VII

Огромная действенная роль принадлежит М. А. Шолохову в развитии советской литературы.

Классическая русская литература оставила нашим писателям славное наследие традиций освободительной борьбы и реалистического изображения действительности.

Творчество советских писателей, впитавшее в себя эти традиции, обогатило опыт мировой литературы новаторским искусством социалистического реализма. Литература социалистического реализма, возникшая в условиях борьбы за новое общество, становления и победы этого общества, стала провозвестницей новой, коммунистической морали. Эта литература, начиная с ее основоположника Максима Горького, отобразила победную силу тех факторов действительности, которые определили неуклонное движение нашего общества вперед по пути к коммунизму.

Творческие принципы советской художественной литературы, руководимой коммунистической партией, сложились в результате - с одной стороны - критического освоения литературного наследства прошлого и - с другой стороны - на основе изучения опыта победоносного строительства социализма и роста социалистической культуры. Эти творческие принципы нашли главное свое выражение в принципах социалистического реализма.

Являясь основным методом советской художественной литературы и литературной критики, социалистический реализм требует от художника правдивого, исторически конкретного изображения действительности в ее революционном развитии. При этом правдивость и историческая конкретность художественного изображения должны сочетаться с задачей идейной переделки и воспитания трудящихся людей в духе социализма.

Творимая партией, великим Сталиным новая жизнь народа, прославившего себя героической борьбой и богатырским созидательным трудом во имя мира и счастья людей на земле, составляет основное содержание произведений Шолохова. В этом его сила как выдающегося представителя социалистического реализма в литературе, как писателя - советского патриота.

М. И. Калинин говорил, что считает "Тихий Дон" нашим лучшим художественным произведением^*. А. С. Макаренко называл Шолохова своим любимым современным писателем.

^* (М. И. Калинин. О молодежи. "Молодая гвардия", 1940, стр. 162.)

Не случайно такое большое участие в творческой судьбе Шолохова принимали великий основоположник советской литературы А. М. Горький и А. С. Серафимович. Имя Шолохова наряду с именем А. Н. Толстого закономерно вошло в историю русской и мировой литературы вслед за именем Горького. Глубинные связи, единство идейно-художественных устремлений роднят творчество прозаика Шолохова с творчеством поэтов Михаила Исаковского, Александра Твардовского и многих других советских писателей.

Как всякий крупный художник, Шолохов органически сочетает в своем творчестве лучшие черты, присущие произведениям писателей - своих современников. Не особняком, не "на отшибе" стоит Шолохов в советской литературе. Наоборот, его творчество, взращенное действительностью страны социализма, отражает процессы и явления, которые составили содержание многих книг и образов. Когда мы пытаемся определить своеобразие творческого лица писателя, очень важны поиски частных особенностей, характерных именно для этого писателя элементов стиля. Но не менее плодотворен путь установления того, как объединились в его произведениях замечательные черты передового искусства нашего времени. Здесь и раскрывается величие художника, то главное, что составляет природу его творчества.

В самом деле, изображение людей труда как главных героев наших дней - характерная черта развивающейся литературы социалистического реализма. Психологическая глубина, сложность и цельность образов, умение раскрыть сущность борьбы нового и старого в сознании человека, острота изображения социальных конфликтов - все это свойственно немалому числу писателей. Эпичность изображения, мужественность стиля - также отличают произведения ряда художников слова. Могучие народные характеры, волевые, энергичные, несущие в себе яркие чувства, волнующие читателя силою переживания, полюбились и запомнились во многих книгах, созданных писателями нашей страны. У многих авторов мы найдем замечательные описания природы, неразрывно связанные с представлением о шолоховском творчестве. Перечень этот можно продолжить, находя все новые линии сближения.

Но сила шолоховского таланта с редкостным размахом сливает в единое художественное целое многие и многие лучшие качества передовых художников нашего времени, властно заявляя миру о том, что несет человечеству новое слово советской литературы. Его писательское слово как бы синтезирует в себе достижения художественной мысли наших дней, опыт создаваемой великой литературы, частью которой оно является. Таково творчество выдающихся советских писателей. Таково творчество Михаила Шолохова.

