Течение времени

Понятие времени, течение и мера его в мире "Тихого Дона" существенно отличаются от современных представлений на этот счет.

Расписание крестьянского повседневного труда было полностью связано с природой и целиком зависело от нее. О сезонных работах, таких, как пахота, сенокос, молотьба и т. д., не следует даже говорить, это общеизвестно, как и зависимость грунтовых дорог от дождей, а зимних переправ через реки - от прихотей погоды и состояния льда. Однако для каждой местности имелись еще свои особые природные условия, которые земледельцу также необходимо было учитывать и - что важнее - которые могли случаться крайне неожиданно, резко меняя всю трудовую обстановку.

В "Тихом Доне" не раз описываются, например, сильные, шквальные ветры, дующие в летне-осеннее время. Вот одно из таких впечатляющих описаний: ветер бил "мощными струями, гнул вершины верб и тополей, взрыхлял Дон, гнал по улицам табуны рыжих листьев. На Христонином гумне взлохматился плохо свершенный скирд пшеничной соломы, ветер, вгрызаясь, подрыл ему вершину, свалил тонкую жердь и вдруг, подхватив золотое беремя соломы, как на навильнике, понес его над базом, завертел над улицей и, щедро посыпав пустую дорогу, кинул ощетиненный ворох на крышу куреня Степана Астахова" (4, V).

Свирепый ветер, гуляющий по опустевшим казачьим куреням (Христоня и Степан третий год воюют на фронте), воспринимается и как впечатляющий образ военного разорения, внешней грозы. Тем более что ураганные ветры - большая редкость в Центральной полосе России. Однако на Верхнем Дону сухие, сильные ветры - обыденное явление на стыке лета и осени. И по сей день в колхозах Вешенского района прекращаются из-за них полевые работы, стоит мощная техника. Тем большую опасность являл собой задонский ветер в старом казацко-крестьянском хозяйстве.

Вот описание одного весеннего дня: "С востока дул сильный порывистый ветер. Бурое облако песчаной пыли закрывало горизонт. Над степью висела густая мгла. Чуть просвечивало солнце, задернутое высоко взвихренной мглою. Ветер трепал полы шинелей, конские хвосты и гривы. Лошади поворачивались к ветру спиной, искали укрытия возле редких разбросанных на опушке леса кустов боярышника. От колючей песчаной пыли слезились глаза, и было трудно что-либо рассмотреть даже на недалеком расстоянии" (8, XIII).

Да, конечно, злобный и пыльный ветер, который слепит глаза Григорию Мелехову и его коню, есть образ мачехи-судьбы, что гонит его по степи, не давая приюта в родном краю. Присмотримся также к точности природных описаний. Именно в засушливый весенне-летний период - а летом 1921 года, когда происходит действие, на Средней и Нижней Волге стояла как раз неслыханная засуха - и проносятся с иссушенного Востока пыльные бури над Доном. Отметим в приведенном тексте поведение лошадей ("поворачивались к ветру спиной", то есть не выдерживали его порывов), перечтем последнюю фразу, и станет яснее ясного, что в таких условиях все полевые работы опять-таки прекращались (как прекращаются они и поныне).

Разумеется, в подобных условиях - а капризы стихий бывают повсюду, только проявляются по-разному и с различной разрушительной силой - невозможно было построить сельскую трудовую жизнь с точностью железнодорожного расписания. Стоит, однако, присмотреться повнимательнее к миру "Тихого Дона", и окажется, что эта "неточность" была в существенной мере кажущейся.

...В Татарском начался луговой покос - очень сжатый и напряженный отрезок трудового времени. Читаем:

"Мелеховы припозднились. Выехали на покос, когда уже на лугу была чуть ли не половина хутора.

- Долго зорюешь, Пантелей Прокофьич! - шумели припотевшие косари.

- Не моя вина, бабья! - усмехался старик и торопил быков плетенным из сырца кнутом" (1, IX).

