой, тоже ведь оказываются в рядах красновского воинства. Разбушевавшаяся стихия гражданской войны нередко распоряжалась судьбами людей против их воли. Вот Кошевой рассказывает о своей судьбе в 1918-м:

"И в штрафной сотне на Калачевском фронте был. Где только не был! Насилу домой прибился. Хотел к красным на фронте перебечь, но за мной глядели дюжей, чем мать за непробованной девкой глядит" (6, XVIII). Кошевой говорит скупо, и более ничего об этом отрезке его жизни в романе не сообщается. Однако ясно, что хлебнул он на фронте достаточно, ведь ему довелось побывать под Царицыном ("на Калачевском фронте", как он выражается), где как раз с октября по начало января 1919 года (по новому стилю) шли ожесточенные бои с красными частями,- здесь-то и понесла основные потери белоказачья армия генерала Краснова^*.

^* (См.: Советская историческая энциклопедия, т. 15, стб. 704.)

Итак, даже Михаилу Кошевому пришлось против своей воли воевать на стороне белых. Но ведь ОН - твердый противник белогвардейщины, убежденный сторонник Советской власти. А как же другие его земляки? Примечательна тут судьба Григория Мелехова, который тоже против воли был мобилизован на фронт. В качестве командира сотни в 26-м Вешенском полку он находится в красновской армии на ее так называемом Северном фронте, в направлении Воронежа. То был тогда периферийный участок для белых, основные бои между ними и Красной Армией развернулись летом и осенью в районе Царицына.

Война, в которой довелось участвовать Григорию, справедливо названа в романе "игрушечной": бои шли местного значения, вялые, с малыми потерями. Однако бесперспективность этой войны раздражала казаков, порождала усталость и недовольство. Народным практическим чутьем понимали донцы и то, что выступали они как местные сепаратисты против всей России, бросили вызов всему великому государству,- такое положение пугало их, страшило очевидной невозможностью военной победы. В романе есть примечательная реплика одного из эпизодических персонажей (речь шла о ходе так называемого мятежа чехословацкого корпуса в Поволжье и на Урале): "Вот придавют чеха, а потом как жмякнут на нас всю армию, какая под ним была,- и потекет из нас мокрая жижа... Одно слово - Расея! - И грозно закончил: - Шутишь, что ля?" (6, X). Григорий, услыхав, про себя решил: "Верно!", причем решил "с тихим злорадством" - он и сам ощущает нелепость красновской авантюры, перспектива идти "освобождать" Москву от большевиков ему глубоко чужда. Как и подавляющее большинство родовых казаков, он не желает выходить за пределы Донской области.

Развал, внутреннее разложение белоказачьей армии атамана Краснова в конце 1918 года описывается в "Тихом Доне" довольно подробно. Общий процесс этот, вызванный острейшими социальными противоречиями, раздиравшими всегда массовые белогвардейские армии, показан на примере 28-го полка (в нем служил сотенным командиром хорунжий Петр Мелехов). Действительно, названный полк один из первых в красновской армии восстал против контрреволюционного офицерства и в полном составе оставил фронт, об этом много писала советская печать в январе 1919 года. "Правда"; "28-й полк восстал, его поддержали 32-й и 34-й; 2-й полк ушел в тыл. Создаются ревкомы в казачьих частях". "Известия ВЦИК": "По сообщению делегата от казаков, перешедшего к красным, 28-й полк бросил позиции и возвратился в Вешенскую..."^*

^* (Правда, 1919, 3 февр.; Известия ВЦИК, 1919, 26 янв.)

В "Тихом Доне" эти исторические обстоятельства показаны через восприятие Петра Мелехова, в сценах митингов казаков 28-го полка, их братания с красными и т. д. (6, XI). Распад белоказачьей армии был полным, она, тая на глазах, откатилась к Северскому Донцу, три четверти территории Донской области заняли почти беспрепятственно наступавшие красные войска. По данным новейшего исследования, из восьмидесяти пяти тысяч штыков и сабель, имевшихся у атамана Краснова, на рубеж Донца отошло лишь пятнадцать тысяч^*. Характерно, что почти все казаки хутора Татарского, служившие в красновской армии, остались по домам, даже Петр Мелехов - офицер, командир сотни, ушел с белыми только один человек - Митька Коршунов.

^* (Ермолин А. П. Указ. соч., с. 127.)

Последнее обстоятельство следует признать чрезвычайно важным в историко-социальном смысле, и вот почему. Известно из исторических источников, что казачество Верхнего Дона в начале 1919-го решительно отошло от белых, хотя точных количественных данных по этому поводу не имеется, но обстоятельная картина, нарисованная в "Тихом Доне", позволяет сделать убедительный вывод, что таких оказалось громадное большинство; так художественное произведение может, помимо всего прочего, сделаться серьезным историческим источником.

Красная Армия вступила на Верхний Дон на исходе зимы 1919 года: станица Казанская была занята 31 января, Вешенская и Усть-Медведицкая (ныне город Серафимович) - 9 февраля^*. Приход красных, напряженное ожидание их в Татарском, встреча татарцев с красноармейцами - все это описано с исключительной художественной силой. Но не только: историческая точность описаний тут столь велика, что чтобы ее установить, потребовались усиленные поиски среди архивных документов той поры.

^* (Гражданская война и иностранная интервенция в СССР, с. 385.)

...В хуторе Татарском ждут красных, и вот наконец; "В полдень через хутор спешным маршем прошел 6-я Мценский краснознаменный полк..." 6, XVII). Из документов Центрального архива Советской Армии явствует, что как раз в январе 1919 года 6-й советский Мценский стрелковый полк участвовал в боях против белоказаков на Верхнем Дону, причем именно в районе станицы Вешенской. Названный полк входил в состав 1-й бригады 15-й Инзенской стрелковой дивизии^*.

^* (ЦГАСА, ф. 100, оп. 2, д. 246; ф. 191, оп. 3, д. 70, 122, 123.)

Вскоре в Татарском были арестованы Мирон Коршунов и еще несколько зажиточных казаков, их отправили в Вешенскую, где, как сказано в романе, располагался тогда ревтрибунал 15-й Инзенской дивизии. Событие это произошло, как удалось установить путем текстологического анализа, в феврале 1919 года. Из материалов того же архива явствует, что 15-я Инзенская дивизия в январе-феврале 1919 года вела стремительное наступление со стороны Воронежской губернии на юг между реками Битюгом и Хопром и, перейдя Дон, пошла далее в южном направлении к Северскому Донцу. Удалось точно установить, что штаб дивизии с 9 по 16 февраля 1919 года располагался в станице Вешенская. Следовательно, дивизионный трибунал, как подразделение штаба, располагался там же^*.

^* (ЦГАСА, ф. 1250, oп. 1, д. 669, 674.)

Небезынтересно отметить, что Инзенская дивизия была известным и заслуженным соединением Красной Армии той поры. В многотомной "Истории гражданской войны", изданной четыре десятилетия спустя после описываемых событий, говорится, что именно Инзенская дивизия в январе 1919 года наносила главный удар по красновскому фронту: "Выбор на эту дивизию пал не случайно. Сформированная главным образом из добровольцев, пополненная в период мобилизации крестьянской беднотой, дивизия представляла собой одно из лучших соединений армии"^*. Комиссаром ее был Г. П. Звейнек - старый член партии, сын латышского батрака, герой гражданской войны (в 1919 году похоронен у Кремлевской стены).

^* (стория гражданской войны в СССР, т. 3. М, 1957, с. 341.)

В нашем литературоведении уже достаточно полно описаны серьезнейшие затруднения, которые встретились М. Шолохову при публикации шестой части романа. Среди прочих сложных причин препятствием стал сам исторический сюжет: писатель подробно изобразил историю так называемого вешенского белоказачьего восстания. Оно длилось с начала марта по начало июня 1919 года - срок не такой уж значительный для эпопеи, обнимающей десять лет невероятно насыщенной драматизмом эпохи. Однако описание событий, так или иначе связанных с ходом и течением восстания, занимает в композиции романа очень существенное место: большая половина шестой части и ровно половина седьмой; в совокупности это составляет, как мы подсчитали, 23% всего текста романа.

Это неудивительно. Обстоятельства вешенского восстания сыграли огромную роль в судьбе всех без исключения главных героев "Тихого Дона". Трагический поворот совершился в жизни Григория Мелехова - он порвал с Советской властью, пролил кровь трудового народа России, гражданский, политический путь его сбился; то же и в семье: жена мучительно и страшно умерла, дети осиротели... Гибнут в беспощадной гражданской войне Петр Мелехов, Иван Алексеевич Котляров, Штокман, - гибнут не в бою, а от мстительной пули противника. Сложили свои головы и многие друзья Григория, его земляки-хуторяне. В ходе трагической эпопеи вешенского восстания напрочь расходятся судьбы двух друзей, двух будущих родственников - Михаила Кошевого и Григория Мелехова; конфликт между ними в существенной степени определит в дальнейшем участь главного героя "Тихого Дона".

Итак, восстание казаков на Верхнем Дону, в районе станицы Вешенской и соседних станиц, показано наиболее широко и полно среди других реальных исторических событий, описанных в романе. И здесь следует без всякого преувеличения сказать, что историческая достоверность этих глав, фотографическая подоснова описанных событий, эпизодов и отдельных сцен является необычайной даже для такого поразительного в этом смысле произведения, как "Тихий Дон".

В ходе гражданской войны мелкобуржуазная контрреволюция неоднократно поднимала восстания против Советского государства. Социальной опорой этих движений являлись зажиточные слои крестьянства, а идеологами - эсеры, анархисты и им подобные. В тех случаях, когда кулачеству удавалось на какое-то время увлечь за собой более или менее значительную часть среднего крестьянства, такого рода мятежи приобретали широкий размах и требовали больших усилий для борьбы с ними, представляя, таким образом, немалую опасность для молодого Советского государства. Крупнейшими среди названных явлений считаются махновщина и григорьевщина на Украине, антоновщина в Центральной России, западносибирский и кронштадтский мятежи 1921 года. Для подавления их Красной Армии приходилось вести борьбу в масштабе армейских операций, с привлечением резервов Главного Командования или даже фронтовых частей; порой эта борьба длилась очень долго, по году и более (например, махновщина и антоновщина).

Все названные выше крупнейшие мелкобуржуазные мятежи получили освещение в советской научной литературе, хотя далеко не полно^*. Однако вешенское восстание, описанное в "Тихом Доне", долго не имело ни одного сколько-нибудь подробного специального исторического исследования^**. Еще в период работы над соответствующими главами романа М. Шолохов вынужден был даже посетовать в печати на слабую изученность описываемых им событий: "Трудность еще в том, что в третьей книге я даю показ вешенского восстания, еще не освещенного в литературе"^***.

^* (Наиболее подробную библиографию по данному вопросу см. в кн.: Голинков Д. Л. Крушение антисоветского подполья в СССР (1917-1925). М., 1975.)

^** (Об этом нам уже приходилось писать в научной печати: Вопросы истории, 1976, № 2, с. 161.)

^*** (На подъеме, 1930, № 6, с. 172.)

Действительно, к 1930 году имелись лишь две опубликованные работы, где содержались краткие описания тех событий. Прежде всего следует назвать двухтомное обобщающее исследование советского военного историка Н. Е. Какурина "Как сражалась революция", изданное в 1925 году. То была первая работа по истории боевых действий на фронтах гражданской войны в молодой советской историографии. Следует отдать должное автору (бывшему генштабисту старой армии), который создал интересный и оригинальный труд, не потерявший своего значения и поныне. Однако первая обобщающая работа на столь обширную тему не могла не содержать пробелов и упущений. В частности, при кратком освещении борьбы с вешенским мятежом в работе Н. Е. Какурина были допущены фактические неточности, в итоге получилось некоторое преуменьшение грозных и опасных последствий этого мятежа для положения на всем Южном фронте Красной Армии.

При публикации третьей книги "Тихого Дона", точнее, глав, посвященных описанию вешенского восстания, сам М. Шолохов сделал примечание, оспорив точность какуринских данных относительно численности повстанцев, их вооружения и самого хода подавления мятежа^*. Ниже фактическая сторона событий будет описана детально, но попутно следует отметить, что автор "Тихого Дона" дает гораздо более достоверные данные, нежели историк, который при кратком изложении событий казачьего мятежа ограничился, видимо, отрывочными и случайными материалами. Еще более скупые сведения содержались в известной в свое время публицистической книге Д. Кина о деникинщине, изданной в 1927 году^**. Правда, численность повстанцев здесь определена точнее, чем у Н. Е. Какурина, содержались некоторые любопытные подробности, но даже обе работы в целом не давали сколько-нибудь полной картины восстания.