Оно оказывает благотворное влияние на рост молодых писательских сил. Идейно-художественная направленность, тематическая близость, способы построения произведения, обрисовки образов, психологические характеристики, ряд стилистических особенностей позволяют говорить о несомненном влиянии Шолохова на развитие свежих дарований, украсивших нашу литературу в последние годы. Речь идет, конечно, не о внешнем подражании, не о копировании приемов, а о глубоком восприятии того могучего, передового, яркого, что содержит в себе искусство выдающегося художника, знаменитого писателя нашего времени,- его творческих принципов. Отчетливо видно влияние шолоховских произведений на росте таланта А. Первенцева, М. Бубеннова, К. Седых, В. Некрасова, Е. Мальцева, В. Закрут-кина, А. Калинина, В. Овечкина и других.

Все более заметно проявляется воздействие шолоховского творчества на формирование писательского облика представителей братских литератур нашей великой родины. Всматриваясь в обрисовку психологических черт характера главного героя, изображение жизненного пути человека, мы увидим, как плодотворно перерабатывается в новых условиях, на новом материале, обогащает искусство писателей опыт шолоховского мастерства, творчески воспринятый, например, туркменским писателем Берды Кербабаевым ("Решающий шаг"), украинским прозаиком Михайло Стельмахом ("Большая родня") и другими. Обращение к богатейшему опыту Шолохова помогло и помогает раскрываться лучшим сторонам яркого и самобытного дарования этих писателей. Поучительно проследить влияние Шолохова на растущую молодую советскую литературу прибалтийских республик. В качестве примера самостоятельного творческого усвоения некоторых определяющих принципов мастерства писателем, произведения которого глубоко отражают своеобразие культуры своего народа, национальной по форме, социалистической по содержанию,- можно назвать книгу талантливого представителя современной эстонской прозы Г. Леберехта "Свет в Коорди".

В одном произведении мы найдем образ, своими психологическими чертами удивительно напоминающий Пантелея Прокофье-вича Мелехова, в других - образы стариков-колхозников, очень похожих на деда Щукаря. Иной раз заметно стремление следовать излюбленным Шолоховым композиционным приемам, его эстетическим концепциям - в частности, в использовании пейзажной живописи. Вглядываясь в образ Артыка в книге Б. Кербабаева, героев К. Седых, М. Стельмаха, читатель невольно сопоставляет линии развития их характеров, обрисовку их внутреннего мира с образами "Тихого Дона", "Поднятой целины". Лирическая проникновенность, хорошая простота и непосредственность, взволнованность и мужественность художественного языка в "Белой березе" М. Бубеннова свидетельствуют о глубоком внутреннем сродстве идейно-художественных устремлений молодого прозаика с принципами шолоховского творчества.

Непримиримо противостоит творчество Шолохова, как и вся советская литература, грязной "литературе" нравственного и художественного маразма, которую в изобилии поставляют растленные писатели современного капиталистического Запада на потребу человеконенавистническим целям американского и английского империализма. Оно противостоит этому гнусному оплевыванию человека, растаптыванию человеческих идеалов, которым усердно занимаются либо те, кто открыто находится в воинствующих рядах реакционнейшей идеологии современности, либо те, кто служит политическим задачам поджигателей новой мировой войны, прикрываясь лживой пропагандой "искусства для искусства", враждебной высокому гуманизму реалистического демократического искусства.

А. Н. Толстой писал: "...замечательное явление нашей литературы - Михаил Шолохов... В "Тихом Доне" он развернул эпическое, насыщенное запахами земли, живописное полотно из жизни донского казачества. Но это не ограничивает большую тему романа: "Тихий Дон" по языку, сердечности, человечности, пластичности - произведение обще-русское, национальное, народное"^*.

^* (А. Н. Толстой. Четверть века советской литературы. "Советский писатель", 1943, стр. 20.)

Творчество Шолохова привлекло к себе внимание многих литературных критиков, исследователей. И, однако, сделано в этой области еще очень мало. Поэтому так отрадно, что все шире становится интерес к нему со стороны молодых ученых, пишущих научные работы, монографические исследования, диссертации, посвященные проблемам изучения творчества выдающегося советского писателя.