Начало косьбы определялось только состоянием травостоя да подходящей погодой - точность, разумеется, весьма относительная, однако чуть ли не весь хутор замечает "опоздание" Пантелея Прокофьевича; ему даже делают шутливое замечание. Значит, в некий день разом созрели травы, а начинать косить следовало с полной росой, с первыми лучами рассвета - разве в этом заметна бездумная растяжка времени, отсутствие четкой меры его? Скорее, напротив. Вспомним также, как Григорий определяет время свидания с Аксиньей: он просит ее прийти к определенному приметному месту ("к ветряку") в весьма определенный, в сущности, срок: "как завечереет", то есть после заката солнца. Донской казак-крестьянин прекрасно знал относительное время захода солнца в тот или иной период года. В этой широте России не бывает белых ночей, утренние и вечерние зори весьма коротки. Следовательно, место и время свидания, если разобраться, довольно-таки точны, а долгое ожидание Григория и опоздание Аксиньи объясняются совсем не тем, что оба они не умели следить за временем, а чисто житейскими обстоятельствами ("Степана насилушки выпроводила" - оправдывается она).

Для мира "Тихого Дона" характерно, например, полное отсутствие ручных или карманных часов, даже ходиков в домах. Ни у одного из жителей хутора Татарского часов нет, лишь Мишке Кошевому его командир дарит часы, но - примечательно! - не как прибор для измерения времени, а как предмет украшения; кстати, в дальнейшем тексте романа нет никакого упоминания, что Мишка этим подарком пользовался. В начале XX века в России простейшие карманные или стенные часы стоили относительно не так уж дорого, во всяком случае много дешевле лошади и не дороже золотого украшения. Однако казаки нередко коней покупают, что описано не раз, но часы - нет. Они были просто-напросто не нужны земледельцу из глубинного села России.

Полевые работы начинались и заканчивались со световым днем, а час начала и прекращения работ зависел от многих причин, не в последнюю очередь - от лености или прилежания работника.

Уже на исходе гражданской войны, посреди общего упадка и разорения, соседские женщины предложили Аксинье совместно "хоть десятины две пшеницы засеять" (ни у кого в доме взрослых мужчин нет). Аксинья отвечает: "Не на чем, да и не к чему. Одной мне мало надо, проживу и так" (8, I). Ясно, что в ту пору рабочий день Аксиньи измерялся совсем иными сроками, нежели у Дуняшки Мелеховой, трудолюбивой и заботливой, к тому же обремененной заботами о старухе матери и племянниках. Однако в любом случае этот весьма разный рабочий день начинался и заканчивался не по свистку, или звонку, следовательно, не имел и механически очерченной продолжительности - как всякий земледельческий труд в ту пору. Ясно, что и хлопотливой Дуняшке, и прохладной к заботам Аксинье часы были в равной степени не обязательны.

Разумеется, в каждом селе, помимо частной, была и своя общественная жизнь, порой довольно оживленная. Собирались, и нередко, сходы взрослых граждан для решения общих дел - в "Тихом Доне" они описываются не раз и по разным поводам. Сборы на сходы, особенно летние, объявлялись по хутору Татарскому звуком набата (5, XXIII и др.). Собиралось все взрослое население, чаще мужчины, но и женщинам никак не возбранялось приходить, они даже порой выступали на сходах (8, XII и др.). Опаздывать на сход считалось крайне неприличным, как и отсутствовать на нем. Например, в начале 1918-го Митька Коршунов не пошел на сход хуторских казаков-фронтовиков, что вызвало очевидное неудовольствие хуторян (5, VIII). Словом, в случае необходимости односельчане собирались быстро и организованно по общему сигналу. Казачий сход ("круг", "майдан") по зову собирался скоро, опоздавших не ждали, непришедших не уважали. Так же обстояло дело и с постоянно повторявшимися церковными службами: на них созывали жителей колокольным звоном, далеко слышным окрест (7, XXIV). Служба в храме тоже начиналась не по минутам, а при достаточном сборе прихожан. Еще более точно и строго собирались казаки на лагерные сборы, по призыву на службу и т. п.

Пространство и время в романе неразрывно связаны меж собой. Для казака-крестьянина это было отнюдь не теоретической отвлеченностью, а сугубой житейской обыденностью. Передвижение в пространстве для жителей хутора Татарского, как вообще для сельских жителей, было неразрывно связано с окружающей средой, природой. Более того - природой не только естественно-географической, но и социальной. В среде обитания земледельца передвижение в пространстве зависело уже не только от состояния дорог и водных пространств, погоды и проч., но и от множества дополнительных причин, которые с большой точностью могут быть определены как социально-экономические.