^* (Октябрь, 1932, № 7, с. 11.)

^** (Кин Д. Деникинщина, Л., 1927, с. 43.)

В двадцатых и отчасти в тридцатых годах за рубежом, преимущественно в странах Западной Европы, появилось большое число белоэмигрантских сочинений на темы гражданской войны. В основном это были мемуары или очерковые зарисовки. Пронизанные, как правило, невероятной ненавистью ко всему советскому, дышащие страстной классовой злобой к государству трудящихся, эти произведения также представляют собой своеобразный исторический источник. В частности, написали обширные сочинения известнейшие "вожди" южнорусской контрреволюции генералы Деникин, Краснов, Лукомский,- все они, кстати, являются действующими лицами "Тихого Дона", выступающими под своими собственными именами. Однако в генеральских публикациях не нашлось места для сколько-нибудь подробного описания хода вешенского восстания. Это вполне понятно: документов малограмотные казаки-повстанцы не оставили, а высокопоставленные мемуаристы слишком мало интересовались делами "низших чинов" и редко писали о том.

В объемистых воспоминаниях генералов Краснова, Лукомского, Врангеля, Денисова (командующий Донской армией) и многих других деятелей южнорусской контрреволюции сведений о вешенском восстании нет. Лишь в наиболее детальном из подобного рода сочинений- в мемуарных очерках Деникина (пять томов!) среди подробнейших описаний разного рода действий и операций "классической", так сказать, белогвардейщины, верхнедонскому антисоветскому восстанию уделяется лишь несколько разрозненных абзацев. Причины мятежа Деникин истолковывает в примитивно белогвардейском смысле: казаки, дескать, "одумались", потому и поднялись против Советской власти, горя желанием насадить в России военную диктатуру и возвратить на прежние места банкиров и акцизных... Правда, располагая, очевидно, данными белой разведки, Денинкин довольно точно определяет повстанческие вооруженные силы: тридцать тысяч бойцов и шесть орудий. Ясно, что белых генералов такое сложное в социальном смысле явление, как колебания среднего крестьянства в период апогея гражданской войны, интересовало лишь в одном узком смысле: поскольку оно в той или иной мере способствовало делу реставрации старого строя в России.

Характерно и другое. Не только генералы, но и низшее офицерство тоже написали о себе немало, они были людьми зачастую довольно образованными. Среди вешенских же повстанцев - как точно изображено у М. Шолохова - офицеров оказалось буквально несколько, да и те были, что называется, "черная кость". Повстанческий командир бригады хорунжий Богатырев, родом простой казак, разговаривает с "настоящими" офицерами в таких вот выражениях: "Я, конечно, воспитаниев не получал особых таких, в юнкерских школах не проходил наук и, может, не так объяснялся, ну да ить оно не всякое лыко должно быть в строку (6, LII). Эта словесная самохарактеристика точно соответствует природе повстанческих командиров: почти все они происходили из выслужившихся рядовых (как Петр и Григорий Мелеховы, тот же Богатырев) или наспех окончили во время мировой войны годичные офицерские училища.

После поражения белых немало бывших участников вешенского восстания оказались за границей. Ясно, что люди вроде Григория Богатырева (это реальный участник событий) не очень-то были горазды к мемуарному сочинительству. Тем более - рядовые казаки, оказавшиеся волею судеб в эмиграции. Только номинальный глава вешенских мятежников хорунжий Павел Кудинов оставил воспоминания. Они представляют определенный интерес, однако вышли в свет в Праге во второй половине 1931-го и в начале 1932 года, когда главы "Тихого Дона", посвященные описанию вешенского восстания, были уже закончены и переданы для издания.

Таким образом, при написании одного из главнейших разделов "Тихого Дона" автор его мог опереться лишь на крайне малое количество опубликованных источников, к тому же и не бесспорно достоверных. Практически ему пришлось самому воссоздать историю трагедии, захватившей сотни тысяч людей, провокационно вовлеченных в кровопролитную войну. Как же М. Шолохов достиг этого? В одной из бесед с журналистами он сам с необычайной точностью и безыскусностью дал исчерпывающий ответ:

"Надо иметь в виду, что формировался я и отроческие годы мои прошли в разгар гражданской войны. Тема была на глазах, тема для рассказов, очерков. Трагедийная эпоха была. Требовалось писать, больно много было интересного, что властно требовало отражения. Так создавались "Донские рассказы". Что касается "Тихого Дона", то это иное дело. Можно сказать, он вырос из "Донских рассказов".

Отроческий взгляд - самый пытливый взгляд у человека. Все видит, все приметит, узнает, везде побывает. Мне легко было, когда касалось фактического материала. Трудности пришли потом, когда надо было писать и знать историю гражданской войны. Тут уже потребовалось сидение в архивах, изучение мемуарной литературы. Причем не только нашей, но и эмигрантской, в частности очерков "Русской смуты"^* Деникина. Затем знакомство с казаками, участвовавшими в этой войне. Сама профессия моя: до писателя - учитель, статистик, продовольственный работник - знакомила меня с огромным количеством людей...

^* (Здесь у репортеров ошибка; надо: "Очерки русской смуты".)

Разговоры, воспоминания участников - так слагался костяк. А бытовая сторона, она ведь тоже наблюдалась, потому что жил в разных хуторах. Мне даже ничего не стоило, скажем, второстепенных героев назвать своими именами"^*.

^* (Интервью С. Балатьева и Э. Эстрина см: Литературная Россия, 1975, 3 мая.)

В кратком и удивительно объективном этом рассказе исчерпывающе выражены методы работы М. Шолохова над материалом романа. Да, изучение мемуаров, этого необычайно важного источника для всякого романиста. Они, как правило, широко известны и сравнительно доступны. Да, изучение архивных документов. Сейчас ясно видно, сколь скупы были тогда эти источники. Конечно, они подверглись основательному изучению автором "Тихого Дона", следы этой работы ныне отчетливо находят исследователи творчества М. Шолохова. Но все эти сведения лишь отчасти послужили основой для воссоздания истории полузабытой уже народной трагедии.

М. Шолохов вынужден был даже дать пояснения к этой части романа (при первой его публикации), говоря о скудности и неточности имеющихся письменных материалов^*. Писатель в свое время опросил многих свидетелей и участников гражданской войны на Дону, это известно. Среди этих свидетелей могли быть и видные заправилы мятежа. Критик И. Лежнев сообщил (очевидно, со слов самого М. Шолохова), что в Вешенский район в 1923 году по амнистии вернулось из эмиграции свыше трех тысяч бывших белогвардейцев, в том числе и офицеров^**, об этом же недавно приведены подробные данные в работе Л. К. Шкаренкова по истории русской послереволюционной эмиграции^***.

^* (См.: Октябрь, 1932, № 7, с. 11.)

^** (Лежнев И. Указ. соч., с. 228.)

^*** (Шкаренков Л. К. Агония белой эмиграции. М., 1981, с. 97.)

К. Прийма установил, что М. Шолохов не раз, например, встречался с Харлампием Ермаковым, бывшим командиром дивизии вешенских мятежников, переписывался с ним. По словам К. Приймы, об этих встречах М. Шолохов, в частности, говорил: "Помню, однажды Ермаков, рассказывая, вспомнил страшный бой с матросами возле хутора Климовка. Казалось бы, что это лишь частный случай из множества боевых столкновений. А я эту кровавую сечу воспринял... как бы это этичнее сказать... как неоценимую находку - поворот в развитии образа Григория... в его трагическом поиске правды..."^*

^* ("Тихий Дон": уроки романа", с. 136.)

Исходя из сказанного следует заключить, что объяснение беспримерного по глубине историзма шолоховской эпопеи следует искать в биографии писателя. М. Шолохов сам был не только очевидцем описываемых событий (подобно Льву Толстому в "Хаджи-Мурате"), но был также - и это следует подчеркнуть особо - земляком своих героев, он жил их жизнью, он был плоть от их плоти и кость от их кости. Тысячеустая молва разворошенного революцией мира доносила до него такие "факты" и такие "сведения", с коими не могли соперничать архивы и библиотеки целого света. Народное предание, то самое предание в высоком смысле слова, о чем не раз говорил А. С. Пушкин, - оно и сделалось главным источником этой части романа.

Уместно повторить здесь слова создателя "Тихого Дона", когда он во всеоружии огромного писательского и жизненного опыта с подкупающей простотой сказал, что ему "легко было, когда касалось фактического материала". Да, так. Все и вся вокруг него, на его родине в двадцатых годах только и жили воспоминаниями и неостывшими еще переживаниями грозных лет гражданской войны. Любой взрослый человек знал и помнил о событиях и героях той неповторимой, ни с чем не сравнимой эпохи. И все это переживалось, пересказывалось и обсуждалось не раз и не два. И молодому, пытливому юноше, которого родная природа наделила острым взглядом и всепроникающим пониманием, с избытком было предоставлено тех рассеянных повсюду свидетельств памяти народной, которые есть неписаная история времени, - та история, которую только потом, уже как бы со стороны, будут по кусочкам воссоздавать специалисты самых разных областей.

Так отобразил М. Шолохов в своем романе народный эпос нашей великой революции. И нигде, быть может, в "Тихом Доне" не бросается так в глаза своеобычный талант писателя-летописца, как в главах, посвященных трагическим событиям вешенского мятежа.

Уже говорилось, что восстание казаков Верхнего Дона против Советской власти весной 1919 года приняло большой размах и вызвало ожесточенные и кровопролитные сражения. Какие же причины породили это трагическое событие? М. Шолохов ответил на этот вопрос в художественной форме, он дал глубочайшую картину классовой борьбы в огромном районе крестьянской России. Однако ему пришлось и прямо высказываться по этому поводу.

Весной 1931 года рапповские деятели задержали публикацию шестой части "Тихого Дона", обвиняя автора в "кулацком уклоне" и т. п. Тогда М. Шолохов обратился за помощью к М. Горькому и б июня 1931 года писал ему: "...6-я часть почти целиком посвящена восстанию на Верхнем Дону в 1919 году... Теперь несколько замечаний о восстании.

1. Возникло оно в результате перегибов по отношению к казаку-середняку.

2. Этим обстоятельством воспользовались эмиссары Деникина, работавшие в Верхне-Донском округе и превратившие разновременные повстанческие вспышки в поголовное организованное выступление. Причем характерно то, что иногородние, бывшие до этого по сути опорой Совет, власти на Дону, в преобладающем большинстве дрались на стороне повстанцев, создав свои т. н. "иногородние дружины", и дрались ожесточенней: а следовательно, и лучше казаков-повстанцев.

В книге Л. С. Дегтярева "Политработа в Красной Армии в военное время", в главе "Политработа среди населения прифронтовой полосы", автор пишет: "В гражданской войне, в практической политработе, мы часто грешили против этих положений, ведя борьбу со средним крестьянством. Примером яркой ошибки может служить политика "расказачивания" донского казачества весной 1919 г., которая привела к поголовному восстанию многих станиц Донской области в тылу Красной Армии, приведшему к поражению Южфронта и к началу длительного наступления Деникина"^*.

^* (М. Шолохов цитирует 2-е изд. названной книги. М.- Л., 1926.)

...Некоторые "ортодоксальные" "вожди" РАППа, читавшие 6-ю часть, обвиняли меня в том, что я будто бы оправдываю восстание, приводя факты ущемления казаков Верхнего Дона. Так ли это? Не сгущая красок, я нарисовал суровую действительность, предшествовавшую восстанию, причем сознательно упустил такие факты, служившие непосредственной причиной восстания, как бессудный расстрел в Минушинской станице 62 казаков-стариков или расстрелы в станицах Казанской и Шумилинской, где количество расстрелянных казаков... в течение 6 дней достигло солидной цифры - 400 с лишним человек.

Наиболее мощная экономическая верхушка станицы и хутора - купцы, попы, мельники - отделывались денежной контрибуцией, а под пулю шли казаки зачастую из низов социальной прослойки. И естественно, что такая политика, проводимая некоторыми представителями Сов. власти, иногда даже заведомыми врагами, была истолкована как желание уничтожить не классы, а казачество"^*.

^* (Литературное наследство, т. 70, с. 696.)

