М. М. Шолохов. Начало биографии

В последнее время чрезвычайно возрос читательский интерес ко всякого рода мемуарной, биографической, вообще - хроникально-документальной литературе. Не возьму на себя смелость ответить на вопрос, что лежит в основе этого явления, чьих "заслуг" и чьей "вины" здесь больше - читателя или писателя.

Может быть, интеллектуальная зрелость современного человека стала причиной того, что, не сомневаясь в своей способности точно ориентироваться в любых ситуациях, читатель перестал безоговорочно полагаться только на мнение и авторитет писателя, на его суждение и оценку фактов и документов?..

А может, в этом повинна надуманность сюжетов, из коих некоторые писатели строят свои повествования, оказывающиеся далекими от действительных запросов реальной жизни?..

Может быть...

Однако так или иначе, но читатель чем дальше, тем больше начинает тяготеть к факту, к документу, оставляя за собой право самостоятельно разбираться в них и самостоятельно находить им нравственную, эстетическую и всякую иную оценку.

Очевидно, замечая эту тягу, и писатели все чаще и охотнее обращаются к жанру различных хроник, среди которых существенное место начинает занимать все то, что можно было бы подвести под единую рубрику "Жизнь замечательных людей". Что ж, наверное, это и неплохо.

Разумеется, полезным и нужным это может быть только тогда, когда, прослеживая жизнь замечательного человека, биограф тщательно "просеивает" события ее, оставляя для анализа и размышлений лишь те из них, которые имеют какую-то общечеловеческую значимость. Только в таком случае жизнь замечательного человека способна служить примером, с одной стороны, достойным для подражания, а с другой - доступным для подражания и вызывающим желание подражать. И наоборот, когда биограф просто перечисляет события и даты, дела и поступки, когда он бессистемно "валит в кучу" и важное, значительное, и никчемное, пустое, когда он, неразборчиво мешая сомнительное с достоверным, документ с досужим вымыслом и заваливая читателя множеством совершенно ненужных подробностей, старается изо всех сил подчеркнуть исключительность своего героя, - короче говоря, когда автор видит свою задачу лишь в том, чтобы по шаткому настилу из мелких и мелочных биографических деталей кое-как перетащить читателя через зыбкую почву собственных общих рассуждений о таланте и трудолюбии, патриотизме и человечности, о "величии в простоте" и "простоте в величии" и т. д. и т. п., - тогда книга его не может быть ни чем иным, кроме как чтивом, доставляющим пищу лишь праздному любопытству.

Биографические данные о детстве и юности отца, которые разбросаны по монографиям и сборникам о его жизни и творчестве, можно уместить буквально на паре страниц. Это вполне объяснимо. Отец не очень-то любил воспоминаний о собственной жизни. Почему? Мне кажется, одной из существенных причин могла быть та, что, во-первых, отец обладал редкостной памятью, способной воспроизводить прошлое абсолютно "живым", насыщенно ярким и точным до мельчайших подробностей. А во-вторых, у него было исключительно развито то качество души, благодаря которому один человек оказывается способным воспринимать переживания другого - страдать его страданием, болеть его болью, быть счастливым его радостями... Очевидно, что никогда не смог бы сложиться в писателя человек, не обладающий свойством переживать страсти, общие всем людям, глубже и острее, чище и возвышеннее, мучительнее, чем любой из тех, о ком он пишет.

Видимо, поэтому воспоминания о "прошедших днях" (это хорошо знают все, кому только приходилось достаточно часто беседовать с отцом) обычно захватывали его всего целиком. Они оказывались для него настолько неодолимыми, настолько сильными по глубине эмоционального воздействия, что, вольно или невольно, он старался их избегать. Причем поскольку близкие, зная, чего стоят отцу такие воспоминания, не могли позволить себе быть настойчивыми в той мере, какая простительна стороннему человеку, постольку, может быть, даже чаще, чем нам, отец рассказывал о себе какому-нибудь сумевшему завоевать его расположение "интервьюеру".

Конечно же, родственники и близкие отца, его друзья и земляки способны уже сейчас сообщить массу новых, не известных пока фактов, каждый из которых может быть и интересным, и в какой-то степени оживляющим его портрет. Однако нельзя не сказать о том, что большинство их должно быть подвергнуто разумной, необходимой в таких случаях проверке, исключающей всякие субъективизм и предвзятость. Речь идет не столько об элементарном соответствии сообщаемых сведений действительности, сколько о том, что так хорошо известно каждому, мало-мальски пожившему на белом свете человеку: как неправильно могут быть истолкованы наши мысли даже теми, кого мы называем единомышленниками; как неверно могут быть интерпретированы мотивы наших действий даже самыми близкими людьми; сколь несправедливы мы бываем в оценке дел и поступков даже тех, кого, казалось бы, знаем, как самих себя; насколько косоглазы, наконец, бываем мы, отыскивая "сломицу в оке ближнего" и "не видяй в своем ниже бруса"!

В связи с этим без необходимой коррекции со стороны сведущих и безусловно компетентных лиц, без какой-то предварительной систематизации и анализа обращение ко всем вновь поступающим сведениям было бы, очевидно, преждевременным.

Автор предлагаемой читателю книги, как мне кажется, выбрал правильный путь, отказавшись от роли первооткрывателя, столь щекочущей обычно авторское самолюбие. Он проделал большую работу, добросовестно собрав воедино все значительные факты, существовавшие доныне лишь в виде отрывочных сведений, разбросанных по множеству литературных источников. Достоверность большинства из них в общем не вызывает сомнения, хотя некоторые и требуют уточнения в частностях. Так, например, в свое время В. Г. Петелиным был не совсем верно изображен "переплет" со своими в продотряде, который автор перенес в свою книгу. В осмыслении - ненавязчивом и тактичном, которому подвергает их В. Воронов, ему, выросшему на Верхнем Дону, оказывает существенную помощь знание истории Дона, знакомство с жизнью и бытом донских хуторов и станиц.

Небольшая книга эта, по оценке самого автора, не претендует на широкие обобщения. Однако следует сказать, что она вполне может служить опорой при составлении научной биографии, когда надобность в таковой возникнет.