Вот характернейший пример такого рода. В конце 1919-го Пантелей Прокофьевич и Григорий решают оставить Татарский ввиду приближения красных и податься в южном от Дона направлении: "Григорий достал из планшетки карту юга России, подробно рассказал отцу, через какие хутора нужно ехать, и уже начал было записывать на бумагу названия хуторов, но старик, с уважением посматривавший на карту, сказал:

- Постой, не пиши. Ты, конечно, в этих делах больше моего понимаешь, и карта - это дело сурьезное, уж она не сбрешет и покажет прямой путь, но только как я его буду держаться, ежели мне это неподходяще? Ты говоришь, надо спервоначалу ехать через Каргинскую, я понимаю: через нее прямее, а все одно мне и тут надо крюку дать.

- Это зачем же тебе крюку давать?

- А затем, что в Латышевом у меня двоюродная сестра, у ней я и себе и коням корму добуду, а у чужих прийдется свое тратить. И дальше: ты говоришь, надо по карте на слободу Астахово ехать, туда прямее,- а я поеду на Малаховский; там у меня - тоже дальняя родня и односум есть" и т. д. (7, XXV).

Примечательно, что Григорий - боевой офицер, много лет проведший в достаточно технизированной армии и привыкший уже к "механическому" делению времени и пространства, соглашается с наивной вроде бы логикой отца. Впрочем, наивность тут кажущаяся. Для крестьянина, жившего исключительно плодами своего хозяйства, пространство, как и время, было частью окружающей его живой природы; исходя из того он и определял направление своего пути. Нелишне напомнить тут, что современный автомобилист готов сделать немалый крюк по хорошей дороге, чтобы избежать езды прямиком по рытвинам и колдобинам. Автомобилист при этом исходит из главнейших особенностей своего транспортного средства, точно так же поступает в своем решении и Пантелей Прокофьевич; ясно, что его "транспортное средство" - повозка, запряженная лошадью, - гораздо более зависимо от окружающей живой природы, чем автомобиль.

Частью общего понимания времени в каждой общественной среде является рабочее время. В "Тихом Доне" трудовая деятельность крестьян-казаков описана довольно подробно и разносторонне. Труд пронизывал буквально всю жизнь земледельца и его семьи. Трудились с восхода до захода солнца, не существовало понятий о каком-то нормировании рабочего времени, кроме естественного разделения труда: ограничения для пожилых, подростков, детей, беременных и кормящих женщин и т. п. Земледельческий труд (при отсутствии монокультурного хозяйства, разумеется!) необычайно разнообразен, постоянно переменчив. Это лишало его монотонности, но зато делало, по существу, непрерывным.

Действительно, в мире "Тихого Дона" не только отсутствует само понятие об отпуске, но и вообще для казаков хутора Татарского немыслим какой бы то ни было перерыв в труде, хоть мало-мальски продолжительный. Разумеется, призывы казаков на воинскую службу или на лагерные сборы в счет не идут. Для мужчин ли, женщин ли, для пожилых или молодых, равно для всех труд длился круглосуточно и всю жизнь, до полной уже их дряхлости. Дед Гришака - единственный из всех более или менее заметных персонажей романа, который совершенно не занимался трудом. И никто его не осуждает, ибо бездеятельность его - вынужденная и ему же в тягость.

Время труда чередовалось с праздниками. Бытовой уклад в праздники коренным образом отличался от будней. Люди не работали, наряжались в праздничное платье, которое резко отличалось по виду и покрою от рабочей одежды, женщины надевали украшения, казаки (кто имел) - награды. В праздник считалось неприличным торопиться, спешить. Население общины собиралось в церковь на богослужение (в будни туда приходили в основном пожилые или уж особенно верующие, каких находилось не так много). Следует иметь в виду, что эти праздничные сборы были своего рода общественным клубом: здесь обменивались новостями и житейскими сплетнями, приходили "на других поглядеть и себя показать".

