В снегиревской больнице

Начало войны, 1 августа 1914 года, застало Мишу Шолохова в Москве, на Колпачной улице, в глазной больнице доктора Снегирева: у Миши тяжело заболели глаза, и отец привез лечить мальчика в столицу. Здесь, в больнице, Михаил Шолохов впервые увидел искалеченных войной людей. Он слушал их рассказы о походах и сражениях, об окопной правде, о бессмысленной гибели сотен и тысяч людей, о страданиях народных. Он узнал, что солдаты, трудящиеся люди проклинают войну, которая разорила их семьи, дома, землю, что они ждут не дождутся ее конца.

Про то, что Миша слышал от раненых, не писалось в газетах. Наоборот, они трубили вовсю о русском патриотизме, о всенародном подъеме и о близкой победе русского оружия. Так Шолохов-мальчик впервые открыл для себя, что существует правда народная, правда тех, кто воюет и отдает жизнь на войне, и правда тех, кто из этой войны извлекает выгоду. Пытливый ум мальчика цепко схватывал все подробности окружающей его обстановки, запечатлевал слова, характеры. Все это пригодилось ему позднее. Вспомним, как Григорий Мелехов, оказавшись после ранения в голову в этой же снегиревской больнице, будет мучительно размышлять о своей судьбе, о правде, на которую ему открывал глаза большевик Гаранжа.

Не случайно Шолохов "поселил" Мелехова в этой же больнице и устами Гаранжи впервые заронил в его еще не опытную душу сомнения. "Изо дня в день внедрял он (Гаранжа. - В. В.) в ум Григория доселе неизвестные тому истины, разоблачал подлинные причины возникновения войны, едко высмеивал самодержавную власть. Григорий пробовал возражать, но Гаранжа забивал его в тупик простыми, убийственно простыми вопросами, и Григорий вынужден был соглашаться.

Самое страшное в этом было то, что сам он в душе чувствовал правоту Гаранжи и был бессилен противопоставить ему возражения, не было их и нельзя было найти. С ужасом Григорий сознавал, что умный и злой украинец постепенно, неуклонно разрушает все его прежние понятия о царе, родине, о его казачьем воинском долге".

Вернувшись в Каргин, Миша Шолохов уже другими глазами смотрел на окружающую его жизнь, по-другому слушал разговоры хуторян о войне, о той великой беде, которую принесла война на донскую землю. Он видел, как сиротели курени в Каргине, зарастала травой незасеянная пашня, разорялись хозяйства. Казаки, отпущенные с фронта, ходили на костылях, с пустыми рукавами.

Отношение простого люда к войне вылилось через десять лет в щемящие, берущие за сердце шолоховские слова в "Тихом Доне":

"Билась головой о жесткую землю жена Прохора Шамиля, грызла земляной пол зубами, наглядевшись, как ласкает вернувшийся брат покойного мужа, Мартин Шамиль, свою беременную жену, нянчит детей и раздает им подарки. Билась баба и ползала в корчах по земле, а около в овечью кучу гуртились детишки, выли, глядя на мать захлебнувшимися в страхе глазами.

Рви, родимая, на себе ворот последней рубахи! Рви жидкие от безрадостной, тяжкой жизни волосы, кусай свои в кровь искусанные губы, ломай изуродованные работой руки и бейся на земле у порога пустого куреня! Нет у твоего куреня хозяина, нет у тебя мужа, у детишек твоих - отца, и помни, что никто не приласкает ни тебя, ни твоих сирот, никто не избавит тебя от непосильной работы и нищеты, никто не прижмет к груди твою голову ночью, когда упадешь ты, раздавленная усталью, и никто не скажет тебе, как когда-то говорил он: "Не горюй, Аниська! Проживем!" Не будет у тебя мужа, потому что высушили и задурнили тебя работа, нужда, дети; не будет у твоих полуголых, сопливых детей отца; сама будешь пахать, боронить, задыхаясь от непосильного напряжения, скидывать с косилки, метать на воз, поднимать на тройчатках тяжелые вороха пшеницы и чувствовать, как рвется что-то внизу живота, а потом будешь корчиться, накрывшись лохунами, и исходить кровью".