В этом письме М. Шолохов выступает как историк, ибо в романе все названные им политические и социальные обстоятельства выражены в художественно-образной форме. В том же письме он говорит о выведенных в романе "щелкоперах от Советской власти" и называет их: "парень из округа, приехавший забирать конфискованную одежду" (напомним: он пытался взять в Татарском одежду, отобранную у богатых и предназначенную для распределения среди бедняков), "отчасти обиженный белыми луганец" (это Александр, озлобленный, нервный красноармеец, задирающий Григория Мелехова), "комиссар 9-й армии Малкин - подлинно существовавший и продолжавший то, о чем я рассказал устами подводчика-старовера" (комиссар Букановской станицы, ни за что ни про что расстреливавший стариков-казаков). Однако Шолохов-историк по точности социального анализа не уступает Шолохову-романисту. Без малого через сорок лет, когда были открыты и изучены многие документы, в коллективном труде советских военных историков причины мятежа были определены принципиально так же, как и в шолоховском письме:

"Вешенский мятеж был проявлением колебаний, переживаемых в тот период трудовым казачеством. Причиной мятежа были также и серьезные ошибки, допущенные местными органами Советской власти зимой 1918 - 1919 года. При восстановлении Советской власти после освобождения северных округов Донской области были проведены мероприятия, имевшие целью ликвидировать вражескую агентуру. Но не все они проводились правильно. Зачастую под удар попадала не только казацкая верхушка, но и трудовое казачество. Нередко проводилось выселение из хуторов и станиц помимо контрреволюционной части казачества также и трудовых казаков. Производились многочисленные аресты, само слово "казак" изгонялось из обихода. В некоторых местах вводилось новое административное деление - вместо округов и станиц создавались уезды и волости, как в Центральной России. Эти искривления политики партии и Советской власти, проводившиеся под лозунгом "расказачивания", имели самые отрицательные последствия. Они дали возможность белогвардейской агентуре использовать недовольство казаков в своих целях. Ярким примером этого явился вешенский мятеж, который помешал разгрому белогвардейцев в Донбассе. Мятеж привел к тому, что Южный фронт не только не смог послать подкреплений на главный в то время Восточный фронт, по, напротив, сам нуждался в помощи"^*.

^* (История гражданской войны в СССР, т. 4. М., 1959, с. 71-72.)

Высказанный в письме М. Шолохова вывод о том, что мятеж привел "к поражению Южфронта и к началу длительного наступления Деникина", не вполне точен и страдает некоторым преувеличением, в этом смысле заключение позднейших историков более правильно. Однако подчеркнем: приведенные в письме слова принадлежат не М. Шолохову, это цитата из книги Л. С. Дегтярева. В равной степени и в оценке современной советской историографии, и в письме самого М. Шолохова говорится о пресловутой политике "расказачивания", которая сыграла прямо-таки провокационную роль в обострении гражданской войны на юге России. Ответственность за эти действия целиком падает на Троцкого и троцкистов, которые ставили знак равенства между кулаком и крестьянином-тружеником и настаивали на проведении самых суровых карательных мер, отнюдь не вызывавшихся политической или военной необходимостью.

Советская наука в последние годы обстоятельно изучила этот вопрос. Принципиальную значимость приобретает оценка, высказанная в "Истории Коммунистической партии Советского Союза": "Огромное значение в борьбе с Деникиным и Колчаком имело изменение политики Советской власти по отношению к казачеству. Уже весной 1919 года Центральному Комитету партии стало ясно, что в этом вопросе были допущены ошибки. Жизнь показала, что директива об отношении к казачеству, данная Оргбюро ЦК в конце января 1919 года в циркулярном письме, оказалась неверной. Установка на преследование всех казаков - активных участников антисоветских выступлений мешала изоляции контрреволюционной верхушки от трудового казачества, сплочению его вокруг Советской власти. Директиву необходимо было исправить. 16 марта Центральный Комитет вновь обсудил вопрос о казачестве... Учитывая, что часть донских, оренбургских и других казаков не только не выступала против Советской власти, но и содействовала ей, ЦК решил приостановить применение против казаков мер, указанных в январском циркулярном письме, и проводить среди них политику расслоения. Смысл этого решения состоял в том, чтобы завоевать на сторону Советской власти новые слои казачества"^*.

^* (История Коммунистической партии Советского Союза, т. 3, кн. 2. М, 1968, с. 357-358.)

Важные конкретные подробности по данному вопросу приводятся в "Очерках истории партийных организаций Дона", где говорится, что в начале 1919 года "руководители Донбюро и созданного областного ревкома (С. И. Сырцов, А. Г. Белобородое) продолжали вести ошибочную линию по отношению к казачеству. Средством борьбы с мятежами, в которых приняло участие обманутое трудовое казачество, они считали проведение "расказачивания", то есть немедленной насильственной ломки всего хозяйственного и бытового уклада жизни казаков, уничтожения казачества как особой бытовой экономической группы, "распыления и обезвреживания рядового казачества"^*.

^* (Очерки истории партийных организаций Дона. 1898-1920. Ч. I. Ростов-на-Дону, 1973, с. 479.)

К. Прийма уточняет: "Расказачивание" Донской области, как гласят наши архивы, было начато приказом председателя Реввоенсовета Республики Троцкого от 3 февраля 1919 года... о создании во всех полках военно-полевых трибуналов для проведения массовых репрессий против кулачества и всех казаков, служивших в белой армии (не считаясь с тем, что они открыли свой фронт в ответ на воззвание Донбюро РКП(б) (10 декабря 1918), и воззвание Реввоенсовета Республики (31 декабря 1918 года)"^*.

^* (Прийма К. Указ. соч., с. 132.)

К этому следует добавить крайне неудачную аграрную политику, проводимую в ту пору Донбюро: помещичья земля не передавалась беднякам (казакам и неказакам), а приказом от 11 марта там создавались совхозы; в станицах Вешенской, Усть-Медведицкой и др. начали организовывать коммуны^*. Ясно, что никаких условий для деятельности совхозов, а тем более коммун, не имелось и эти утопические меры только раздражали население, причем не только казачество, но и иногородних (недаром позже многие из них тоже примкнули к мятежу).

^* (Берз Л. И., Xмелевский К. А. Указ. соч., с. 241 - 242.)

В архивах обнаружено немало документов, подтверждающих пагубность подобного рода действий для интересов Советской власти. Буквально накануне восстания, около 10 марта 1919 года, командир 1-й стрелковой бригады 10-й армии доложил о насилиях, чинимых над населением станицы Атаманской: "При объезде мною самой станицы видно, что все магазины разграблены, в пустых домах все уничтожено, и масса побитых стекол... Жители станицы, увидев во вверенной мне бригаде порядок, которая шла колоннами с песнями, ко мне стали поступать жалобы на стоящую раньше там бригаду, люди которой двое суток занимались грабежом, обыском по чердакам, насиловали женщин, не взирая на мольбы и слезы жителей"^*. А далее комбриг просил командование армии наказать виновных, иначе это, как он выразился, "обострит мирных жителей, которые в силу необходимости восстанут против Красной Армии, что послужит тяжелым последствием для всех завоеваний трудового народа".

^* (ЦГАСА, ф. 100, оп. 3, д. 99, л. 10.)

Прямо скажем, что случаи подобного рода насилий были редким исключением, дисциплина в советских частях соблюдалась в высшей степени строго, а меры, применявшиеся к нарушителям, были самыми суровыми. Но в данном случае идет, видимо, речь о сознательном попустительстве со стороны протроцкистски настроенных деятелей. Таких на Южном фронте было в ту пору немало, например, Г. Сокольников, А. Белобородов, С. Сырцов, бывший член ЦК "левых" эсеров А. Л. Колегаев, перешедший в РКП (б), и др.

В самом начале вешенского восстания, 16 марта 1919 года, А. Колегаев, тогда член РВС Южфронта, подписал приказ по войскам, действовавшим на Верхнем Дону; среди мер, им предлагаемых, значилось: "а) сожжение восставших хуторов, б) беспощадные расстрелы всех без исключения лиц, принимавших прямое или косвенное участие в восстании, в) расстрелы через 5 или 10 человек взрослого мужского населения восставших хуторов, г) массовое взятие заложников из соседних и восставших хуторов"^* и т. п. Все нам известные документы о действии советских воинских частей в указанное время не дают никаких данных утверждать, что подобные зверские меры осуществлялись на практике (отдельные проступки всегда бывают на войне, но не о них тут речь). Важно отметить другое: бессмысленная, не вызванная никакой политической необходимостью жестокость сознательно провоцировалась в ту пору на Дону деятелями троцкистского толка.

^* (Там же, д. 100, л. 17, 18.)

23 апреля, уже в разгар мятежа, командование Южного фронта телеграфировало: "Теперь есть повод думать, что отчаянность казаков объясняется поведением местных ревкомов... Так, весь Морозовский ревком арестован и следствие установило жуткую и дикую картину расправы с невинными жителями..."^* (Морозовская - это большая станица на юге Донской области, она находилась далеко от вешенского мятежа, но и там, как видно, обстановка создалась примерно такая же). Позже, когда трагические события на Верхнем Дону уже завершились, специальная комиссия казачьего отдела ВЦИК установила, что на Дону проводился "массовый террор без разбора", на который "население казачьих областей ответило массовым восстанием"^**. Как видно, комиссия ВЦИК прямо указала на пресловутое "расказачивание" как на главную причину кровавых событий мятежа.

^* (Там же, ф. 100, оп. 3, д. 70, л. 1.)

^** (ЦГАОР, ф. 1235, оп. 83, д. 8, л. 68. (См. также документальную повесть Ю. Трифонова "Отблеск костра". М., 1965.))

Весьма примечательна в этой связи судьба Анатолия Александровича Попова - сына писателя А. Серафимовича, комиссара на Южном фронте. Ему довелось принять участие в совещании в Воронеже в начале 1919 года, на котором Троцкий потребовал: "Казачество - опора трона... Уничтожить казачество, как таковое, расказачить казачество - вот наш лозунг. Снять лампасы, запретить именоваться казаком, выселить в массовом порядке в другие области". А. А. Попов начал протестовать, тогда Троцкий приказал: "Вон отсюда, если вы - казак". Вскоре Попов пропал без вести при неясных обстоятельствах, отец его пытался провести дознание на месте гибели сына, но безуспешно^*.

^* (Алексеева А. Анатолий Попов. М., 1968, с. 141)

Предгрозовая обстановка на Дону в конце зимы 1919 года показана на примере хутора Татарского: "бессудный расстрел десятка старых казаков, среди которых были люди совершенно аполитичные, попавшие в зловещий список случайно, горячее выступление Алексея Шамиля на сходе в Татарском 4 марта (6, XXIV), сомнения Григория Мелехова, а также прямолинейная и жесткая линия Штокмана - все это, как в капле воды, отражает тогдашнюю реальность (по сообщению К. Приймы, прототипом Штокмана стал некий Гроднер - "партработник из Михайловки на Верхнем Дону"^*.

^* (Прийма К. Указ. соч., с. 133.)

Вешенское восстание вспыхнуло стихийно, как четко показано в романе, дат его начала не приводится, но несомненно, что это начало марта 1919 года (через несколько дней после примечательного схода в Татарском).

В документах штаба Южного фронта началом мятежа названо 10-11 марта 1919 года, причем центром мятежа указывается станица Еланская^*. У М. Шолохова эта последняя подробность нашла отражение; старик казак, прискакавший на хутор Рыбный, где прячется Григорий Мелехов, кричит: "Весь Еланский юрт поднялся с малу до велика. В Вешенской выгнали красных..." (6, XXVIII). Последовательность перечисления не случайна: сперва восстали еланцы, а потом уже вешенцы (мятеж получил название по имени последней станицы потому, что именно там разместился штаб повстанцев).

^* (ЦГАСА, ф. 100, оп. 3, д. 100, л. 16.)

Павел Кудинов, участник и очевидец событий, приводит следующие подробности: мятеж вспыхнул в ночь на 11 марта в хуторе Шумилине, где казаки внезапным нападением уничтожили красноармейский отряд, а затем стремительно распространился по станицам Казанской, Еланской и другим. К Вешенской мятежники подошли через сутки, в ночь на 12 марта, и после тяжелого боя захватили ее, причем части красных удалось прорваться^*.

^* (Вольное казачество, № 80, с. 8.)