С другой стороны, в будни считалось грехом бездельничать или надевать праздничную одежду. Вот Аксинья готовится встретить долгожданного Григория: "У открытого сундука долго стояла в раздумье - что же все-таки надеть? Неудобно было в будничный день наряжаться, но и не хотелось оставаться в простом, рабочем платье... Наконец, она решительно взяла... лучшее, что она имела. В конце концов не все ли равно, что подумают о ней соседи? Пусть для них сегодня - будни, зато для нее - праздник" (8, VIII). Обычай резко разделять рабочее и праздничное время стал частью миропонимания земледельца; даже Аксинья, натура сильная и независимая, с некоторым напряжением преступает эту вековую черту жизненного уклада ее среды.

Резкое чередование течения будничного и праздничного времени, как и непрерывное разнообразие труда, снимало у земледельца ощущение монотонности занятий, столь пагубно действующее на настроение всякого труженика, делало время прерывистым, неподвластным монотонному механическому отсчету.

Календарь, то есть отсчет времени по годам и подразделение года на более мелкие повторяющиеся отрезки, - древнейшее и важнейшее проявление человеческого разума. Особенно важен календарь для земледельца, чье существование неразрывно связано с сезонной изменчивостью погоды. Календарный отсчет, как сетка параллелей и меридианов на глобусе, четко прослеживается во всем течении шолоховской эпопеи, вот почему необходимо обстоятельно рассмотреть ее хронологическое построение.

В тексте романа изрядное количество всякого рода датировок - в отношении как реальных, так и вымышленных событий и персонажей. Судьба всех героев "Тихого Дона" необычайно точно определена во времени. В этом нет ничего необычного. Внимание к внутренней хронологии вообще есть непременное свойство высокохудожественной литературы. Вспомним знаменитое пушкинское примечание к "Евгению Онегину": "Смеем уверить, что в нашем романе время расчислено по календарю". То же можно сказать и о "Тихом Доне". Следовало бы, однако, указать попутно лишь на одно обстоятельство: роману в стихах Пушкина посвящено множество скрупулезных исследований, а о шолоховской исторической эпопее этого сказать, к сожалению, нельзя. Тем более необходимо выяснить здесь некоторые общие принципы ее хронологического построения.

Проведенное нами исследование выявило, что в "Тихом Доне" имеется очень четкий хронологический "календарь". Все движение событий, а также развитие судеб героев - главных и в равной степени второстепенных - подчинено общему распорядку времени. Однако этот внутренний "календарь", как правило, скрыт в ткани самого произведения, обыкновенно его можно обнаружить лишь по отдельным "выходам на поверхность", как определяют географы строение подводных горных хребтов по островным цепочкам, едва заметным в океане.

Очень важно сразу же определить, как выражаются архивисты, "крайние даты" романа: май 1912 - март 1922-го, выдающееся десятилетие отечественной истории.

Действие романа открывается рассказом о родовой истории мелеховской семьи, это как бы краткое историческое предисловие, занимающее всего три книжные страницы. Само действие начинается в хуторе Татарском в 1912 году. В романе никаких прямых указаний на эту дату нет; первое обстоятельство действия, которое может быть отнесено к реальным событиям, а поэтому точно датировано, - начало первой мировой войны (Германия объявила России войну 19 июля - 1 августа нового стиля - 1914 года). Сравнительно нетрудно по обратному ходу фабулы романа установить, что с начала действия прошло около двух лет. Однако - и это очень характерно для шолоховского отражения хронологии - прямые наименования годовых дат даются редко; первый раз полная датировка появляется лишь на трехсотой странице романа (18 сентября 1914 года) - это письмо о мнимой гибели Григория Мелехова, которое получает его отец.

По всему тексту "Тихого Дона", с первых же страниц и до последних, разбросаны хронологические приметы - как прямые, так и косвенные. Уже в самом начале романа появляется первая такая примета, довольно неопределенная: на пятнадцатой странице книжного текста мимоходом сказано, что "из хутора в майские лагеря уходило человек тридцать казаков" (речь идет здесь о лагерных сборах военнообязанных первой и второй очереди "льготы"). А первый эпизод фабулы романа происходит за сутки на рассвете: Пантелей Прокофьевич будит Григория для утренней рыбалки. Это совсем еще не означает, что действие романа началось в мае - "майские лагеря" могут быть условным определением, а кроме того, казаки могут отправиться в лагеря раньше или позже календарного мая. Далее, однако, в тексте имеется бесспорное хронологическое уточнение. Проходит несколько дней (по фабуле ясно, что никак не более недели), приближается сенокос: "За два дня до троицы хуторские делили луг" (1, VIII). По православному календарю за 1912 год праздник святой троицы приходился на 13 мая; следовательно, луг делили 11-го, а действие романа началось приблизительно 5 мая. Такова дата завязки.

