Под знаменем революции

В ноябре 1917 года стали возвращаться в хутора Вешенской станицы казаки-фронтовики. Собирались по вечерам у кого-нибудь в курене, дымили самосад, пили самогон, отъедались на домашних харчах, не спеша рассказывали станичникам:

- Энти, большаки, стал быть, счас у власти? Что ж они думают?

- Сами править будут. Временных и генералов спихнули.

- А как насчет казаков?

- Слыхать, землю уравнивать будут. И казакам и мужикам одинаково.

Старики возмущались:

- Ловко! А ежели мы супротив?

- Деды-прадеды жили! Не дадим!

Фронтовики осаживали подвыпивших дедов:

- Мы навоевались! Теперь дома посидим. А вы нибилизуйтесь, если охота имеется.

- Братцы! Нехай думают, кто побогаче, - им, небось, горячо станет. Трудящемуся казаку хуже не будет.

А в это время в Новочеркасск стекались "спасатели" России, царские генералы Алексеев, Деникин, Эрдели, Лукомский, Марков, деятели Временного правительства Милюков, Родзянко. Город захлестнула волна золотопогонников, помещиков, буржуазии, юнкеров, кадетов. Генерал Алексеев спешно формировал Добровольческую армию. Атаман Каледин стягивал казачьи полки, возвращающиеся с фронта.

Контрреволюция развязала гражданскую войну на Дону. После упорных боев калединцы захватили Ростов, Нахичевань, Александровск-Грушевский, Гуково, Макеевку...

Мятеж разрастался, создавая огромную опасность на Юге России. Правительство Ленина приняло срочные меры по переброске на Юг отрядов революционных солдат и матросов, рабочих из Москвы, Петрограда, Воронежа, Царицына. В Харьков был направлен нарком по борьбе с контрреволюцией на Юге В. А. Антонов-Овсеенко.

Дом в Каменске, где 10 января 1918 года проходил съезд фронтового казачества

Важнейшим политическим событием на Дону стал съезд казаков-фронтовиков в станице Каменской 10 января 1918 года. Большинство делегатов прибыли из средних и верховых станиц. Это были представители беднейшего казачества. Четыре года войны многому научили их. Десятки тысяч станичников остались на полях Восточной Пруссии, Галиции, Буковины и Румынии. И теперь атаман Каледин снова втягивал казаков в братоубийственную войну. За кого кровь проливать? За Милюковых и Парамоновых? Против кого идти? Против рабочих и крестьян, против своих же братьев-казаков?

Революционный казачий полк в станице Каменской

Большевики-агитаторы раскрывали глаза фронтовикам, разъясняли предательскую политику Войскового круга, поддержавшего кровных врагов революции. Казаки-делегаты, приехавшие на съезд, были настроены против гражданской войны, против авантюры Каледина. Но многие стояли за нейтралитет, высказывались за мирные переговоры с Войсковым правительством. Большевики решительно выступили против этой шаткой позиции. Представители Москвы, ВЦИКа и Моссовета, руководитель каменских большевиков Ефим Щаденко призывали казаков активно стать на сторону революции, объявить войну Каледину. В разгар работы съезда была перехвачена и зачитана телеграмма Каледина из Новочеркасска командиру 5-й дивизии Усачеву: съезд объявить вне закона, арестовать всех участников и судить их военным трибуналом. В телеграмме сообщалось, что 10-й полк уже направлен в Каменскую для водворения порядка.

Первый руководитель Донской советской республики Ф. Г. Подтелков

Участники съезда возмутились действиями атамана. Дружно проголосовали за свержение Войскового правительства, избрали Военно-революционный комитет из пятнадцати человек. Председателем его стал уроженец хутора Крутовского Усть-Хоперской станицы Усть-Медведицкого округа подхорунжий Ф. Г. Подтелков, секретарем - уроженец хутора Ушакова Еланской станицы Донецкого округа прапорщик М. В. Кривошлыков.

Первый руководитель Донской советской республики М. В. Кривошлыков

В резолюции съезда говорилось, что вся власть в области переходит к Военно-революционному комитету, Войсковому правительству объявлена воина. Вскоре отряды БРК разгромили посланный Калединым карательный отряд Чернецова под станцией Глубокая.

В северных округах устанавливалась Советская власть. Из Царицына шла подмога: красногвардейские отряды спешили к станции Лихая на соединение с революционными казаками Донецкого округа. Со стороны Таганрога к Ростову шли войска Р. Сиверса.

Генералы и Войсковое правительство просчитались - казаки не пошли за ними. Спешно принимается решение об отступлении частей Добровольческой армии на Кубань. Каледин, убедившись, что основная масса казачества поддержала Советы, сложил с себя полномочия войскового атамана и тем же днем 29 января застрелился у себя в атаманском дворце.