К тому времени наступление Красной Армии остановилось на рубеже Северского Донца в районе Каменская - Белая Калитва^*. По прямой это составляет всего около 180 километров до Вешенской, то есть мятеж произошел в ближайшем тылу красного фронта. Чрезвычайно опасные последствия этого обстоятельства очевидны. Силы повстанцев были немалые по масштабам гражданской войны. По агентурным данным, полученным штабом 8-й армии, численность вооруженных сил повстанцев определялась на начало апреля в тридцать тысяч человек, преимущественно кавалерии, а также шесть орудий и двадцать семь пулеметов^**. В "Тихом Доне" приводятся на этот счет сходные сведения: двадцать пять тысяч конных и десять тысяч пеших бойцов, шесть артиллерийских батарей и около ста пятидесяти пулеметов. Разность в исчислении воинской техники не должна настораживать: дело в том, что повстанцы имели крайне ограниченное количество боеприпасов, поэтому большинство их орудий и пулеметов по этой причине бездействовало (о чем не раз говорят герои "Тихого Дона"); а военная разведка засекала, естественно, прежде всего действующую военную технику.

^* (История гражданской войны в СССР, т. 3, с. 344.)

^** (ЦГАСА, ф. 192, оп. 3, д. 162.)

В романе приведена подробная дислокация повстанческих войск в апреле 1919 года, то есть в период их наибольших территориальных успехов, перед решительным наступлением Красной Армии. Как видно, повстанцы занимали территорию от верхнего течения Чира до низовьев Медведицы, на севере - по линии станиц Слещевская - Шумилинская, на западе - по линии Казанская - Машковская. М. Шолохов пишет, что линия фронта повстанцев имела четыреста верст в окружности. В советских архивах сколько-нибудь подробных данных о дислокации повстанцев пока обнаружить не удалось. В позднейших воспоминаниях участника гражданской войны на Дону Маршала Советского Союза К. А. Мерецкова приведены сведения о мятеже Вешенской, Казанской, Мигулинской, Еланской и Усть-Хоперской станиц, поддержанных казаками хуторов Наполова, Астахова, Шумилина и Солонков^*.

^* (Мерецков К. А. На службе народу. М., 1968, с. 36.)

В публицистической книжке Д. Кина говорится, что мятеж охватил площадь в десять тысяч квадратных километров и простирался от станицы Усть-Медведицкая (теперь город Серафимович) до Богучара^* (эти данные затем были повторены в "Истории гражданской войны"), В целом сведения советского публициста вполне совпадают с теми, что приводятся в романе, хотя в последнем случае гораздо подробнее и точнее: очевидно, М. Шолохов опирался на какие-то лишь ему известные источники.

^* (Кин Д. Указ. соч., с. 43.)

Советское командование сразу же приняло меры к подавлению опасного мятежа, но дело это оказалось далеко не простым. Прежде всего, основную массу повстанцев составляли опытные в военном деле казаки; обладая навыками профессиональных солдат, они быстро организовались в подобие сотен, полков и даже дивизий, хотя организация их была, разумеется, зыбкой и неустойчивой. Командирами этих формирований стали младшие офицеры и опытные унтер-офицеры старой армии. Командовали повстанческими дивизиями, например, хорунжие Кудинов и Богатырев, подхорунжий Медведев, вахмистр Меркулов (все они - действующие лица "Тихого Дона"). Кроме того, казачье население было традиционно обеспечено оружием. Часть его органы Советской власти сумели реквизировать, но большое число его оказалось припрятанным (так, в романе прячут оружие, включая пулемет, отец и братья Мелеховы).

В начале мятежа его участникам удалось также захватить немало красноармейских складов. В телеграмме командующего Южным фронтом В. М. Гиттиса от 15 марта сообщалось по этому поводу следующее; "Помимо спрятанного вооружения, в крупных и заведомо контрреволюционных станицах оказались склады винтовок, патронов, даже пулеметов в виде готовых арсеналов для восставших казаков, огромные транспорты с тыла с боевыми припасами направлялись к фронту через контрреволюционные станицы без надлежащего прикрытия в районе этих станиц, масса пленных казаков по опросу их в штадивах распускалась по домам в свои станицы, где они в любой момент могли опять сорганизоваться в свои сотни, как готовые бойцы, имея под рукой оружие"^*. В другом документе штаба Южфронта за то же число сообщается, что в Вешенской казачьи повстанцы захватили полторы тысячи винтовок и три орудия без замков^**. То же наблюдалось по всей территории мятежа. Таким образом, у повстанцев оказалось довольно стрелкового оружия и на первое время - боеприпасов к нему.

^* (ЦГАСА, ф. 100, оп. 3, д. 100, л. 16.)

^** (Там же, д. 99, л. 25.)

В "Тихом Доне" есть впечатляющая сцена схватки повстанцев под командованием Григория Мелехова с бойцами Лихачева у хутора Токина (Лихачев говорит о себе так: "Я - командир отряда карательных войск! Уполномочен штабом Восьмой Красной армии задавить восстание!" - б, XXX). В основе этого эпизода лежат реальные обстоятельства. Павел Кудинов рассказал в своих воспоминаниях, как в ночь на 14 марта отряд Харлампия Ермакова (напомним: прототип Григория Мелехова) именно у хутора Токина, что в восьми верстах от станицы Вешенской, столкнулся с Лихачевым, который двигался в сопровождении всего лишь взвода конных красноармейцев. Лихачев, как это и показано М. Шолоховым, вел себя геройски и так же погиб^*. Как уже говорилось, шестая часть "Тихого Дона" написана ранее публикации Кудинова, однако источник тут, несомненно, общий: народная молва, которая широко разнесла историю этой яростной смертельной схватки.

^* (Вольное казачество, № 80, с. 8-9.)

В начале вешенского мятежа, то есть в середине марта 1919-го, войска советского Южного фронта вели тяжелые бои с белоказаками и Добровольческой армией у Северского Донца, однако на подавление вешенского мятежа сразу же были направлены части из резерва; так, в половине марта 8-я армия направила в район восстания два полка слабого состава, батарею и кавдивизион, а также несколько маршевых рот, а 9-я армия - 5-й Заамурский полк в полном составе^*. Позднее в район мятежа подтягивались новые и новые красноармейские части и подразделения. Они были объединены в особые Экспедиционные войска под командованием известного военачальника гражданской войны Т. С. Хвесина. В общей сложности они состояли из двух сводных дивизий трех-бригадного состава^**, подчиненных непосредственно командованию Южного фронта. Численность их в разгар боев достигала, по данным, приведенным в "Тихом Доне", около двадцати тысяч штыков, а "История гражданской войны" называет цифру в четырнадцать тысяч бойцов^***. Долгое время борьба против мятежников не приносила ощутимых успехов. Причины этого штаб Южфронта в телеграмме от 30 апреля 1919 года определял так: "Вследствие разрозненных действий наших экспчастей ликвидация восстания затянулась, а район восстания даже несколько расширился на юго- и северо-запад"^****.

^* (ЦГАСА, ф. 100, оп. 3, д. 99, л. 16 об.)

^** (Там же, д. 125, л. 85; ф. 910, oп. 1, д. 2, л. 23.)

^*** (История гражданской войны в СССР, т. 4, с. 174.)

^**** (ЦГАСА, ф. 100, оп. 3, д. 100, л 31.)

Опасный размах верхнедонского казачьего мятежа и затянувшиеся операции по его подавлению привлекли пристальное внимание главы Советского правительства В. И. Ленина. Нам удалось найти (возможно, не полностью) двадцать ленинских телеграмм, записок и распоряжений, посвященных непосредственно боевым действиям на Верхнем Дону, причем все они появились за сравнительно короткий срок - с 20 апреля по 6 июня 1919 года, то есть всего за полтора месяца, и это в кульминационный период гражданской войны!

20 апреля, как стало ясно, что операции против вешенского мятежа терпят неудачу, В. И. Ленин телеграфировал в адрес РВС Южного фронта: "Я крайне обеспокоен замедлением операций против Донецкого бассейна и Ростова... Верх безобразия, что подавление восстания казаков затянулось. Отвечайте подробнее"^*. Далее Ленин уже не выпускает из ноля зрения ход военных действий на Верхнем Дону. 24 апреля следует его новая телеграмма Южфронту: "Во что бы то ни стало надо быстро ликвидировать, и до конца, восстание"^**. Положение не улучшается, и тогда в мае поступает другая его телеграмма в тот же адрес: "Промедление с подавлением восстания прямо-таки возмутительно. Сегодня видел известие, что подавление не продвигается. Необходимо принять самые энергичные меры и вырвать с корнем медлительность"^***.

^* (Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 50, с. 283.)

^** (Там же, с. 289.)

^*** (Там же, с. 306.)

В. И. Ленин не только требовательно торопит командиров Южного фронта, понимая огромную опасность казачьего мятежа, но и прилагает все меры, чтобы оказать Экспедиционным войскам необходимую помощь и поддержку, используя все скудные ресурсы измученной войной республики. 22 мая: "...сверх присланных вчера тысячи курсантов дадим туда еще тысячу курсантов"^*. 24 мая Ленин шлет телеграмму в Тамбов с требованием увеличить мобилизацию коммунистов на Южный фронт^**. В тот же день аналогичная телеграмма направляется в Воронеж^***. Понимая, что одних военных мер недостаточно, Ленин еще 24 апреля запрашивает члена РВС Южфронта Г. Я. Сокольникова, имея в виду рядовых казаков-повстанцев: "Нельзя ли обещать амнистию и этой ценой разоружить полностью? Отвечайте тотчас"^****. Неизвестно, что ответил Сокольников на эту ленинскую телеграмму, однако нет никаких сведений, что предполагаемая амнистия, которая могла бы отколоть рядовых казаков от заправил мятежа, была объявлена или даже подготовлялась.

^* (Там же, с. 321.)

^** (Там же, с. 322.)

^*** (Там же, с. 323.)

^**** (Там же, с. 290.)

Меж тем вопрос, поставленный Лениным, имел в тех конкретных условиях политическое значение. В "Тихом Доне" отчетливо показано, что многие из казаков-повстанцев чувствуют пагубную ложность избранного ими пути противоборства Советской власти. Постоянно думает об этом Григорий Мелехов и неоднократно формулирует свои мысли на этот счет вслух: "Зараз бы с красными надо замириться и - на кадетов. А как? Кто нас сведет с Советской властью? Как нашим обчим обидам счет произвесть?" (6, XLVI). Ясно, что в условиях серьезных политических колебаний массы казаков-средняков объявление амнистии при разоружении и добровольной сдаче могло бы иметь самые серьезные последствия в ходе борьбы с мятежом.

Однако этого не случилось... Сражения на Верхнем Дону достигли своего апогея.

Эти сражения описаны в "Тихом Доне" с необычайной подробностью, причем "крупный маштаб" войны постоянно перемежается здесь с "мелким". Автор то рассматривает борьбу против повстанцев в целом, как бы с птичьего полета, то, напротив, детализирует изображение до действий полка, а то и сотни. Батальные сцены тут в высшей степени характерны для особенностей историзма М. Шолохова.

...Мятеж уже в разгаре, мятежники наступают, идет, как можно полагать, конец марта - начало апреля 1919 года (по новому стилю). Дивизия Григория Мелехова продвигается на юг в сторону фронта. То было основное стратегическое направление, ибо повстанцы могли уцелеть только в соединении с белогвардейцами - это ни для кого не является секретом. Навстречу мелеховской дивизии двигались с юга, от Северского Донца, части Красной Армии. Вот Григорий допрашивает пленного красноармейца, это был казак с Верхнего Дона, хоперец. Григорий спрашивает:

"- Какие полки были в бою вчера?

- Наш Третий казачий имени Стеньки Разина. В нем почти все Хоперского округа казаки. Пятый Заамурский, Двенадцатый кавалерийский и Шестой Мценский.

- Под чьей общей командой? Говорят, Киквидзе вел?

- Нет, товарищ Домнич сводным отрядом командовал" (6, XXXVI).

Краткий и вроде бы малозначительный этот отрывок замечателен по своей исторической достоверности. По данным Архива Советской Армии, 3-й Донской казачий полк (так он официально назывался, а "имени Стеньки Разина" - это, очевидно, бытовое наименование) входил в марте - мае 1919 года в состав 16-й стрелковой дивизии^*. В указанный период дивизия вела бои в районе станции Глубокая, то есть в сотне верст от района мятежа^**. Возможно, один из полков дивизии (или подразделение его) был направлен с фронта на подавление. 5-й Заамурский кавалерийский полк (официальное наименование) входил в состав 36-й стрелковой дивизии и в полном составе был направлен на ликвидацию мятежа и вошел в состав Экспвойск (по данным на 9 мая)^***. О 6-м Мценском полке уже говорилось.