Столь же точно определяется и датировка финала: последнее известное событие реально-исторического характера, упоминаемое в заключительных главах "Тихого Дона",- это антисоветский кронштадтский мятеж, вспыхнувший в начале марта 1921 года (о нем говорил Фомин, склоняя Григория вступить в его банду). Далее, вплоть до финальной сцены романа, нет уже прямого наименования текущего года, не поминаются и какие бы то ни было известные обстоятельства. В тексте романа есть лишь хронологические уточнения такого рода: "К первым числам апреля", "в конце апреля", "в середине мая", "весною, когда разливается Дон", "на провесне" и т. п. Однако несложно проследить и здесь временную протяженность повествования - финал его приходится на конец марта 1922 года.

При внимательном изучении текста бросается в глаза, что в "Тихом Доне" сосуществуют как бы два хронологических отсчета, условно их можно было бы назвать хронологией "внешней" и "внутренней". Первая свойственна событиям, происходящим, как правило, за пределами хутора Татарского, в большом мире, потрясенном войнами и революциями. Вот примеры, взятые из описания военных действий августа 1914 года - начала мировой войны: "11-я кавалерийская дивизия после занятия Лешнюва с боем прошла через Станиславчик, Радзивиллов и Броды и 15 августа развернулась возле города Каменка-Струмилово" (3, XII). Или: "Атака должна была произойти 28 августа, но по случаю дождя ее отложили на 29-е" (3, XXII). Отметим, что все названные события в романе - подлинные.

В "Тихом Доне" так называемая "внешняя" хронология постоянно присутствует при описании реальных исторических событий революции или гражданской войны, в особенности тогда, когда на авансцену романа выходят не рядовые представители народа, а наоборот - генералы, вожаки. Вот типичные примеры (1917 год): "19 июля всех поразило правительственное сообщение о назначении Корнилова верховным главнокомандующим" (4, XI). Далее этот сюжет прослеживается в романе с той скрупулезной точностью: "6 августа начальник штаба верховного главнокомандующего генерал Лукомский..." Потом: "9 августа Корнилов, под охраной эскадрона текинцев, специальным поездом выехал в Петроград. На другой день в Ставке..." (4, XIII) и т. д.

С подобной же буквалистской тщательностью описываются "верхушечные" события гражданской войны на Дону. 1918 год: "В Новочеркасск 26 декабря прибыла союзническая миссия: командующий британской военной миссией генерал Пул..." (6, XI). 1919 год: "К вечеру 6 января (под Чиром уже завесом нависли сумерки) Краснов, в сопровождении офицеров английской королевской службы..." (6, XIV). Или: "Общий переход в наступление намечался между 1 и 10 августа. Удар 8-й и 9-й армий, по плану главного красного командования..." (7, XX). Число таких примеров легко можно увеличить.

Само собой разумеется, что точную дату имеют почти все приводимые в тексте романа подлинные исторические документы (их немало, особенно в четвертой и пятой частях): письма Корнилова к Духонину от 29 августа и Каледину от 1 ноября 1917 года, постановление белоказачьего суда от 28 апреля (10 мая) 1918 года и др. Иногда дата содержится в тексте цитируемого отрывка - таков, например, ультиматум Военно-революционного комитета атаману Каледину, где есть фраза: "Члены Войскового круга объявляются неправомочными с 15 сего января". Иногда датировка документа подсказывается прямым авторским изложением: "10 июля в Новочеркасск прибыли майоры германской армии... В этот же день они были приняты во дворце атаманом Красновым... а на другой день Краснов написал следующее письмо германскому императору..." (6, IV). Очередное послание это, следовательно, отправлено 11 июля 1918 года.