Фундаментальная научная разработка ценнейшего, по сей день еще недостаточно изученного вклада М. А. Шолохова в советскую литературу открывает все новые и новые возможности для исследователей его творчества.

Мощные жизненные пласты подняты писателем в произведениях, которые он создал и создает на своем творческом пути. Шолохову не свойственно простое описание событий жизни, рожденных ею образов. Мысль художника проникает в самую глубь явлений. Развитие общества показано в борьбе противоречивых начал, в борьбе старого и нового. Это присуще советской литературе, и это нашло яркое выражение в творчестве Шолохова. Мировоззрение советского человека учит верному, революционному осознанию тех законов, по которым развивается общество, учит настоящей правдивости в творчестве, требует активности литератора в борьбе за победу нового, прогрессивного. На этой философской основе и возник подлинно революционный, истинно новаторский метод социалистического реализма в литературе и в искусстве, одним из наиболее глубоких выразителей которого является Шолохов.

В шолоховском творчестве мы видим изображение нашего общества в его непрестанном движении вперед, глубокое понимание ведущих тенденций развития, устремленность в будущее, победу передовых идей, веру в торжество дела коммунизма. Своим творчеством писатель страстно зовет к участию в общенародной борьбе за торжество нового в человеческой жизни. Он показывает нам во всей остроте столкновение враждебных друг другу сил в развитии общества, в психологии людей и всегда помогает уяснить прогрессивную тенденцию развития, укрепляет веру в ее победу, в революционную, созидательную, освобождающую, облагораживающую силу коммунистических идей.

Эта идейная направленность неразрывно связана с народностью творчества Шолохова. Служение народу, интересам советского государства, дающее могучую силу творчеству Шолохова, является важнейшей принципиальной особенностью труда всех советских писателей и определяет собою одну из новаторских черт нашей литературы во всем мировом развитии искусства.

Изображая черты нового, советского национального характера, писатель учит нас горячей любви к советскому человеку, к большевистской партии, воспитавшей и победно ведущей его вперед, к великой социалистической родине, к первому в мире подлинно свободному, подлинно народному государству. Благородными гражданскими чувствами советского патриота насыщено творчество писателя. Этим и определяется выдающееся воспитательное значение его произведений. Они верно служат государственным задачам воспитания лучших черт б характере наших людей, черт борцов, беззаветно преданных идеям коммунизма. Глубокое сознание ответственности перед народом, партией, государством освещает вдохновенный труд писателя-большевика, славного сына своего народа.

И когда, читая Шолохова, мы всматриваемся в изображенные им картины народной жизни, мысль наша никогда не останавливается только на прошлом или настоящем, она всегда устремлена в будущее, в то светлое будущее, к которому неуклонно идет народ нашей родины.

Шолохов - писатель высокого художественного мастерства. Образы, им созданные, полны жизненной правды и могучей выразительности.

Исключительна эта сила жизненной правды, придающая такое огромное воздействие творчеству Шолохова на ум и сердце читателя. Охватывая взором распахнутое перед нами художественное полотно, мы видим и реалистическую верность изображения в целом и строгую соразмерность его частей. Вглядываясь же пристально в любую из фигур, во множестве выступающих в этой эпической картине, нельзя не поразиться точности и глубокой достоверности почти каждой детали. Это чрезвычайно важно для художника, ибо без детали нет характера. Словно в ярком солнечном свете видим мы каждую черточку лица шолоховских героев, все подробности портрета, которые дает художник. Красочная живопись, точный рисунок сочетаются со всеми многообразными средствами художественного изображения. Неотрывны психологические и внешне-портретные черты в обрисовке образа Давыдова от выразительной и не менее точной речевой его характеристики. В полной мере относится это и к портретам Макара Нагульнова, Кондрата Майданникова, Лушки и других героев "Поднятой целины". Что можно изменить или отвергнуть, как необязательное, из подробностей, которые создают образ Щукаря? Даже его белая шуба кажется необходимой, единственно возможной для него художественной деталью. Так властно покоряет сила подлинного искусства художника, его мастерства.

