Аркадий Айрумян. Верность дружбе

Мне навсегда запомнилась первая встреча с Михаилом Александровичем Шолоховым. Это было летом 1945 года, накануне Дня Военно-Морского Флота. В качестве корреспондента "Последних известий" Ростовского радио я пришел к нему в гостиницу "Северная", чтобы взять интервью.

Старшие, более опытные, товарищи скептически предупреждали меня, тогда молодого журналиста, что Шолохов, вероятно, будет занят и едва ли примет меня. Но, вопреки ожиданиям, Михаил Александрович, несмотря на то, что у него были посетители, гостеприимно пригласил меня в свой небольшой гостиничный номер и согласился ответить на ряд моих вопросов. Я чувствовал себя неловко, видя, что своим приходом прервал беседу Шолохова с посетителями. Это и заставило воздержаться от "лишних" вопросов. А хотелось поговорить с Михаилом Александровичем о многом, в частности, о его взаимоотношениях с А. С. Серафимовичем. Дело в том, что в то время я начал заниматься изучением жизни и творчества этого писателя - нашего земляка.

Получить какие-либо сведения на эту тему от А. С. Серафимовича тоже не удалось: переписка началась незадолго до его кончины.

Позже, работая научным сотрудником музея А. С. Серафимовича в донском городе Серафимовиче (Волгоградской области), я выезжал в Москву, работал в Центральном государственном архиве литературы и искусства СССР, где сосредоточены почти все материалы личного архива А. С. Серафимовича, в том числе письма к нему М. А. Шолохова (кстати, еще не все опубликованные или опубликованные с большими купюрами), рукописи статей и очерков Серафимовича, посвященных Шолохову, стенограммы его выступлений, в которых старейший писатель высказывался о творчестве Михаила Александровича, и многие другие документы

Изучение архивных материалов и всего того, что появлялось в печати на эту тему, позволило с достаточной полнотой воссоздать ясную и четкую картину взаимоотношений двух замечательных писателей-земляков, взаимоотношений поучительных, достойных всяческого подражания.

Первое художественное произведение Михаила Шолохова - рассказ "Родинка" - увидело свет на страницах московской молодежной газеты 14 декабря 1924 года, когда автору не было и двадцати лет. На протяжении следующего, 1925, года в периодической печати появилось еще около полутора десятков его рассказов.

В том же году издательство "Новая Москва" начало подготовку к печати первого сборника рассказов Михаила Шолохова. Издательство обратилось к А. С. Серафимовичу с просьбой прочитать рукопись и высказать свое мнение. Тогда-то и произошло знакомство молодого писателя со старым донским писателем, автором широко известного "Железного потока" Александром Серафимовичем Серафимовичем.

Много лет спустя М. А. Шолохов писал: "Никогда не забуду 1925 год, когда Серафимович, ознакомившись с первым сборником моих рассказов, не только написал к нему теплое предисловие, но и захотел повидаться со мною. Наша первая встреча состоялась в 1-м Доме Советов. Серафимович заверил меня, что я должен продолжать писать, учиться. Советовал работать серьезно над каждой вещью, не торопиться.

Этот наказ я старался всегда выполнять".

В начале 1926 года первый шолоховский сборник "Донские рассказы" вышел в свет. Книжку, содержавшую восемь теперь хорошо всем известных рассказов, открывало короткое и в то же время весьма емкое "Предисловие", написанное А. Серафимовичем. Это было мудрое, удивительно прозорливое и взволнованное поэтическое слово о молодом, ярком, сильном таланте начинающего писателя.

"Как степной цветок, живым пятном встают рассказы т. Шолохова. Просто, ярко и рассказываемое чувствуешь - перед глазами стоит. Образный язык, тот цветной язык, которым говорит казачество. Сжато, и эта сжатость полна жизни, напряжения и правды.

Чувство меры в острых моментах, и оттого они пронизывают. Огромное знание того, о чем рассказывает. Тонкий, схватывающий глаз. Умение выбрать из многих признаков наихарактернейшие.

Все данные за то, что т. Шолохов развертывается в ценного писателя - только учиться, только работать над каждой вещью, не торопиться".