Нередко датировка документов приобретает образное значение. Характерна точная наблюдательность М. Шолохова, когда он приводит документы штаба вешенских повстанцев (весна 1919 года). Их несколько, но все они не имеют никакой датировки - прямой или косвенной. Меж тем на последующих страницах романа, где идет речь о частях Красной Армии, приводятся точные хронологические приметы: "12 апреля 1-й Московский полк был жестоко потрепан...", "27-го, уже в сумерки, на квартиру пришли двое сердобцев второй роты" и т. д. (б, XVIII). Разумеется, это не случайно. Своеволие, слабая дисциплина повстанцев отражаются, помимо прочего, в такой, казалось бы, мелочи, как то, что глава восставших Кудимов не датирует даже такие приказы, которые помечает: "В. срочно. Совершенно секретно" (письмо Г. Богатыреву - 6, XVII).

Тут следует сделать одно существенное пояснение. В подробных воспоминаниях самого главы вешенских мятежников (см. об этом главу "Историческая подоснова") никаких документов не приводится, хотя П. Кудинов читал вышедшую к тому времени шестую часть "Тихого Дона" (сам прямо писал об этом). Второго сентября 1977 года в беседе с автором этой работы в Вешенской Михаил Александрович Шолохов рассказал, что приказы повстанческого командования им вымышлены. Это лишь подтверждает летописные достоинства "Тихого Дона": не сохранившиеся в печатных источниках приказные документы мятежников воспроизведены создателем романа с таким жизнеподобием, столь безупречно отражают социально-психологический их облик, что, не являясь подлинными в архивно-источниковедческом смысле, бесспорно, делаются свидетельствами историческими.

Уже говорилось, что в тексте романа, особенно в 4, 5 и 6-й частях, помещено очень много документов. Те из них, которые составлены были самим автором, тоже почти всегда имеют точную датировку. Таково письмо командира сотни о мнимой смерти Григория Мелехова, донесение Листницкого в штаб дивизии о революционных речах Бунчука (20 октября 1916 года), исполнительный лист о взыскании с Пантелея Прокофьевича 100 руб. долга в пользу купца Мохова (27 октября 1916 года) и т. д. Исключением служит, например, выписка из приказа о награждении Григория Георгиевским крестом, но в тексте приведена именно выписка, то есть часть обширного документа; к тому же из содержания романа ранее точно известно, когда именно Григорий совершил свой подвиг (15 сентября 1914 года).

Для изучения хронологии "Тихого Дона" следует иметь в виду одну сложность: сочетание старого и нового стиля. Как известно, ныне действующий григорианский календарь был введен в СССР Декретом Совнаркома от 26 января 1918 года: следующий после 31 января день считался 14 февраля. Так возник "новый стиль". Всякий раз, приводя в романе конкретные даты, М. Шолохов очень внимательно следил за этими календарными разночтениями. Так, все, что связано с описаниями семьи Мелеховых, дано по старому стилю вплоть до конца 1919 года, то есть до окончательного утверждения новой власти на Верхнем Дону. Однако при описании действий Красной Армии всегда дается новый стиль. За редкими исключениями, в тексте романа не указано, какой календарь имеется в виду, однако автор всегда помнил об этом и называл дату в соответствии с историческими обстоятельствами. Каких-либо ошибок в разграничении стилей не обнаружено, хотя по ходу действия они меняются не раз.

В мире "Тихого Дона" люди жили по природному, а не механическому календарю. Вот почему "внутренняя" хронология романа сложнее, она не столь очевидна и определенна, как "внешняя", календарная, но столь же точна. "Внутренняя" хронология - это народное представление о времени, которое оперирует не отвлеченными категориями (век, квартал, декада, эпоха, период и т. п.), а вполне определенными, ясными понятиями: зима, позапрошлая осень, понедельник, рождество, сенокос, жатва, до войны и пр. Эта хронология, естественно, не ведала писаного календаря со строгим чередованием месяцев, кварталов и полугодий, как не делился и день на часы и минуты, столь привычные для современного человека. Последовательность событий строго хранилась в памяти, но лишь в соотношении одного события с другим.

Как известно, народное понимание времени резко отделяло будничное от праздничного. Естественно, последнее было ярче, лучше запоминалось. Вот почему существенной частью неписаной народной хронологии был церковный календарь. Крупнейшие православные праздники - как общие, так и местные, "престольные",- непременно отмечались в русских селах. Отсюда иной ряд бытовых хронологических примет: перед рождеством, на Николу-зимнего, в троицын день, на масленицу, на второй день пасхи и т. д. В течение долгих веков церковный календарь приспосабливался народом, подавляющую часть которого составляло, естественно, крестьянство, к годичному циклу земледельческих работ. Приметы православного календаря со временем утратили свое церковное происхождение, сделавшись частью неписаного народного календаря, причем весьма точного.