А. М. Горький в речи на пленуме правления Союза советских писателей в 1935 году отмечал существенные недостатки ряда драматургических произведений - недостаточную убедительность характеров, отсутствие в них четкости и ясности. Чувствуется, говорил он, что характеры, герои создаются не по закону синтеза, не путем отбора наиболее типичных, классовых, групповых, профессиональных черт, а очень поверхностно. Люди говорят не те слова, и снабжены они, вследствие этого, самими исполнителями-актерами - не теми жестами. Часто бывает, что слово с жестом не согласовывается. И заканчивал он свою критику подобных пьес замечательной фразой: "Ходит по сцене человек и не веришь, что был такой"^*.

^* (М. Горький. О литературе. Гослитиздат, 1935, стр. 417.)

Шолоховские образы потому и обладают такой художественной силой, что писатель, наблюдая и изучая жизнь родного народа, зорко отбирает и вдумчиво синтезирует наиболее типичные черты и создает в своих произведениях цельные, непререкаемо убедительные характеры, изображенные с редкостной четкостью и ясностью. Видя перед собой живой, полный богатства жизненных красок образ, читатель не только не усомнится, был ли такой человек, он находит в окружающей жизни таких людей, лучше понять которых помогает ему запавший в память литературный герой.

В образах шолоховских героев многие люди порою узнают себя. В свое время объявился "прототип" деда Щукаря, хотя на самом деле этого старика окрестили "Щукарем" после выхода "Поднятой целины". В ряде станиц и хуторов было несколько Кондратов Майданниковых, убежденных в том, что именно их-то и описал автор романа. Разыскивают "родственников" Аксиньи Астаховой, показывают место, где стоял "мелеховский" курень... Так убеждает в своей реальности художественная правда всего, что рассказано писателем, черпающим богатство обобщенных им образов из живой действительности.

Личные судьбы его героев тесно переплетены с теми событиями исторического значения, которые показывает писатель в широких картинах народной жизни. Это дает возможность наиболее углубленно раскрыть и индивидуальные биографии действующих лиц и содержание общественных процессов, в которых они участвуют. Так, на глубоко реалистической основе возникает эпическая тема в творчестве Шолохова. Вполне закономерно для советского писателя, создающего современный эпос, то, что, рисуя образы людей, выхваченные из самой гущи народа, он дает их изображение на фоне огромных сдвигов в жизни народа, в обстановке и условиях решающих этапов борьбы за новую жизнь.

Для оценки нового, внесенного Шолоховым в литературу, имеет существенное значение, что он сумел дать такое изображение прошлой жизни крестьянства, в котором оно, сохраняя все черты своей социально-психологической ограниченности, определенной положением крестьянина в царской России, показано в многообразии и сложности своего внутреннего мира.

Писатель показал идейные искания своих героев, их внутренний мир в изображении реалистическом, проникнутом революционно-романтическим духом борьбы за нового человека.

Как в обрисовке характера Григория, так и в других образах - будь то большевик Котляров или пошедший с врагами Петр Мелехов, или закосневший в предрассудках сословности старик Мелехов, или строящие новую, колхозную жизнь Андрей Размет-нов, Макар Нагульнов, вступающие на этот путь новой жизни Кондрат Майданников, Демид Молчун и многие другие - автор ничего не сглаживает, не затушевывает. Но, поскольку речь идет о них, как о крестьянах-тружениках, всегда видно то главное в индивидуальной судьбе каждого, что одних вывело на верный путь, других оторвало от ушедшей вперед жизни. Это дает образам шолоховских героев сложность, богатство, глубину.

Среди множества человеческих характеров, выведенных Шолоховым, видное место занимает образ Аксиньи. Он по праву принадлежит к лучшему, что написано о женщине в русской литературе.

Впервые в развитии мировой литературы появилось столь проникновенное изображение внутреннего мира женщины-крестьянки. Писатель показывает, что именно народ является носителем тех сильных и многообразных чувств, которые должны составить содержание самых высоких произведений искусства.

Обаятельность образа Аксиньи и ее прекрасная любовь к Григорию привлекают к себе внимание не только той глубиной и яркостью, которую передал автор, раскрывая мир ее чувств. История Григория и Аксиньи помогает определиться отношению читателя к образу Григория, полнее раскрыть и этот характер. И здесь правда человеческих отношений, показанная во всей своей сложности и противоречивости, без прикрас и сусальности, освещена облагораживающей мыслью художника-гуманиста.