^* (ЦГАСА, ф. 1255, оп. 2, д. 11, 263, 269.)

^** (Там же, ф. 100, оп. 23, д. 264.)

^*** (Там же, оп. 3, д. 478, л. 62.)

Далее отметим характерную деталь: среди частей Экспедиционных войск не было 12-го кавалерийского полка. Был 13-й кавполк, действовавший против повстанцев^*. Им-то и командовал упоминаемый пленным красноармейцем И. Н. Домнич^**. Очевидно, пленный спутал или намеренно исказил факты,- вспомним, что он не проявляет никакой охоты перейти к повстанцам, как предложил ему Григорий, хотя знает, конечно, какая участь его может ждать. Но спутал или исказил намеренно номер полка именно пленный хоперец, а не автор. Ибо несколькими страницами далее в авторском изложении событий прямо говорится про 13-й кавалерийский полк, бойцы которого теснили мелеховских повстанцев.

^* (Там же, д. 125, л. 85.)

^** (См.: Литературная Россия, 1975, 31 января.)

Не случаен и вопрос Григория про Киквидзе. 3-й полк входил в 16-ю дивизию, которой командовал знаменитый герой гражданской войны Василий Киквидзе. Григорий не мог о нем не слышать, так как эта дивизия покрыла себя славой под Царицыном в боях с белоказачьей Донской армией (в войсках которой довелось тогда же служить и герою "Тихого Дона"). Киквидзе был убит в бою 12 января 1919 года. Григорий, естественно, мог и не знать о гибели начдива; характерно также, что пленный хоперец не спешит ему об этом сообщить.

С началом вешенского восстания Штокману, Котлярову и Кошевому удалось бежать из хутора Татарского и соединиться со своими. В Усть-Хоперской они влились в 1-й Московский полк. Далее подробно рассказывается, что полк состоял почти целиком из рабочих, сам политком - с завода Михельсона; появляется безымянный молодой москвич, коммунист, токарь по металлу - образ необычайно выразительный, классический большевик эпохи гражданской войны. Имен здесь не названо, но реальная подоснова, как всегда, точна. По архивным данным, 1-я Московская рабочая дивизия (официальное наименование) в указанное время сражалась на рубеже Северского Донца в соседстве с уже упоминавшейся 15-й Инзенской дивизией^*. Есть точные данные, что 1-й Московский губернский полк (официальное наименование), по данным на 9 мая 1919 года, входил в состав Экспедиционных войск^**.

^* (ЦГАСА, ф. 191, оп. 5, д. 65.)

^** (Там ж е, ф. 100, оп. 3, д. 478, л. 62.)

Среди красноармейских частей, брошенных в апреле против повстанцев, М. Шолохов назвал Рязанские и Тамбовские курсы, которые, как сказано, "дрались с беззаветным мужеством". Об этом в романе есть лишь упоминание, и только. Архивные материалы подтверждают: в середине апреля 1919 года на пополнение Экспедиционных войск прибыли 1-е Тамбовские пехотные курсы и 30-е Рязанские пехотные курсы^*. Это те самые героические "красные курсанты", которые тогда только начинали свой путь на полях гражданской войны. Использование будущих командиров в качестве рядовых бойцов было чрезвычайной мерой. В. И. Ленин понимал это и с тревогой писал в записке от 28 мая: "Нам приходится прибегать к героическим мерам вплоть до посылки на юг массами командных курсов, что в ближайшее время может лишить Красную Армию красных командиров..."^**

^* (Там же, д. 125, л. 85.)

^** (Ленинский сборник, т. XXXIV, 1942, с. 153.)

В описании вешенского восстания необычайно много подлинного фактического материала. Например: Мишка Кошевой отправляется "со спешным пакетом", названа - что редко у М. Шолохова-точная дата: "девятнадцатого мая". Далее: "Хутор был забит многочисленными подводами обоза второго разряда 23-й дивизии. Они шли с Донца под прикрытием двух рот пехоты, направляясь на Усть-Медведицу". По архивным данным, части указанной дивизии в мае - июне 1919 года действовали против повстанцев именно в районе станицы Усть-Медведицкая, а ранее находились на рубеже Северского Донца^*. Дата "девятнадцатого мая" может быть приведена как по новому, так и по старому стилю - в обоих случаях временное и географическое соответствие фактам сохраняется.

^* (ЦГАСА, ф. 6, оп. 4, д. 56; ф. 100, оп. 2, д. 246; ф. 108, oп. 1, д. 100.)

Хорошо известна сцена боя, когда Григорий Мелехов в сумасшедшей атаке зарубил четырех матросов. Тут также есть реальная подоснова. В перечне частей Эксп-войск значатся 1, 2 и 3-й батальоны 3-го Кронштадтского полка, а также отдельно действовавший Морской батальон пехоты^*. Примечательно, что в другом месте романа М. Шолохов рассказывает, как "казаками был почти целиком истреблен недавно прибывший Кронштадтский полк" (идет май месяц). Чуть позже описывается героическая гибель окруженных на берегу Дона красноармейцев, эпизод завершается авторской ремаркой: "Сто шестнадцать павших последними возле Дона были все коммунисты Интернациональной роты" (7, II). А среди частей Экспвойск в документах перечислен 2-й Интернациональный батальон^**. Писатель В. С. Моложавенко рассказал, что много лет спустя встретился с одним из участников этого трагического боя - им оказался генерал Народной армии Чехословакии Ченек Грушка, а в описываемое время - большевик, красноармеец Интернациональной роты. Грушка рассказал, что а составе роты были чехи, поляки, венгры, сербы, другие национальности. Роту бросили на подавление вешенского мятежа, под хутором Базки она была почти полностью уничтожена повстанцами: спаслось, как запомнил Грушка, только семнадцать человек, в том числе и он.

^* (Там же, ф. 100, оп. 3, д. 125, 478.)

^** (Там же.)

Кровавые перипетии гражданской войны ожесточили многих ее участников. В "Тихом Доне" это показано в образе Михаила Кошевого. "После убийства Штокмана, после того как до Мишки дошел слух о гибели Ивана Алексеевича и еланских коммунистов, жгучей ненавистью к казакам оделось Мишкино сердце. Он уже не раздумывал, не прислушивался к невнятному голосу жалости, когда в руки ему попадался пленный казак-повстанец. Ни к одному из них он не относился со снисхождением. Голубыми и холодными как лед глазами смотрел на станичника, спрашивал: "Поборолся с Советской властью?" - и, не дожидаясь ответа, не глядя на мертвеющее лицо пленного, рубил. Рубил безжалостно! И не только рубил, но и "красного кочета" пускал под крыши куреней в брошенных повстанцами хуторах" (6, LXIV).

Вскоре (как можно установить - в начале июня) Михаил оказывается в родном хуторе, только что отбитом у мятежников. В доме Коршуновых он убивает старого, больного, уже тронутого умом деда Гришаку. Сцена этого убийства необычайно тяжела. Михаил совершает это, кстати говоря, выпив полбутылки самогону,- незаметная вроде бы, но существенная здесь деталь. Затем он поджег богатый коршуновский курень, сарай и амбар. Деловито и хладнокровно проделав все это, он потом спокойно "спал в соседней леваде, под тенью оплетенных диким хмелем терновых кустов".

Здесь требуются пояснения. Очевидная жестокость Кошевого как-то обходится доброжелательными толкователями или - напротив - злорадно подчеркивается, как, скажем, у некоторых белоэмигрантских публицистов. В последнем случае дело не сложное, идеологическая основа тут ясна. Другое совсем - стыдливая "защита" Кошевого посредством умолчания^*. Как верно заметил П. Палиевский, споры о Кошевом "ведутся иногда так, как будто он отвечает за всю Советскую власть", меж тем как он "ведь на самом деле первый пробный и неизбежно для этого времени случайный ее исполнитель - далеко не всегда выразитель - и тем более не истолкователь"^**.

^* (Расправы Кошевого с пленными не рассматриваются, например, в монографиях В. Гуры, В. Гоффеншефера, И. Лежнева, Ю. Лукина, Л. Якименко.)

^** (Палиевский П. Указ. соч., с. 208.)

И верно, Кошевой не может отвечать за всю Советскую власть, поэтому "недостатки" его (равно как и "положительные" стороны) никак не должны быть жестко сопряжены с социальными признаками новой России. Да, он жесток на войне, расправляется с безоружными пленными, сжигает дома, - да, это так, но при всем том надо помнить, что Ленин и ленинская партия всегда противились подобному свирепому самоуправству и боролись с ним на всех этапах революции и гражданской войны, - боролись порой сурово, как того и требовали обстоятельства. Вспомним, как круто расправилось Советское государство с участниками так называемых "пьяных погромов" в Петрограде в конце 1917 года или полууголовными шайками анархистов весной 1918-го в Москве, и многое другое в том же роде^*,- а ведь участники этих провокационных действ заявляли себя революционерами (да еще какими!) и вопили о ненависти к "старому строю".

^* (См. об этом подробнее: Канев С. Н. Октябрьская революция и крах анархизма. М., 1974.)

Разумеется, Кошевой ни в коей мере не анархист, он дисциплинирован и с юности приучен к воинскому послушанию. Природа временно вспыхнувшей в нем жестокости иная. Во-первых, сторона дела объективная: жестока была сама гражданская война. И нечего тут жеманничать - иной она и быть не могла, да и не бывала в истории. Ленин в подобных случаях прямо говорил с ответственностью государственного вождя: "Нет, революционер, который не хочет лицемерить, не может отказаться от смертной казни. Не было ни одной революции и эпохи гражданской войны, в которой не было бы расстрелов"^*.

^* (Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 36, с. 503.)

Конечно, Кошевой - это вымышленный персонаж, литературный герой. Но в этой связи уместно напомнить, что фурмановский Клычков, признанный образец стойкого, выдержанного политработника революционной эпохи, тоже рассказывает о расстрелах пленных офицеров, и рассказывает об этом без всяких вздохов и извинений. Законы гражданской войны суровы для всех ее сознательных участников, - это безусловно. Михаил - рядовой боец революционной армии, ему приходится исполнять порой самую "черновую работу", - что ж, кто-то должен это делать...

Однако за Мишкиной жестокостью стоит иная темная сила, название которой - троцкизм. Именно Троцкий и его единомышленники, презиравшие русский народ и другие народы России, сознательно вызывали провокационными своими действиями ненужное, нецелесообразное и вредное для дела Октября кровопролитие, сеяли в народной массе взаимное озлобление и ненависть.

В романе полностью приводится статья из некой газеты "В пути" (ее дает прочесть глава вешенских повстанцев Кудинов Григорию Мелехову - у убитого комиссара "нашли в планшетке"), В той статье, пространной и цветистой, говорится, что "мятеж в тылу у воина то же самое, что нарыв на плече у работника" и т. п., а в заключение следует безусловный призыв: "Нужно покончить с мятежом. Нужно вскрыть нарыв на плече и прижечь его каленым железом". Эпизод со странной газетой происходит, как можно установить, в двадцатых числах мая 1919 года.

В тексте романа не сказано (а исследователями "Тихого Дона" не разъяснено), что газета "В пути" являлась бюллетенем походного штаба Троцкого, издававшимся во время его поездок в специальном поезде по стране. (Поездки проходили в основательном отдалении от линии боев... В частности, в данном случае Троцкий проехался не далее Богучара, что в полусотне верст от боев с повстанцами.) Названная статья под наименованием "Восстание в тылу" принадлежит перу самого Троцкого и была опубликована в его "органе" 17 мая 1919 года, а потом воспроизведена в собрании его "сочинений" в начале двадцатых годов.

"Прижечь каленым железом" - это типичная троцкистская лексика, но не только лексика: за подобными словесами следовали порой свирепые приказы и указания прямо-таки провокационного характера, вызывавшие ничем не оправданную суровость действий. Видимо, названная руководящая статья и послужила основой для приказа по Экспедиционным войскам от 25 мая 1919 года. Авторы приказа подражали не только стилистике, но и самому духу Троцкого. В "Тихом Доне" приказ этот также приведен полностью. В заключительной его части говорилось: "Гнезда бесчестных изменников и предателей должны быть разорены. Каины должны быть истреблены. Никакой пощады к станицам, которые будут оказывать сопротивление", - и т. п. Кошевой слушает этот приказ перед строем. Когда М. Шолохов придает большое значение тому или иному факту фабулы романа, всегда приводятся точнейшие исторические реалии. Так и тут: приказ был оглашен 27 мая утром. А далее следует в высшей степени примечательная авторская ремарка: "И Мишке Кошевому крепко запомнились слова: "...Гнезда бесчестных изменников должны быть разорены, Каины должны быть истреблены..." (6, LXV).