С таким напутствием, данным ему старым, многоопытным мастером, сразу и накрепко поверившим в большую судьбу писателя-земляка, входил в литературу Михаил Шолохов. Пророчество Серафимовича полностью сбылось.

Как высоко ценил Шолохов дружескую помощь старшего собрата по перу, как дорожил его мнением, оценкой, можно судить по письмам Шолохова, адресованным Серафимовичу. Так, посылая ему новую книгу рассказов "Лазоревая степь", вышедшую осенью 1926 года, Шолохов писал: "Примите эту памятку от земляка и одного из глубоко и искренне любящих Ваше творчество... Если можно, напишите мне Ваше мнение о последних моих рассказах... Ваше мнение для меня особенно дорого и полноценно". В другом письме (от 22 февраля 1927 года) снова: "...Очень прошу Вас, черкните мне о недостатках и изъянах. А то ведь мне тут, в станице, не от кого услышать слово обличения, а Ваше слово мне особенно ценно". Можно было бы привести еще не одну подобную цитату из писем Шолохова.

К сожалению, ответные письма Серафимовича к Шолохову не сохранились: весь личный архив автора "Тихого Дона" погиб в дни войны.

Когда Шолохову удавалось приехать в Москву или в станицу Усть-Медведицкую, где Серафимович обычно проводил лето, они обязательно встречались и подолгу беседовали.

"Это, - писал позже Шолохов, - настоящий художник, большой человек, произведения которого нам так близки и знакомы. Серафимович принадлежит к тому поколению писателей, у которых мы, молодежь, учились. Лично я по-настоящему обязан Серафимовичу. Ибо он первый поддержал меня в самом начале моей писательской деятельности, он первый сказал мне слово ободрения, слово признания".

Едва лишь вышла в свет первая книжка рассказов, а двадцатилетний Михаил Шолохов уже взялся за создание эпопеи о Доне, о народе, среди которого родился и жил и который хорошо знал.

К середине 1927 года работа над первой книгой эпопеи была завершена, а рукопись направлена в Госиздат. Там прочли и "замахали руками, как черти на ладан: "Восхваление казачества! Идеализация казачьего быта!" и все в этом роде".

После неудачи с издательством Шолохов послал свою книгу в редакцию журнала "Октябрь", ответственным редактором которого тогда был А. С. Серафимович. Однако рукопись не сразу попала к редактору. Читавшие ее члены редколлегии тоже не поняли и не сумели по достоинству оценить это произведение. Одни из них предлагали сделать большие сокращения, другие, как и в Госиздате, считали, что печатать эту вещь вовсе не следует. На окончательное заключение рукопись передали редактору. Серафимовичу она очень понравилась. И он настоял на необходимости печатать рукопись и немедленно.

Слово "настоял" здесь употреблено не случайно. Надо было сломить упорное сопротивление некоторых членов редколлегии, в частности - заместителя редактора, одного из руководящих деятелей РАППа М. Лузгина. В архиве Серафимовича сохранилась записная книжка 1927 года с весьма любопытной записью: "С Лузгиным... говорим о редакционных делах. Уговариваю напечатать Шолохова "Тихий Дон". Упирается".

Так или иначе Серафимович сумел настоять на опубликовании романа.

В первых четырех номерах журнала "Октябрь" за 1928 год была напечатана первая книга "Тихого Дона", а в 5 - 10 номерах - подоспевшая к этому времени вторая книга романа.

Сразу после выхода апрельского номера журнала "Октябрь", где были помещены главы, завершающие первую книгу этого монументального произведения, Серафимович выступил в печати с рецензией, озаглавленной: "Тихий Дон". В небольшой и яркой статье Серафимович с достаточной полнотой и убедительностью охарактеризовал замечательное творение Шолохова, ничуть не пряча своего искреннего восхищения.

Опубликованная в газете "Правда" 19 апреля 1928 года, а затем перепечатанная в качестве предисловия к отдельному изданию третьей части романа, статья Серафимовича явилась одним из самых первых откликов на публикацию "Тихого Дона". По сути дела, она открыла собой развернувшееся в дальнейшем оживленное обсуждение его литературной критикой и общественностью в советской прессе.