В значительной мере именно отношения Аксиньи и Григория, то, как они умели любить друг друга, сблизили их с читателем. Этой любви посвящены одни из сильнейших страниц романа.

В финальных сценах "Тихого Дона" читатель видит, какой высоты и чистоты достигли чувства любящих друг друга людей. Мастерство писателя раскрывает нам, как сложно развивались их отношения.

Обратимся к начальным главам.

"Аксинья неистовствовала в поздней горькой своей любви. Несмотря на угрозы отца, Григорий, таясь, уходил к ней с ночи и возвращался с зарей...

Так необычайна и явна была сумасшедшая их связь, так исступленно горели они одним бесстыдным полымем, людей не совестясь и не таясь, худея и чернея в лицах па глазах у соседей, что теперь на них при встрече почему-то стыдились люди смотреть...

...Если б Григорий ходил к жалмерке Аксинье, делая вид, что скрывается от людей, если б жалмерка Аксинья жила с Григорием, блюдя это в относительной тайне, и в то же время не отказывала бы другим, то в этом не было бы ничего необычного, хлещущего по глазам. Хутор поговорил бы и перестал. Но они жили, почти не таясь, вязало их что-то большое, не похожее на короткую связь, и поэтому в хуторе решили, что это - преступно, безнравственно, и хутор прижух в поганеньком выжиданьице: придет Степан - узелок развяжет".

У Аксиньи заполонившее ее чувство проявляется сразу и окрашивается нежностью и преданностью любимому:

"Она поставила на песок ведра и, цепляя дужку зубцом коромысла, увидела на песке след, оставленный остроносым Гришкиным чириком. Воровато огляделась - никого, лишь на дальней пристани купаются ребятишки. Присела на корточки и прикрыла ладонью след, потом вскинула на плечи коромысло и, улыбаясь на себя, заспешила домой".

Она сразу отдала всю свою жизнь Григорию, только о нем думала, живя с нелюбимым Степаном.

Медленнее развивается чувство Григория:

"- ...Надумал я, давай с тобой прикончим...

Качнулась Аксинья. Скрюченными пальцами вцепилась в жилистую повитель. Раздувая ноздри, ждала конца фразы.

Огонь страха и нетерпения жадно лизал ей лицо, сушил во рту слюну. Думала, скажет Григорий: "...прикончим Степана", но он досадливо облизал пересохшие губы (тяжело ворочались они), сказал:

- ...прикончим эту историю. А?"

"...на вызревшее в золотом цветенье чувство наступил Гришка тяжелым сыромятным чириком. Испепелил, испоганил - и все".

Им суждено было пережить многое - страсть, ненависть, одиночество, жадные поиски правды в жизни, суровые столкновения с действительностью, тоску друг по другу,- прежде чем созрело большое чувство Григория и прежде чем он сказал однажды, уже после нескольких лет разлуки, Аксинье, встретив ее на спуске к Дону, на том самом месте, где еще мальчишкой приставал к ней перед отъездом Степана в лагери:

"Здравствуй, Аксинья, дорогая!"

И на ее вопрос

"А ить, никак, наша любовь вот тут, возле этой пристани и зачиналась, Григорий. Помнишь? Казаков в энтот день в лагеря провожали..." - ответил:

"Все помню!"

Что значила ласка в его голосе для Аксиньи?

"Многолетнему чувству Аксиньи... нужен был самый малый толчок. И толчком послужила встреча с Григорием, его ласковое: "Здравствуй, Аксинья, дорогая!" А он? Он ли не был ей дорог? Не о нем ли все эти годы вспоминала она ежедневно, ежечасно, в навязчивых мыслях возвращаясь все к нему же?"

Растет их чувство, сохраняя весь свой жар и с каждым днем облагораживаясь.

"...последнее время, думая о Григории, она почему-то не представляла его внешнего облика таким, каким он был на самом деле. Перед глазами ее возникал не теперешний Григорий, большой, мужественный, поживший и много испытавший казачина с усталым прищуром глаз, с порыжелыми кончиками черных усов, с преждевременной сединой на висках и жесткими морщинами на лбу - неистребимыми следами пережитых за годы войны лишений,- а тот прежний Гришка Мелехов, по-юношески грубоватый и неумелый в ласках, с юношески круглой и тонкой шеей и беспечным складом постоянно улыбающихся губ.