К концу февраля Ростов и Новочеркасск были освобождены. Белоказачьи отряды отброшены далеко в сальские степи.

23 марта 1918 года был образован Совет Народных Комиссаров Донской советской республики во главе с Ф. Г. Подтелковым. Однако с победой Советской власти на Дону (в апреле было создано около 120 Советов) политическая обстановка оставалась напряженной. Остатки калединцев рассеялись по хуторам и станицам, проникали в Советы, вели скрытую подрывную работу. Эмиссары контрреволюции сколачивали в тылу подпольные ударные группы, разжигали недовольство середняков Советской властью и ее мероприятиями, в частности сборами излишков продовольствия для голодающих областей России. На юге появились банды, жестоко расправлявшиеся с активистами Советов, коммунистами.

В станице Константиновской контрреволюционеры, проникшие в Советы, принудили окружной съезд восстановить атаманскую власть в округе. Подняли открытый мятеж против Советской власти. Более трехсот коммунистов, членов окружного исполкома, красноармейцев и командиров 9-го революционного казачьего полка, расстреляли без суда.

Обстановка на Дону обострилась вступлением австро-германских войск в глубь России. Германия вероломно нарушила мирный договор, подписанный 3 марта 1918 года в Брест-Литовске. За полтора месяца австро-германские войска захватили почти всю Украину, перешли границы Донской советской республики. На юге подняли головы отряды Добровольческой армии.

ЦИК Донской советской республики обратился к рабочим, крестьянам, казакам встать на защиту революции. Повсеместно создавались отряды, полки, конные подразделения. По инициативе Г. К. Орджоникидзе ЦИК образовал мобилизационную комиссию, в которую вошли руководители Донской республики.

Командарм Второй Конной армии Ф. К. Миронов

1 мая мобилизационная экспедиция, возглавляемая Ф. Г. Подтелковым, направилась в северные округа. Подтелков надеялся сформировать несколько воинских частей в Усть-Медведицком и Хоперском округах, где еще не вспыхнули контрреволюционные мятежи. Рассчитывал он на земляков, фронтовиков, с которыми воевал на германском фронте. В Усть-Медведицком округе стоял 32-й казачий революционный полк, которым командовал войсковой старшина Ф. К. Миронов, прославленный герой и авторитетный в среде казачества офицер. Но отряды Миронова уже теснили к границам Донской области превосходящие силы белоказаков низовских станиц. Подтелков торопился:

- Только бы успеть! - убежденно говорил он товарищам по экспедиции. - Казаки пойдут за нами.

От станции Белая Калитва отряд Подтелкова в 130 человек двинулся на север Донской области напрямик, походным порядком, на подводах. Белоказаки внимательно следили за движением экспедиции. По хуторам распускались слухи, что подтелковцы режут подчистую стариков и детей, всех православных, особенно лютуют калмыки.

Отряд въезжал в пустые хутора, люди разбегались. С каждым днем все тревожнее становилось на душе у Подтелкова. Товарищи советовали вернуться назад, пока не поздно. В станицах вновь водворились атаманы, белые офицеры сколачивали отряды, мобилизовывали казаков до семидесяти лет.

В хуторе Калашникове Краснокутской станицы подтелковцев окружили белоказаки под командованием офицера Спиридонова. Подтелков хорошо знал Спиридонова. И многие казаки-фронтовики знали друг друга. Начались переговоры. Спиридонов предлагал подтелковцам разоружиться, объясняя это тем, что народ напуган, боится и что дальше на север отряд может идти безоружным. Кривошлыков, Лагутин, другие члены экспедиции были решительно против разоружения. Пользуясь замешательством, несколько человек сумели скрыться. В их числе член Донкома А. Френкель, написавший позднее книгу о гибели подтелковцев "Орлы революции".

Отряд разоружили и под усиленным конвоем повели в хутор Пономарев. По дороге пленных избивали прикладами, тупяками шашек, плетьми. На ночь заперли всех в тесной лавчонке. А утром состоялась казнь.

Ф. Г. Подтелков и М. В. Кривошлыков перед казнью 11 мая 1918 года в хуторе Пономареве

Казаки стреляли в казаков. Сидевшие в одних окопах в империалистическую войну станичники - кумовья, однокашники - Остервенело убивали своих односумов. Как в "Тихом Доне" сказано: "вешенские, каргинские, боковские, краснокутские, милютинские казаки расстреливали казанских, мигулинских, раздорcких, кумшатских, баклановских казаков..."

Подтелков, уже стоя под перекладиной с намыленной петлей на могучей, воловьей шее, со смертной тоской в голосе сказал убийцам:

- Лучших сынов тихого Дона поклали вы вот в эту яму...

Сохранилась старая, желтая от времени фотография: Подтелков и Кривошлыков тайком сняты хуторским учителем за несколько минут до смерти. Потрясающий документ!