Напомним: большинство повстанцев - крестьяне-середняки, в восстание они втянулись случайно или обманом, очень многие из них, как Григорий Мелехов, чувствовали, что пошли по ложному пути, искали примирения с Советской властью, сознавали, что она - власть народная. Нетрудно предположить, что недвусмысленное упоминание Троцким "каленого железа" могло только сплотить колеблющихся повстанцев, сыграть на руку главарям мятежа. В "Тихом Доне" это выражено как бы мимоходом, но очень точно. Руководитель вешенских повстанцев Кудинов так комментирует прочитанную статью: "Ну как, здорово? Каленым железом собираются прижечь. Ну да мы ишо поглядим, кто кому приварит! Верно, Мелехов?" (6, LVIII). Разговор дальнейшего продолжения не получает, но и в немногих сказанных словах выражено довольно, чтобы понять: трескучие угрозы Троцкого только распаляли ожесточение классовой борьбы.

Вот откуда наползает на сознание рядового, неискушенного политически красного бойца тень исступленной, бессмысленной жестокости. В этом - проявление великого исторического реализма романа "Тихий Дон".

В сюжете романа заметное место занимает описание антисоветского мятежа в Сердобском полку. В ходе этих событий гибнет Штокмаи, зверски расправляются с Котляровым, заметный след остается в сознании Григория Мелехова и особенно Михаила Кошевого. В разгар гражданской войны мятежи в отдельных, нестойких частях Красной Армии происходили на различных фронтах, но причины были, как правило, одинаковыми: нарушение классового принципа в формировании личного состава, слабость политической работы и враждебная настроенность, а то и прямой заговор комсостава из бывших офицеров. У М. Шолохова все эти события показаны не только в образной форме, но и прямо названы автором: "Сердобский полк наспех сформировался в городе Сердобске. Среди красноармейцев - сплошь саратовских крестьян поздних возрастов - явно намечались настроения, ничуть не способствовавшие поднятию боевого духа. В роте^* было удручающе много неграмотных и выходцев из зажиточно-кулацкой части деревни. Комсостав полка наполовину состоял из бывших офицеров; комиссар - слабохарактерный и безвольный человек - не пользовался среди красноармейцев авторитетом; а изменники - командир полка, начальник штаба и двое ротных командиров, - задумав сдать полк, на глазах ничего не видевшей ячейки вели преступную работу по деморализации красноармейской массы..." VI (XLVIII)

^* (Неясное выражение, явная и неисправленная описка; видимо, нужно: "в ротах".)

Социальный анализ тут безупречен - названы все важнейшие причины возможного мятежа. В "Истории гражданской войны" при изложении хода боев в январе 1919 года во время победного наступления советских войск на красновскую белоказачью армию отмечен, как особо отличившийся, 4-й Сердобский полк Уральской дивизии, а далее сказано, что тогда же "большая часть полка погибла в боях", в особенности было "убито много коммунистов-красноармейцев"^*. Действительно, по архивным данным, в декабре 1918 года 4-й Сердобский полк прибыл на Южный фронт в составе 3-й Уральской дивизии; затем в феврале 1919 года (очевидно, вследствие больших потерь) этот полк вместе с другими частями (скорее всего - остатками их) был влит в состав 23-й стрелковой дивизии и стал официально называться 204-й Сердобский стрелковый полк^**. Таким образом, новая часть состояла из остатков некогда боеспособных подразделений, пополненная новобранцами из глухой крестьянской Пензенской губернии (на юге области теперь стоит город Сердобск).

^* (История гражданской войны в СССР, т. 3, с. 342.)

^** (ЦГАСА, ф. 6, оп. 4, д. 56; ф. 100, оп. 2, д. 246; ф. 108, oп. 1, д. 100.)

Вот эта-то часть и подняла мятеж, столь подробно описанный в "Тихом Доне", в тексте приведена его точная дата (28 апреля), рассказано о предательстве командира полка бывшего штабс-капитана (по-современному, капитана) Вороновского и его помощника, бывшего поручика (старшего лейтенанта) Волкова, про убийство комиссара полка и т. д. В телеграмме командюжа B. М. Гиттиса от 15 апреля сообщалось: "Последние события на повстанческом фронте чрезвычайно характерны: 204-й Сердобский полк обезоружил 2-й заградительный отряд и, убив своего комполка (то есть комиссара. - C. С.), перешел на сторону повстанцев-казаков..."^* Дата в телеграмме приведена, естественно, по новому стилку а само событие произошло, следовательно, несколькими днями ранее (при тогдашних средствах связи, да еще в глухих степных районах, где не было телеграфа, сведения с периферии фронта поступали с большим запозданием). Итак, мятеж случился около 10 апреля по новому стилю, то есть в самом конце марта по старому. Таким образом, М. Шолохов датирует событие с ошибкой ровно на месяц - перед нами очевидная описка.

^* (Там ж е, ф. 191, оп. 3, д. 215, л. 2.)

В другой, позднейшей, телеграмме командования советской 9-й армии сообщаются подробности измены полка: с его переходом на сторону противника силы их усилены на триста восемьдесят штыков, два орудия и десять пулеметов^*. Очень близкие к этому данные приведены в "Тихом Доне" (письме Кудинова - Григорию Мелехову): "Сдали нам четыре орудия (но замки проклятые коммунисты-батарейцы успели поснять); более 200 снарядов и 9 пулеметов". Что же касается численности сдавшихся, то в тексте романа есть прямое указание: Вороновский определяет его состав примерно в "тысячу двести штыков", далее он говорит, что "боевое ядро" полка составляет всего двести бойцов: значит, лишь незначительное меньшинство сердобцев было готово к предательству; из данных советского командования о числе сдавшихся явствует, что большинство личного состава полка во время контрреволюционного выступления заговорщиков уклонилось от сдачи, а часть была перебита казаками.

^* (Там же, ф. 192, оп. 3, д. 162, л. 22 сб.)

Наконец, последнее: в документальных материалах 23-й стрелковой дивизии за март - апрель 1919 года сохранились сведения о том, что командиром 204-го Сердобского полка был Виталий Врановский, бывший штабс-капитан, и помкомполка - Виктор Волков, бывший поручик; немаловажно, что оба они, судя по домашним адресам, родом из города Сердобска^*, следовательно, могли быть хорошо знакомы друг с другом и могли знать многих однополчан - факт, облегчавший им заговорщическую работу. У М. Шолохова оба бывших офицера названы с точными биографическими приметами, только Врановский стал в романе Вороновским; автор либо намеренно изменил тут фамилию, либо, что вероятнее, она попала на страницы романа из устного предания, как это отмечалось уже не раз. Итак, подробности столь незначительного события (в общем течении гражданской войны), как восстание Сердобского полка, изложены исключительно точно и подробно. Источник тут только один: записанные автором устные рассказы очевидцев, ибо по сей день в историографической литературе не имеется об этом эпизоде никакого упоминания^**.

^* (Там же, ф. 1304, on. 1, д. 112. л. 81.)

^** (Лишь в середине двадцатых годов в сборнике воспоминаний, из данном ничтожным тиражом, удалось обнаружить краткое сообщение о тех событиях: Сборник воспоминаний непосредственных участников гражданской войны. 1918-1922. Кн. 2. Высший военный редакционный совет, б. г., с. 76.)

Получив подкрепления, советские войска в середине апреля начали решительное наступление на повстанцев в направлении с юга на север, к правому берегу Дона. В романе подробно описано это отступление мятежников под ударами красных, в том числе дивизии Григория Мелехова. Однако казачьи отряды оказывали очень сильное сопротивление. В телеграмме Гиттиса от 24 апреля говорится: "Приказ командарма - 9 от 13 апреля о переходе всеми войсками в решительное наступление пока не дал быстрых ощутимых результатов... особенно на северном участке района восстания, где действуют части, направленные с тыла, из запасных батальонов, так главным образом вследствие решительного сопротивления повстанцев, мобилизующих все силы..." Далее говорится о тяжелых последствиях заговора в Сердобском полку, что "осложнило положение и затормозило операцию в районе станицы Усть-Медведицкая". Тем не менее Экспедиционные войска достигли немалых успехов: "Во всяком случае, на юго-западе и юге район восстания все более суживается и наши войска уже подошли к (станицам) Казанская - Мигулинская, то есть главным очагам восстания"^*.

^* (ЦГАСА, ф 192, оп. 3, д. 110, л. 12.)

Разумеется, белогвардейское командование попыталось воспользоваться в своих целях антисоветским мятежом на Дону. К тому времени на политической авансцене южнорусской контрреволюции произошли заметные перемены. Осенью 1918 года австро-германский блок потерпел поражение в мировой войне, победили страны Антанты - "союзники", как выражались тогда в русской печати. Германские войска оставили Украину. В Одессе, в Крыму и Новороссийске высадились английские, французские, греческие войска уже в конце ноября 1918 года. В этой обстановке германофил и автономист генерал Краснов должен был уйти с поста главы "Донского правительства": 14 февраля в Новочеркасске на заседании "большого круга" его сменил генерал Богаевский - личность бесцветная и слабая, он никакой самостоятельной роли не играл. Фактическим диктатором белогвардейщины в Южной России стал давний корниловский сподвижник генерал Деникин, он и его окружение твердо стояли за "единую и неделимую Россию", боролись против всякого сепаратизма и автономизма и ориентировались на Антанту. Командующим Донской армией стал молодой генерал Сидорин - тоже персонаж "Тихого Дона".

К марту 1919 года южнорусская контрреволюция готовилась к решительному наступлению. К тому времени белые овладели Северным Кавказом, удерживали Донецкий бассейн, получали через черноморские порты оружие и снаряжение со складов Антанты. Именно в момент равновесия сил и ожесточенной борьбы противоборствующих сторон на рубеже Северского Донца вспыхнул верхнедонской мятеж. Белогвардейское командование быстро установило связь с повстанцами. В "Тихом Доне" рассказывается об этом довольно подробно. Так и было: воздушная связь осуществлялась довольно регулярно между Новочеркасском и Вешенской, вожакам повстанцев привозились с нарочными директивы, денежные средства, некоторые особо дефицитные виды боеприпасов^*.

^* (Кин Д. Указ. соч., с. 43.)

Для мятежного командования принятие помощи от белогвардейцев, фактическое подчинение им было делом довольно щекотливым. Казаки-повстанцы в большинстве оставались решительными противниками возвращения старого строя. В "Тихом Доне" тонко показано, как не хотят верхнедонские казаки вновь надевать на себя генеральский хомут. Среди повстанцев осталось советское обращение "товарищ", они отменили погоны, пытались даже сохранить какое-то подобие Советов. Неустойчивая, промежуточная сущность мелкобуржуазной середняцкой массы проявилась здесь отчетливо. "Опять нами золотопогонники владеют! Забрали власть к рукам! - кричит Ермаков, один из командиров мелеховской дивизии.- Хватит им нас мордовать! Давай биться и с красными и с кадетами! Вот чего хочу!" (6, XLI). Того же хотели и многие иные повстанцы, однако неумолимая логика классовой борьбы ставит перед ними, как и перед всем средним крестьянством, жесткий выбор: или - или; идти с пролетариатом и его партией - или оставаться в одном лагере с контрреволюционным офицерством, возвратиться под власть международного капитала.

Определяя природу антисоветских выступлений мелкой буржуазии в ходе гражданской войны, В. И. Ленин ясно указывал, в каком именно политическом направлении скатываются их участники: "...казалось бы, передвижка небольшая, как будто бы и лозунги те же самые: "Советская власть", с небольшим изменением, или только исправленная,- а на самом деле беспартийные элементы служили здесь только подножкой, ступенькой, мостиком, по которому явились белогвардейцы. Это неизбежно политически"^*. Недолгая история вешенского мятежа служит ярким примером к этому ленинскому выводу.

^* (Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 50, с. 24.)