Серафимович на страницах "Правды" писал:

"Ехал я по степи... На кургане чернел орелик, чернел молодой орелик. Был он небольшой, взглядывая, поворачивал голову и желтеющий клюв... Вдруг расширились крылья - ахнул я... расширились громадные крылья. Орелик мягко отделился и, едва шевеля, поплыл над степью.

Вспомнил я синеюще-далекое, когда прочитал "Тихий Дон" Михаила Шолохова. Молодой орелик желтоклювый, а крылья размахнул.

И всего-то ему без году неделя. Всего два - три года чернел он чуть приметной точечкой на литературном просторе. Самый прозорливый не угадал бы, как уверенно вдруг развернется он...

Да, из яйца маленьких, недурных, "подававших надежды" рассказов вылупился и писатель особенный, ни на кого не похожий - с своим собственным лицом, таящий огромные возможности.

...Молод и крепок Шолохов. Здоровое нутро. Острый, все подмечающий глаз. У меня крепкое впечатление - оплодотворенно развернет молодой писатель все заложенные в нем силы".

Отеческая забота, большая, настоящая любовь к автору и его удивительному дарованию сквозят в каждой строке статьи Серафимовича о "Тихом Доне".

Третьей книге эпопеи выпала нелегкая судьба.

Сначала все, казалось бы, шло хорошо. В первых трех номерах журнала "Октябрь" за 1929 год были напечатаны первые двенадцать глав третьей книги "Тихого Дона". Потом...

Третья книга романа (шестая часть) посвящена описанию сложных событий гражданской войны, в частности белоказачьего восстания на Верхнем Дону в 1919 году. Этот исторический факт к тому времени не был достаточно хорошо изучен историками и еще не получил должного освещения в специальной исторической литературе. Поэтому автору романа пришлось самому проделать огромную исследовательскую работу, изучить массу архивных документов и все печатные источники по данному вопросу, собирать и записывать воспоминания участников событий и лишь потом приняться за художественное воплощение их, стараясь ни в чем не отступать от исторической правды. Все это, естественно, затормозило работу писателя. Но когда третья книга романа была завершена и представлена редакции "Октября", то вновь повторилась старая история.

К этому времени А. Серафимович уже не работал в редакции. Сначала, в августе 1929 года, взял длительный отпуск для литературной работы, а затем, с середины 1930 года, вовсе отказался от обязанностей ответственного редактора и вышел из состава редколлегии, сославшись на необходимость отдать все силы творческой работе. На самом же деле причина заключалась не только в этом. Его уход был вызван несогласием с той грубо левацкой линией, какую все более упорно и бесцеремонно проводили ортодоксальные "вожди" РАППа, органом которого являлся журнал.

Рукопись третьей книги (шестой части) "Тихого Дона" в редакции журнала "Октябрь" встретили настороженно, с предубеждением. Исторически правдивое повествование о трагических событиях 1919 года на Дону "компетентные" ценители из тогдашнего состава редакции "Октября" восприняли как "художественный вымысел" автора, как "искажение" истории. Ничтоже сумняшеся, Шолохову предлагали такие сокращения и переделки, которые он, конечно, принять не мог.

В письме к своему старшему другу А. Серафимовичу от 1 апреля 1930 года Шолохов писал: "Мне очень хочется перекинуться с Вами парой слов и поделиться моими новыми "радостями". Вам уже, наверное, известно, что 6 часть "Тихого Дона" печатать не будут...

Очень прошу Вас, оторвите для меня кусочек времени и прочтите сами 6 часть. Страшно рад был бы получить от Вас хоть короткое письмо с изложением Ваших взглядов на 6 часть. Мне не хочется говорить Вам о том значении, какое имеет для меня Ваше слово, и как старшого, и как земляка. Не откажете в добром совете? С великим нетерпением буду ждать".

За помощью Шолохов обратился также и к А. М. Горькому.

Усилиями двух самых авторитетных писателей - Серафимовича и Горького - было налажено печатание в журнале "Октябрь" с января 1932 года третьей книги романа.