И от этого Аксинья испытывала к нему еще большую любовь и почти материнскую нежность.

Вот и теперь: с предельной ясностью восстановив в памяти черты бесконечно дорогого лица, она тяжело задышала, заулыбалась, выпрямилась и, кинув под ноги недо-стиранную рубаху мужа и ощущая в горле горячий комок внезапно подступивших сладких рыданий, шепнула:

- Вошел ты в меня, проклятый, на всю жизнь!"

Читатель ощутит здесь всю силу переживания Аксиньи. Такая любовь не могла не перевернуть и Григорьеву жизнь. И в его загрубевшее сердце вошла теплота и нежность к женщине, без оглядки отдавшей ему свою судьбу. Мы видим проявление нового для Григория чувства в минуту, когда Аксинья испытывает большие физические страдания. Это чувство прорывается в непривычном для Григория обращении:

"Тебе плохо, родимая?"

В самые тяжелые часы его поддерживает преданная любовь Аксиньи.

"Помнишь, я тебе давно говорила, что поеду с тобой хучь на край света. Я и зараз такая. Моя любовь к тебе верная. Поеду, ни на что не погляжу!"

Она бросает все, уезжая с ним в отступление, делит с ним лишения и тяготы, готовая вместе с ним встретить все, что несет им судьба. И Григорий в самые тяжелые свои часы неизменно обращается душой к Аксинье.

С глубоким психологическим проникновением в душевный мир своих героев и с подлинным мастерством показал писатель, уже в конце книги, как, вновь уходя из хутора, навстречу новым испытаниям и навстречу своей гибели, Григорий видит, что значит для Аксиньи счастье быть вместе с ним:

"Он видел ее опухшие от слез, сияющие счастьем глаза, бледные в предрассветных сумерках щеки. Ласково усмехаясь, подумал: "Собралась и пошла, как будто в гости... Ничто ее не страшит, вот молодец баба!"

Словно отвечая на его мысли, Аксинья сказала:

- Видишь, какая я... свистнул, как собачонке, и побежала я за тобой. Это любовь да тоска по тебе, Гриша, так меня скрутили... Только детишек жалко, а об себе я и "ох" не скажу. Везде пойду за тобой, хоть на смерть!"

Вот почему с такой исключительной силой звучат последние эпизоды высокой трагедии.

"Аксинья умерла на руках у Григория незадолго до рассвета. Сознание к ней так и не вернулось. Он молча поцеловал ее в холодные и соленые от крови губы, бережно опустил на траву, встал. Неведомая сила толкнула его в грудь, и он попятился, упал навзничь, но тотчас же испуганно вскочил на ноги. И еще раз упал, больно ударившись обнаженной головой о камень. Потом, не поднимаясь с колен, вынул из ножен шашку, начал рыть могилу. Земля была влажная и податливая. Он очень спешил, но удушье давило ему горло, и чтобы легче было дышать - он разорвал на себе рубашку. Предутренняя свежесть холодила его влажную от пота грудь, и ему стало не так трудно работать. Землю он выгребал руками и шапкой, не отдыхая ни минуты, но пока вырыл могилу глубиною в пояс - ушло много времени.

Хоронил он свою Аксинью при ярком утреннем свете. Уже в могиле он крестом сложил на груди ее мертвенно побелевшие смуглые руки, головным платком прикрыл лицо, чтобы земля не засыпала ее полуоткрытые, неподвижно устремленные в небо и уже начавшие тускнеть глаза. Он попрощался с нею, твердо веря, что расстаются они ненадолго...

Ладонями старательно примял на могильном холмике влажную желтую глину и долго стоял на коленях возле могилы, склонив голову, тихо покачиваясь.

Теперь ему незачем было торопиться. Все было кончено.

В дымной мгле суховея вставало над яром солнце. Лучи его серебрили густую седину на непокрытой голове Григория, скользили по бледному и страшному в своей неподвижности лицу. Словно пробудившись от тяжкого сна, он поднял голову и увидел над собой черное небо и ослепительно сияющий черный диск солнца".