Весь текст романа в буквальном смысле слова пронизан такого рода исчислением времени. Примеры бесчисленны: "в декабрьское воскресенье" принимает присягу Григорий, "в начале осени" родила детей Наталья, "около рождества предложил Штокман почитать", "сводить жениха с невестой порешили на первый спас", или совсем уж лаконично: "косить выехали в пятницу". Для народного восприятия времени (той эпохи!) здесь не требовалось никаких пояснений; и в самом деле, донской крестьянин отлично знал, когда начинается косьба, уточнения насчет пятницы тут вполне довольно. В необходимых случаях сообщаются дополнительные подробности, но опять-таки не в рационально-календарном смысле: "В конце августа Митька Коршунов случайно встретился возле Дона с дочерью Сергея Платоновича Елизаветой" (2, II). Тут все имеет значение: и что возле реки (предстоит рыбалка!), и что случайно, ибо в дом Мохова Митьке путь заказан, и, наконец, дата: жаркое лето и темные уже ночи.

Не следует думать, что народная хронология подобного рода (то есть "внутренняя" хронология "Тихого Дона") приблизительна и неопределенна. Вовсе нет. В необходимых случаях приметы времени даются с абсолютной точностью, если "перевести" их на привычный нам календарь. Например: "Подходила весна... В страстной четверг перед вечером собрались в мастерской" у Штокмана (2, XVI). Из текста явствует, что речь идет о весне 1913 года; легко установить, что в тот год пасха приходилась на 14 апреля, следовательно, страстной четверг был тремя днями раньше. Или: "В конце октября, в воскресенье, приехал Федот Бодовсков в станицу" (2, IV). Здесь речь идет о 1912 годе, по тогдашнему календарю последнее воскресенье приходилось на 28-е число, следовательно, дата в тексте указана предельно точно.

Примеров такого рода очень много, но важно подчеркнуть другое. Датировки весьма точны, но это отражение точности народного восприятия времени, а не следование абстрактной календарной хронике. Для верующего человека (а на селе даже не очень верующие все же соблюдали православные обряды) страстная неделя была приметным событием, запоминающимся - но большое ли значение имело то, на какой именно календарный срок она приходится? То же и с датой приезда крестьянина в станицу: для него важно, что октябрь, то есть полевые работы закончены полностью, что воскресенье - нерабочий день и базарный. Всякая иная хронология не имела никакого значения для казака, приехавшего продать на базаре уток да купить жене ситцу. Вот почему в романе и не дается более никаких уточнений.

Столь же внимателен М. Шолохов в смысле хронологии и к своим героям. Движение времени в жизни персонажей "Тихого Дона" большей частью также определяется по этому же "внутреннему" календарю. Сравнительно редко прямо говорится о возрасте того или иного персонажа. Обычно это дети, подростки или юноши, когда каждый год имеет гораздо большее значение, чем тот же срок в жизни взрослого человека. Так, о Дуняшке как-то сказано, что ей "пятнадцатая весна минула", о Наталье во время сватовства то же говорит ее мать: "осьмнадцатая весна только перешла". Часто сообщается возраст детей даже у второстепенных героев: например, сын Фомина - "четырнадцатилетний подросток" (8, X).

Относительно взрослых героев таких уточнений, как правило, не бывает. Исключения удалось обнаружить лишь два: Бунчук и дед Гришака, о каждом из них в тексте имеется единожды прямое указание возраста (соответственно, двадцать девять и шестьдесят девять лет). Относительный возраст отмечается обычно лишь в самой общей форме: младший и старший брат, младшая или старшая сноха и т. п. Уточнения бывают здесь тоже редко, важнейшее из них: Петр Мелехов на шесть лет старше своего брата Григория. Пренебрежение к анкетному определению возраста закономерно с точки зрения народного восприятия времени.