Трудным был путь Шолохова к достигнутым им орлиным вершинам. И не только потому, что писательская деятельность сама по себе титанический труд. Огромной, титанической была и задача, которую автор "Тихого Дона" поставил перед собой. Она была по плечу лишь такому богатырскому таланту, каким наделен М. Шолохов. Только истинный богатырь мог создать столь широкую по охвату, необычайно смелую, предельно правдивую, выполненную со зрелым, по-настоящему высоким художественным мастерством картину жизни Дона на переломном, очень сложном, потрясающем своим драматизмом этапе его истории.

Однако, помимо трудностей творческого характера, наряду с ними, Шолохову пришлось преодолевать много и иных препятствий, помех извне. И здесь немалое значение для Шолохова имела помощь со стороны его верного друга А. С. Серафимовича.

Любопытно отметить характерную деталь: Серафимович никогда не выпячивал своих заслуг в этом отношении. Наоборот, со свойственной ему деликатностью он всячески умалял их или вовсе отрицал. Так, например, когда в декабре 1940 года на литературном вечере в Саратове ему был задан вопрос: "Какую помощь вы оказали Шолохову?", Серафимович ответил: "Это такой громадный талант, что без всякой помощи пробился и завоевал себе славу". Спрашивавший возразил, напомнив1 о предисловии Серафимовича к первому сборнику рассказов Шолохова. В ответ на это Серафимович сказал: "Это не помощь, а обязанность".

Нельзя обойти молчанием и тот факт, что в 1930 году, когда Шолохов готовился к вступлению в партию, первую рекомендацию он получил от старого коммуниста А. Серафимовича. Значение этого важного факта, говорящего об очень многом, трудно переоценить.

Серафимович искренне любил и очень высоко ценил яркий талант Михаила Шолохова. О Шолохове он говорил всегда с гордостью, ставя его на первое место среди писателей нашего времени. Писал ли он статью о советской литературе, выступал ли на собственном творческом вечере, встречался ли с писателями и литкружковцами на переферии, Серафимович, как отравило, использовал трибуну для пропаганды и популяризации шолоховского творчества. Даже если слушатели не задавали ему традиционного вопроса, кого в современной литературе он считает наиболее талантливым писателем, такой вопрос он ставил сам и неизменно одинаково отвечал на него: "Шолохова".

Можно было бы привести множество высказываний Серафимовича, характеризующих Шолохова. Их столько, что они могли бы, пожалуй, составить целую книгу. Но в заключение мы ограничимся одним. еще мало известным. Это - строки из оставшейся незавершенной автобиографической повести Серафимовича "Писатель", над которой автор работал в последние годы своей жизни.

"Самый сильный, самый талантливый из всех нынешних советских писателей - это Михаил Шолохов, огромное дарование. Чем он резко выделяется, так это своей художественной убедительностью. Открываешь страницу; там люди, живые люди, любят, умирают, ссорятся, делают глупости, совершают подвиги. Там много смешного, остроумного, горького, как в жизни. Их берешь не как изображения, забываешь, что это - книга. Пейзаж у него такой же живой, такой же убедительный... Я ни у кого не встречал такой художественной правды, такой правдивости в описании степи и ее обитателей - незабываемо".

М. А. Шолохов и Д. Д. Шостакович в Ростове

Выступая в январе 1963 года в Ростове на юбилейных торжествах в связи со столетием со дня рождения классика советской литературы, Шолохов вновь говорил о нем с большой душевной теплотой и сердечной признательностью. "Я вынес глубоко запавшие мне в душу впечатления о Серафимовиче, - сказал Шолохов, - как о милом, скромном и немножко с какой-то казачьей лукавинкой человеке - великом писателе, который много помогал молодым, в том числе и мне".

Здесь нелишним будет отметить такой примечательный факт. Столетие А. С. Серафимовича общественность нашей страны отмечала широко. Центром литературного праздника, как всегда, была Москва. Там, в Колонном зале Дома союзов, состоялся большой, посвященный этой дате, вечер. Гости съехались отовсюду. Но Шолохов еще заранее дал обещание быть в Ростове, где также было намечено провести торжества. И, несмотря на нелетную погоду, в непроглядную метель, с риском для жизни он прилетел из Вешенской к самому началу вечера, чтобы открыть юбилейное заседание в столице Дона, на родине своего большого и доброго друга. В этом он усматривал свой сыновний долг и верность дружбе.