24 мая белогвардейцы с помощью военной флотилии форсировали реку Донец^*. Фронт 9-й советской армии был прорван, на северо-восток, в направлении Вешенской двинулась конная группа генерала Секретева. К исходу 25 мая В. М. Гиттис телеграфировал командующему Экспедиционными войсками Т. И. Хвесину: "Действия противника, прорвавшего фронт 9 армии общим направлении Морозовской... указывают в связи с другими данными об упорно преследуемой противником задаче соединиться с повстанческим фронтом"^**. Вечером 26 мая в штабе Южфронта было известно, что белогвардейцы заняли станцию Глубокая (24 километра к северу от Донца) и продвигаются далее в направлении узлового пункта дорог Миллерово^***.

^* (ЦГАСА, ф. 100, оп. 3, д. 100, л. 168.)

^** (Там же, л. 180.)

^*** (Та м же, л. 189.)

Обострение военной обстановки на юге вновь вызвало беспокойство В. И. Ленина. 30 мая он телеграфировал Троцкому: "Крайне поражен Вашим молчанием в такой момент, когда, по сведениям, хотя и не совсем проверенным, прорыв на миллеровском направлении разросся и приобрел размеры почти совершенно непоправимой катастрофы"^*. Действительно, фронт на Северском Донце рухнул, положение Экспвойск стало критическим: с тыла к ним приближалась сильная конная группа противника.30 мая Гиттис приказал Хвесину снять все, что можно, с других участков фронта против повстанцев и попытаться организовать сопротивление наступающим^**. Но перелома советским войскам добиться не удалось.

^* (Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 50, с. 329.)

^** (ЦГАСА, ф. 100, оп. 3, д. 100, л. 281.)

Уже 8 июня стало известно, что прорвавшиеся белогвардейцы получили "возможность связываться с восставшими и поддерживать их"^*.

^* (Там же, л. 277.)

На этом и заканчивается история верхнедонского казацкого мятежа. Самодеятельные полки и дивизии повстанцев были расформированы и влиты в регулярные белогвардейские части. На казацких гимнастерках опять появились ненавистные погоны, те же генералы вновь повели "на Москву". Неизбежное случилось. Еще в самом начале мятежа руководитель его Кудинов предсказывал (без большого, впрочем, сожаления): "с повинной головой придем к Краснову" (6, XXXVIII). В конце концов именно так и произошло, хоть "виниться" довелось не перед Красновым, а совсем перед другими генералами. И это тем более подчеркивает слабость, ограниченность, нежизнеспособность мелкокрестьянской антигосударственной стихии.

Объективно вешенские мятежники лишь помогли белогвардейщине затянуть исторически обреченную войну против нового политического строя. Гражданская война в России продолжалась с прежним ожесточением.

В седьмой части "Тихого Дона" описываются сражения на Юге России во второй половине 1919 года и в начале 1920-го. Здесь идет речь (порой довольно подробно) о стратегических планах сторон, о ходе крупных операций фронтового масштаба и т. п. М. Шолохову сравнительно нетрудно было воспроизвести реальную картину тех событий, так как в середине тридцатых годов, когда писались и редактировались эти главы, в советской историографии появился обширный ряд добротнейших исследований и публикаций по истории гражданской войны, и в частности - борьбы с деникинщиной.

Правда, в седьмой части почти нет подробной батальной истории, обстоятельств, столь характерных при изображении в романе боев в Галиции или вешенского восстания. Это понятно: все главные герои за этот период времени не показаны в боевых операциях: ни Григорий Мелехов, ни Михаил Кошевой, ни другие. Например, над судьбой Григория Мелехова словно опускается занавес. О том, где он воевал во второй половине 1919 года, что с ним происходило, в романе не говорится ровным счетом ничего, домой он не писал, и "только в конце октября Пантелей Прокофьевич узнал, что Григорий пребывает в полном здравии и вместе со своим полком находится где-то в Воронежской губернии". Можно на основании этих более чем кратких сведений установить лишь немногие, но зато чрезвычайно важные подробности.

Во-первых, Григорий не мог участвовать в известном рейде белоказачьей конницы под командованием генерала Мамонтова по тылам советских войск (Тамбов - Козлов - Елец - Воронеж), ибо рейд этот начался 10 августа по новому стилю, следовательно - 28 июля по старому, то есть в то самое время, когда Григорий находился еще в отпуске. Это означает, что Григорий не принимал участия в одной из самых "знаменитых" белогвардейских авантюр, запомнившейся прежде всего невероятными грабежами, насилиями и мародерством. Позднее о том с несколько запоздалым гневом писали сами бывшие белогвардейцы^*.

^* (Генерал П. Н. Врангель писал в своих эмигрантских воспоминаниях: "Я считал действия генерала Мамонтова не только неудачными, но даже преступными", а далее приводил примеры грабежей, насилий и т. и. ("Белое дело", т. 5. Берлин, 1928, с. 207).)

Во-вторых, до Татарского в октябре дошли слухи, что Григорий находится на фронте под Воронежем; тоже существенная деталь: именно здесь после тяжелых боев остановилась, обескровленная и деморализованная, белогвардейская Донская армия. В это время Григорий заболел сыпным тифом, страшная эпидемия которого в течение всей осени и зимы 1919 года косила ряды обеих воюющих армий. Его привозят домой. Было это в конце октября, ибо далее в романе имеется точная хронологическая пометка: "Через месяц Григорий выздоровел. Впервые поднялся он с постели в двадцатых числах ноября..." (7, XXV).

К тому времени белогвардейские армии уже потерпели сокрушительное поражение. В грандиозном кавалерийском сражении 19 - 24 октября 1919 года под Воронежем и Касторной были разгромлены белоказачьи корпуса Мамонтова и Шкуро^*. Деникинцы еще попытались удержаться на рубеже Орел - Елец, но с 9 ноября (здесь и выше даты по новому календарю) началось безостановочное отступление белых армий. Вскоре оно уже стало не отступлением, а бегством.

^* (См.: Буденный С. М. Пройденный путь, кн. I. М., 1958.)

В "Тихом Доне" кратко рассказано, как Григорий Мелехов вступил в марте 1920 года в легендарную Первую Конную армию. Он провел всю кампанию на фронте с белополяками, а потом сражался в Северной Таврии против врангелевцев. Однако Григорий не показан в этих эпизодах совсем. Сам М. Шолохов однажды счел нужным сделать к этому обстоятельству пояснение: "Для того чтобы показать должным образом Первую Конную, надо было бы написать еще книгу. Это нарушило бы архитектонику романа"^*.

^* (Лежнев И. Указ. соч., с. 333.)

В заключительной, восьмой, части "Тихого Дона" автор вновь обращается к самой что ни на есть "мелкомасштабной" истории и вновь блестяще дает пример изображения исторической реальности. Речь идет о мятеже караульного эскадрона под командой Фомина в станице Вешенской весной 1921 года, а потом действия фоминовской банды на Верхнем Дону. По зловещему капризу судьбы, участником этой банды стал Григорий Мелехов.

Яков Ефимович Фомин - вполне реальное историческое лицо. Первый раз он появляется в романе перед самым февралем 1917 года: на узловой станции Петр Мелехов встречает его, арестованного за дезертирство, он урядник, на погоне цифра "52" - из 52-го полка, значит. Действительно, в архивных материалах названной части в приказе от 31 мая 1916 года значится старший урядник Яков Фомин^*. В приказе по тому же полку от 27 августа 1917 года урядник Яков Фомин назван членом полкового дисциплинарного суда^**. Значит, он пользовался определенной популярностью среди казаков, раз его избрали на столь заметную по тем временам должность.

^* (ЦГВИА, ф. 5106, oп. 1, д. 98, л. 75.)

^** (Там же, д. 111, л. 114.)

Далее в романе показано, как осенью 1918 года Фомин возглавил переход 28-го полка красновской армии на сторону Советов, при этом есть характерная авторская ремарка: "Но, по сути, только вывеска была фоминовская, а за спиной Фомина правила делами и руководила Фоминым группа большевистски настроенных казаков" (6, IX). Он показан М. Шолоховым недалеким и спесивым демагогом, который мог приобрести случайный вес только в неустойчивое время и в социально зыбкой среде.

С началом вешенского восстания Фомин ускользнул из охваченной мятежом станицы. Потом, как сказано мельком в романе, служил в корпусе красных казаков под начальством Ф. К. Миронова и, наконец, зимой 1920/21 года командовал в Вешенской караульным эскадроном.

В последней части романа есть одна исторически примечательная подробность: "Перемена в характере Фомина совпала с сообщением, полученным командиром отряда из Вешенской: политбюро Дончека коротко информировало о том, что в Михайловке, соседнего Усть-Медведицкого округа, восстал караульный батальон во главе с командиром батальона Вакулиным.

Вакулин был другом и сослуживцем Фомина... Совсем недавно, в начале сентября, Вакулии приезжал в Вешенскую, и еще тогда он скрипел зубами и жаловался старому другу на "засилие комиссаров, которые разоряют хлеборобов продразверсткой и ведут страну к гибели" (8, X).

Как кажется, это штрих общего художественного сюжета вокруг Григория Мелехова и его судьбы. Мелькнув в двух кратких абзацах, Вакулин исчезает из дальнейшего повествования. Ни в каких исторических исследованиях это имя не упоминалось. Однако через тридцать пять лет после опубликования соответствующей части романа появилось весьма авторитетное издание документов времен гражданской войны, и оказалось, что К. Т. Вакулин действительно командовал батальоном в Усть-Медведицкой (ныне город Серафимович). 17 декабря 1920 года он поднял мятеж против Советской власти, вскоре мятеж был подавлен, а его руководитель в феврале следующего года убит^*.

^* (В. И. Ленин и ВЧК. Сб. документов М, 1975, с. 584.)

Фоминовский эскадрон состоял из местных казаков, восстание их в начале 1921 года объяснялось общими причинами социального порядка: среднее крестьянство было недовольно продразверсткой, кулачество подбивало его на открытые выступления против Советов, кое-где это и произошло - иногда в больших масштабах, как, например, антоновщина в Тамбовской губернии, порой в мелких и даже микроскопических, как случилось в станице Вешенской. Но природа явления была одна, и она прямо и точно показана в "Тихом Доне", назовем хотя бы выразительную сцену, когда Фомин - сам из зажиточных казаков - узнает, что продотрядники забрали из дома десять чувалов (мешков) зерна, бледнеет и говорит: "Я сочтусь с ними!" (8, X). М. Шолохов рассказывал автору настоящей книги, что Фомина он сам видел не раз и много слышал о нем от его родственников и сослуживцев.

История многочисленных мелких мятежей на заключительном этапе гражданской войны изучена пока еще недостаточно подробно. В настоящее время в опубликованной научной литературе нет никаких упоминаний о банде Фомина, что неудивительно, ибо это был заурядный случай политического бандитизма, какие в ту пору имели место по всей территории Советского государства^*.

^* (Лишь в воспоминаниях С. М. Буденного есть краткие сведения о борьбе с бандой Фомина (Дон, 1970, № 9).)

И все же о Фомине и его банде удалось обнаружить документы в Центральном государственном архиве Советской Армии, которые дают возможность сделать некоторые фактологические сопоставления с фабулой романа. Численность банды, как и рассказано в "Тихом Доне", сильно колебалась, но никогда не была большой. Так, по оперативной сводке штаба округа за 12 июля, число фоминовцев определено в семнадцать человек^*. По тем же данным, за 19 сентября - восемьдесят сабель при трех тачанках^**. За 21 сентября есть более подробное донесение: сто сабель, двести лошадей, четыре подводы^***. Разумеется, это приблизительные данные, но точных не имелось и у самого Фомина,- столь текучим и случайным было его разношерстное "воинство", куда вход открыт был любому проходимцу, но откуда легко бежали.

^* (ЦГАСА, ф. 25896, оп. 3, д. 133, л. 8.)

^** (Там же, л. 143.)

^*** (Там же, л. 149.)

Состав войск Северо-Кавказского округа был в ту пору очень сильным, в него входила, например, знаменитая 6-я Чонгарская кавдивизия, отличившаяся в боях под Перекопом; здесь действовала и Отдельная бригада Первой Конной армии^*. Командование округом тоже оказалось опытным и авторитетным: во главе его был К. Е. Ворошилов, членами РВС - С. М. Буденный и А. С. Бубнов^**. Положение в огромном округе в 1921 году было напряженным: очень распространен был политический бандитизм самого разнообразного толка.

^* (Там же, oп. 1, с. 2.)

^** (Там же, оп. 1, с. 8.)