Возраст человека определяется преимущественно по таким лишь крупным меркам: Дитя, мальчик - девочка, подросток, парень - девушка (до замужества), молодой казак - молодая баба, казак - баба (средний возраст), старик - старуха. Внутри этой возрастной группы уточнение до нескольких лет не имело никакого значения в обыденной жизни той среды. Василий Белов в своей превосходной книге "Лад" провел исследование жизненного уклада русской деревни в недавнем прошлом; в частности, он установил наличие семи возрастов по народным меркам: младенчество, детство, отрочество, юность, зрелость, старость, дряхлость. В общем, примерно такими же относительно общими понятиями определяется возраст людей в мире "Тихого Дона".

Казаки - прирожденные воины, это, естественно, вносило в их понятия о течении времени дополнительные черты. Чрезвычайно важен был срок призыва на действительную службу - основной момент в жизни каждого казака и его семьи. Дед Гришака, типичнейший казак, спрашивает о возрасте другого старика в характерной форме: "Какого года присяги?" Время присяги, то есть поступления на службу, важнее года рождения,- последнее, впрочем, также отчасти устанавливается ответом.

"Внутренняя" хронология - важнейшая в романе, ибо она наиболее точно соответствует условиям народной жизни эпохи, изображаемой Шолоховым. Однако "внутренняя" хронология нередко смыкается с "внешней" - это как бы соотношение частного и общего течения времени. Соотношение это происходит не только при участии героев в реальных исторических событиях. Сравнительно нередки случаи такого рода хронологических уточнений: Пантелей Прокофьевич встречает раненого сына - "он выехал из дому по телеграмме Григория, к вечеру 28 января приехал в Миллерово". Или: "Шестнадцатого января Бунчук и Анна приехали в Воронеж". (В обоих случаях действие происходит в 1918 году.) Таким образом, оба хронологических отсчета - народный и календарный - тесно переплетаются между собой. При этом нетрудно заметить, что подлинные персонажи живут исключительно по "внешней", а вымышленные герои хутора Татарский - по "внутренней" хронологии.

Итак, движение времени в "Тихом Доне" отмечено большой точностью. В огромном (более восьмидесяти авторских листов) тексте романа, при сложной композиции и обилии персонажей, включая реально существовавших деятелей, нашлось лишь две хронологические сбивки. Братья Мелеховы подрались со Степаном Астаховым, вступившись за избиваемую им Аксинью, что случилось в разгар 1912 года, очевидно, в середине июля (до сватовства за Наталью Коршунову, а сватовство произошло за месяц до свадьбы, свадьба же 26 августа). После сцены драки есть авторская ремарка: "Суждено было Григорию Мелехову развязывать этот узелок ДВА ГОДА спустя в Восточной Пруссии..." (1, XIV), Здесь описка. Во-первых, Григорий встретился со Степаном в бою в Восточной Пруссии, как прямо сказано в тексте романа, в мае 1915 года, то есть почти через три года, во-вторых, "узелок" между ними развязан не был ("А за Аксинью не могу простить" - говорит Степан, расставаясь). Очевидно, эта часть текста была написана, когда фабула романа еще не сложилась, а при последующей авторской редакции не исправлена.

Второй случай. После смерти жены Григорий страдает: "он любил Наталью и свыкся с ней за шесть лет, прожитых вместе" (7, XVIII). Но женились они в августе 1912-го, а умерла Наталья в июле 1919-го, следовательно, состояли они в браке (в этом смысле и употреблено слово "прожил") не шесть, а семь лет. Здесь, скорее всего, обыкновенная описка, не исправленная в переизданиях.

Хронология событий в романе М. Шолохова необычайно стройна, необычайно даже для классических произведений мировой литературы. Специальное исследование позволило установить некую общую временную сетку, которая покрывает всю ткань романа. По ней можно точно определить такие сюжетные детали, как год рождения Аксиньи, время призыва Григория на военную службу, дату смерти Пантелея Прокофьевича и т. д. и т. п. Обо всех главных героях можно написать безукоризненную по полноте "биографию".

Русские классики всегда придавали огромное значение ходу и протяженности времени в своих произведениях. Вспомним "Мертвые души", романы И. Гончарова и И. Тургенева, "Войну и мир" Л. Толстого. В "Тихом Доне" течение времени чувствуется тем более остро и напряженно, что тут действует много подлинных лиц, показаны реальные события большого исторического значения. Движение времени постоянно ощущается в романе, пронизывая собой всю его ткань.