Подтелков стоит прямой и статный, с упрямой твердостью в тяжелом пристальном взгляде. Руки вольно опущены в карманы, гимнастерка без ремня, кожаная тужурка нараспашку. Ни тени смятения на его крупном скуластом лице. Кривошлыков снят вполоборота. В длинной, почти до земли, шинели. Нога чуть отставлена, руки в карманах. Поза его мягче, спокойнее. Голова чуть приподнята, отчего взгляд напряженно-задумчив, исполнен последней решимости. Прямо за спинами Подтелков а и Кривошлыкова - перекладина из свежесрубленных сучковатых верб...

Братоубийственная война увидена, услышана и прочувствована памятливым, впечатлительным и горячим сердцем подростка-Шолохова. Он хорошо знал семейство каргинского богача Каргина, послужившего прототипом Мирона Коршунова в "Тихом Доне", а сынок Каргина был в Пономареве в числе охотников "стрельнуть" в подтелковцев. Это он в образе Митьки Коршунова добивает винтовочным выстрелом смертельно раненного Бунчука, звероподобно восхищаясь его мученическим концом:

- Глянь вон на этого черта - плечо себе до крови надкусил и помер, как волчуга, молчком.

Знал Михаил и боковского есаула Сенина, участвовавшего в казни Подтелкова. Впоследствии он был изобличен и осужден советским судом, но смертная казнь была в то время отменена, и через десять лет, в начале коллективизации, он вновь объявится на Верхнем Дону, настойчиво и упрямо будет готовить контрреволюционный мятеж против Советской власти. Смертельный враг есаул Сенин в образе Половцева в "Поднятой целине" хорошо знаком каждому читателю.

Узкая дорога, заросшая стелющимся кудрявым спорышем, повиликой, виляет но балкам, жарко пахнущим молодой остролистой травой, тянется, минуя степные речушки и пруды, средь пшеничных и кукурузных полей, мимо карликовых лесков с чернокленом и караичем, зарослями боярышника и шиповника, ведет по маленьким хуторам в полтора - два десятка домишек ю[ат с камышовыми крышами, с горнушками, с тополевыми левадами, - вдоль речки Большой.

Нет, не только любопытство сжигало мальчишеское сердце, когда 11 мая 1964 года я решил ехать на велосипеде из Кашар, где я жил, в хутор Пономарев на открытие памятника подтелковцам. Я ехал и думал о том, что и в те майские дни, когда Подтелков со своим отрядом приближался к хутору Калашникову, так же светило солнце, так же ласков и пахуч был воздух, так же кипела, волновалась разбуженная весной степь. За подводами густо шли, обливаясь потом, казаки в размякших от жары вонючих сапогах, свалявшихся шинелях. Снимали шапки, с удовольствием подставляя солнцу заросшие затылки. Говорили о весенних полевых работах, радовались сочно зеленеющей шелковистой озими, вспоминали мирное время - свадьбы, праздники, подтрунивали друг над другом, нестройно пели...

Мне виделось: нынешняя степь в мудром молчании своем хранила и перестук колес подтелковского обоза, и крестьянскую тоску по чепигам, и мертвую холодную сталь казачьей шашки, оброненной в бою и оставшейся лежать неглубоко в земле, пока нынешний, может быть, еще безусый хлопец, не вывернет ее наружу могучими лемехами на тракторе К-700. Вывернет, возьмет в руки, вытрет о кирзовый сапог почерневший клинок и задумается на минуту о том, какие страсти кипели еще совсем недавно на распаханной теперь от горизонта до горизонта донской земле.

На высоком бугре, продуваемом всеми ветрами, где когда-то рос лишь старюка-бурьян да ковыль, "поганая белобрысая трава", стоит теперь белый обелиск, вокруг которого буйно разрослась сирень. У самой верхушки обелиска, на его мраморной щеке, - штык и флаг. И слова: "Видным деятелям революционного казачества Федору Подтелкову и Михаилу Кривошлыкову и их 83 боевым товарищам, погибшим от рук белоказаков в мае 1918 г."

Вот она, "казачьей, не ржавеющей кровью политая степь..."

...На горячей от солнца белой мраморной плите сидит старая женщина с белым узелком на коленях. Слабым голосом она приговаривает, тужит, рассказывает окружившим ее женщинам:

- Хозяин туточка мий... Изварин, цветок мий Ванечка. Ему ще двадцати не було. Года ще не пройшло, як поженились. С того часу я вдова, кажин год йиздю его поминаты... Зараз я у Ворошиловгради, у сестры живу. А вин с Гундоровского. Там уси его родичи...

Женщина всхлипывает и умолкает, долго и старательно вытирает белым платочком глаза. Опущенные плечи и голова ее трясутся.