В романе имеются примечательные и достоверные подробности того смутного времени. Уже осенью 1920 года в Татарском говорят об отряде небезызвестного Махно, который появился в пределах Донской области (8, V). Это одиозное имя упоминается не зря. Из материалов X съезда РКП (б) известно, что отряд Махно с конца 1920 года действовал в районе Хоперского и Усть-Медведицкого округов, а также в Нижнем Поволжье^*. Вновь махновцы забрели в западную часть Донской области во второй половине июля и скрывались там до 8 августа 1921 года^**. Силы некогда столь грозного "батьки" стали уже ничтожны: по данным советской разведки на 25 июля, у него числилось всего "150 сабель при пулеметах"^***. Это было всего за месяц до бегства Махно в Румынию...

^* (Десятый съезд РКП (б). Стенографический отчет. М., 1965, с. 787, 880.)

^** (ЦГАСА, оп. 3, д. 133, л. 75, 76.)

^*** (Эсбах Э. Последние дни махновщины на Украине.- Война и революция, 1926, № 12, с. 47; Воскобойников Г. Л., Прилепский Д. К. Казачество и социализм. Ростов-на-Дону, 1986, с. 83.)

Есть и другая, еще более характерная подробность: весной 1921 года "начальник штаба" фоминовской банды Капарин предлагал Григорию Мелехову соединиться с крупной бандой Маслака, которая, мол, "бродит где-то на юге области". Действительно, банда Маслака (Маслакова - бывшего ранее одним из командиров Первой Конной армии, который поднял мятеж против Советской власти в начале 1921 года) действовала, как видно по донесениям штаба округа, весной - летом в южных пределах Донской области^*. Ни одного упоминания о банде Маслака в научной литературе нет и по сей день.

^* (ЦГАСА, ф. 25896, оп. 3, д. 69, л. 26)

Введение новой экономической политики лишило кулацкий бандитизм какой-либо массовой социальной опоры. В "Тихом Доне" показано, как к Фомину стекается всякий уголовный сброд, а рядовые казаки-крестьяне тайно бегут из банды и отправляются в Вешенскую сдаваться... Ликвидации бандитизма способствовала амнистия, объявленная приказом Ворошилова от 26 июля 1921 года и широко опубликованная по всей территории Дона и Северного Кавказа:

"...Для скорейшей ликвидации бандитизма и с целью дать возможность всем раскаявшимся из бело-зеленых отрядов получить прощение и вернуться к мирному труду, Красное военное совещание постановило:

1. Сего числа объявить амнистию всем трудовым казакам и крестьянам, обманом, по своей темноте и несознательности вовлеченным в бандитские отряды, которые в настоящее время искренне раскаиваются в своих поступках, пожелают вернуться к мирному труду и на деле докажут свою преданность власти рабочих и крестьян.

2. Амнистия также распространяется и на тех главарей отрядов, которые сдадутся и приведут с собой весь свой отряд, со всем оружием и имуществом. Такие главари будут взяты на особый учет, и если в течение известного срока своим поведением докажут искреннее раскаяние в своих преступлениях, они получат полное прощение и будут восстановлены в правах гражданства.

3. Последним днем добровольной явки считать 1 сентября с/г. После указанного срока никакой пощады оставшимся в бело-зеленых отрядах не будет"^*.

^* (Советский юг, 29 июля 1921 г.)

В "Тихом Доне" подробно описана простейшая тактика фоминовской банды: непрерывное движение по знакомым местам Верхнего Дона в несбыточной надежде "поднять казаков" против Советской власти да уклонение от боя с любыми регулярными красными частями. Эта простейшая тактика довольно долгое время позволяла Фомину существовать. В архиве Северо-Кавказского военного округа сохранился любопытный документ, обобщающий опыт борьбы с фоминовской бандой: "Единственный метод, который сейчас применяется, это погоня за бандой, которая всегда оканчивалась тем, что измотанные вконец паши части отставали и теряли из виду банду, и все столкновения, которые отмечались, носили случайный характер". В романе в художественной форме правильно показано все это: как убегающие фоминовцы, так и их преследователи.

Учтя накопившийся опыт антипартизанской войны, штаб СКВО далее предложил новую тактику борьбы с отрядом Фомина: во-первых, резкое улучшение войсковой агентурной разведки, во-вторых, создание в станицах и хуторах вооруженного советского актива в районах действия банды, в-третьих, привлечение для борьбы регулярных и сильных кавалерийских частей, не уступающих в подвижности бандитам^*. Меры эти были разумны, но главную роль, как всегда во всех гражданских войнах, сыграли социально-политические обстоятельства - поворот к нэпу.

^* (ЦГАСА, ф. 25896, oп. 3, д. 184, л. 571.)

Последствия не заставили себя ждать. 10 февраля 1922 года в Ростове, столице обширного Северо-Кавказского округа, включавшего и Кубань, состоялось широкое и очень представительное совещание по борьбе с бандитизмом и было признано "необходимым, чтобы Фомин был ликвидирован в самом непродолжительном времени и во всяком случае до наступления весеннего периода"^*. Вскоре так оно и произошло: 15 марта фоминовцев разгромили, а главарь их пал в бою^**. Численность банды накануне гибели исчислялась всего в семьдесят пять человек^***. Григорий Мелехов узнал об этом уже в марте из рассказа Чумакова (8, XVIII), причем подробности его рассказа полностью соответствуют реальности.

^* (Там же, д. 69, л. 26.)

^** (Дон, 1970, № 9, с. 145.)

^*** (ЦГАСА, ф. 25896, оп .3, д. 184, л. 571.)

Приходилось уже не раз касаться вопроса об исторических источниках "Тихого Дона". Развернутая история незначительной банды Фомина явно указывает на источник, которым пользовался автор: им являлось народное предание, устный, нигде не записанный рассказ очевидцев и свидетелей. Обстоятельное и достоверное повествование о действиях мелкой банды в течение почти целого года - одно из самых красноречивых подтверждений, ибо документы о действиях фоминовцев очень скупы, общи и весьма трудно обнаружить их в сложном разнообразии архивных дел, к тому же плохо оформленных, выцветших, написанных кое-как на скверной бумаге, подчас едва читаемых, совсем стертых...

Привлечение М. Шолоховым народного предания находит своеобразное подтверждение в тех фактических сбивках, которые есть в романе (их несколько). Казак Чубатый рассказывает (идет осень 1914 года), что за захват австрийской батареи их благодарил сам начальник 11-й кавалерийской дивизии фон Дивид. В действительности же названной дивизией командовал в ту пору генерал-лейтенант Де Витт^*. Естественно, что в устах не шибко грамотного рубаки сложная фамилия "Де Витт" упростилась в "Дивид". Отсюда, то есть из народного предания, эта фамилия и попала в роман.

^* (ЦГВИА, ф. 3521, oп. 1, д. 50, л. 10.)

Или вот еще. Григорий Мелехов как-то вспоминает, как осенью 1915 года он воевал в Восточной Пруссии: "под городом Столыпином полк шел в наступление". Города с таким русским названием в Восточной Пруссии, разумеется, не существовало, но был город Шталупенен. Однако для простого казака трудно воспроизвести столь необычное звукосочетание, вот почему оно превратилось в нечто более естественное и очень знакомое (убитый в 1911 году П. А. Столыпин оставил о себе своеобразную память в разговорной лексике: "столыпинский вагон", "столыпинский галстук", "столыпинская реформа" и т. п. - понятия эти, кстати, надолго остались в языке).

В "Тихом Доме" удалось обнаружить несколько описок и фактических неточностей. О некоторых уже говорилось, можно прибавить еще несколько.

Сергей Платонович Мохов держит деньги в Волго-Камском банке - правильное название тут Волжско-Камский.

В 1916 году полк Григория Мелехова, говорится в романе, вместе с остальными частями брусиловской армии прорвал у Луцка фронт (4, IV); А. А. Брусилов с марта 1916 года командовал Юго-Западным фронтом (до этого - 8-й армией того же фронта).

В начале войны Григорий Мелехов выносит с поля боя раненого командира 9-го драгунского полка полковника Густава Грозберга, однако, по архивным данным за 1914-1915 годы, 9-м драгунским Казанским полком командовал полковник Кузьмин-Короваев^*. Очевидно, в романе действует персонаж вымышленный. П. Палиевский предполагает, что здесь нарочито выведен немец на русской службе, который, увидев Григория, радостно восклицает: "Русский? Мой бог! Иди!" - трогательное смешение русской и немецкой фразеологии ("Мой бог" - это калька с немецкого "Mein Gott").

^* (ЦГВИА, ф. 3561, oп. 1, д. 2, л. 4, 116.)

В июле 1917 года казак Лагутин, пытаясь прекратить расправу над рабочим-демонстрантом, кричит: "Я член полкового ревкома!" (4, XII). Это явная описка, следовало сказать - "полкового комитета", ревкомы создавались уже в ходе гражданской войны^*.

^* (См.: Бугай Н. Ф. Ревкомы. М., 1981.)

Известный деятель меньшевиков в 1917-м, а потом редактор советских "Известий" Ю. М. Стеклов назван Нахамкесом (5, X); правильная его фамилия - Нахамкис.

Н. И. Иванов, командовавший в красновской армии Северным фронтом, назван генерал-майором (6, XI); на самом деле он был полным генералом уже в 1908 году^*.

^* (Советская историческая энциклопедия, т. 5, стб. 737.)

Неверно, что генерал И. Г. Эрдели командовал Особой армией (4, XVIII); до ареста Корнилова он командовал 11-й армией.

В. В. Мусин-Пушкин - член не Государственного совета (4, XIV), а Государственной думы.

Один из командиров вешенских мятежников Меркулов назван вахмистром, на самом деле он был сотник; и начальник штаба мятежников Сафонов - не подъесаул, а тоже сотник^*.

^* (Вольное казачество, 1932, № 101, с. 11.)

В борьбе с вешенским мятежом участвовал не 4-й, как сказано в соответствующей главе романа, а 5-й Заамурский полк. Там же говорится про 13-й кавалерийский полк, но с таким номером в этом районе в ту пору сражался стрелковый полк.

М. Шолохов упоминает о Южном фронте Красной Армии применительно к февралю 1918 года (5, XVIII). Это ошибка: Южный фронт был создан лишь в сентябре 1918 года, до этого на Юге фронтовых объединений не имелось. Первый советский фронт - Восточный - образован в июне 1918 года^*.

^* (Гражданская война и военная интервенция в СССР, с. 116.)

Всем читателям "Тихого Дона" памятна драматическая сцена, когда Григорий Мелехов во время конной атаки, ведя вешенских повстанцев, зарубил каргинского коммуниста Петра Семиглазова, описывается тут и боевой прием с переброской шашки из одной руки в другую. Петр Семиглазов был реальный человек, изображенный в романе с точными биографическими приметами, но правильное написание его фамилии - Семигласов; ясно, что источником для романа был устный рассказ.

В четвертой части романа упомянут подполковник Эргардт, комендант Быховской тюрьмы, где содержались корниловцы, - на самом деле фамилия его была Эбергардт; здесь также с очевидностью просматривается устный источник.

Безымянный врач в августе 1914-го говорит в беседе с Листницким о недостатках медицинской службы в первую мировую войну и при этом ссылается на произведение писателя В. Вересаева "Записки врача", проводя аналог с русско-японской войной. Тут описка. Известное произведение Вересаева "Записки врача" опубликовано было в 1901 году и никакого отношения к военным вопросам не имело. Его позднейшие книги - "Рассказы о войне" (1906) и "На войне" (1906 - 1907) как раз были посвящены критической оценке русско-японской войны, где автор побывал в качестве военного врача. Неточность в названии популярного тогда произведения тут очевидна.

В части шестой, главе четвертой упоминается немецкий майор фон Стефани, это реальный персонаж, автор взял имя из мемуаров генерала Краснова; но тут имеется неисправленная описка: имя майора - фон Стафини.

Все перечисленные описки и ошибки, которые удалось обнаружить в романе после многолетних изысканий, проверок и перепроверок, нами исчерпаны. Поразительно, что в таком пространном произведении, необычайно густо насыщенном реально-историческим материалом, со множеством подлинно существовавших героев, таких поправок набралось чуть более десятка. Это число следует признать исключительно малым, да и добавим: грубых ошибок тут нет ни единой. Зато многие описки могли бы быть устранены в свое время редакторами и издателями.

Поистине удивительна историческая достоверность романа М. Шолохова. Это художественное произведение сможет послужить важнейшим источником для изучения истории русской революции и гражданской войны.