Существенные особенности подхода автора к характеристике персонажей в его произведениях отчетливо видны и в портрете Натальи Коршуновой. Стремление показать человека во всей полноте его внутренней жизни выразилось в том, что, описывая любовь Григория и Аксиньи, писатель не сделал Наталью только постылой женой, помехой их чувству. Этот образ тоже наполнен большим содержанием. Многое в Наталье мило Григорию. А она любит его прекрасной, трогательно чистой и благородной любовью. Не душа также с большим мастерством и проникновенностью раскрыта писателем во многих проявлениях. Напомним, сколько подкупающей простоты, сколько силы чувства в ее письме к Григорию:

"Григорий Пантелевич!

Пропиши мне, как мне жить, и навовсе или нет потерянная моя жизня? Ты ушел из дому и не сказал мне ни одного словца. Я тебя ничем не оскорбила, и я ждала, что ты мне развяжешь руки и скажешь, что ты ушел навовсе, а ты отроился от хутора и молчишь, как мертвый.

Думала, сгоряча ты ушел, и ждала, что возвернешься, но я разлучать вас не хочу. Пущай лучше я одна в землю затоптанная, чем двое. Пожалей напоследок и пропиши. Узнаю - буду одно думать, а то я стою посередь дороги.

Ты, Гриша, не серчай на меня, ради Христа. Наталья".

Ведь Наталья еще в первые годы их совместной жизни пыталась покончить с собой. И умерла она из-за Григория.

Ее натура была более робкой, чем у Аксиньи, чувство более замкнутым. Но оно тоже было горячим и искренним. Ему были доступны такие вспышки, как в сцене проклятия, которое любящая Наталья призывает на голову Григория.

Художественное значение этого образа, выражающее характерную общую черту шолоховского изображения человека, снова по-могает читателю узнать новую сторону характера Григория.

Автор правдиво передал и то, как в Григории нарастает теплое чувство к жене, преданно и самозабвенно любившей его всю жизнь. Эта теплота в отношениях Григория к Наталье все более проступала, несмотря на сложность и трудность самих отношений. Немалой причиной того были дети.

"...Как пахнут волосы у этих детишек! Солнцем, травой, теплой подушкой и еще чем-то бесконечно родным И сами они - эта плоть от плоти его - как крохотные степные птицы. Какими неумелыми казались большие черные руки отца, обнимавшие их. И до чего же чужим в этой мирной обстановке выглядел он - всадник, на сутки покинувший коня, насквозь пропитанный едким духом солдатчины и конского пота, горьким запахом походов и ременной амуниции..."

Гуманистическая природа шолоховского творчества естественно проявилась в изображении детей, в образах матерей. Зачатки этого мы уже видели в ранних рассказах писателя. В "Тихом Доне" и в "Поднятой целине" он выступил как художник, удивительно многообразно и чутко воспринимающий все истинно чел®веческое в жизни людей труда, людей простых, но несущих в себе большое богатство внутреннего мира.

Глубоко волнуют сцены с Мишаткой и Полюшкой после смерти Натальи, описание начинающей крепнуть привязанности Мишатки к отцу, трогательного отношения Ми-хаила Кошевого к Мишатке.

Писатель вывел в "Тихом Доне" женщин, проносящих сквозь все, что обрушивала на них жизнь, всепоглощающее, иногда безответное и всегда самоотверженное чувство к своим, зачастую столь непонятным им, детям. Такова мать Бунчука, мать Михаила Кошевого. Особенно сильно дан образ Ильиничны, матери Григория. К описанию последних дней и часов этой женщины читатель может возвращаться много раз, и он вновь и вновь испытывает чувство потрясения. Это поистине вдохновенные страницы.

С той же силой описана в романе смерть Натальи.

Много драматических событий в шолоховской трагедии. И часто на смену этим мрачным картинам, верный чувству художественной меры и такта, автор дает широкие картины природы, удивительные, "шолоховские" пейзажи; пространные отступления; смелые переходы то к суховатому изложению военных событий, то к искрящемуся жизнью народному юмору. Но это свидетельствует не только о богатстве палитры художника, не только обнаруживает в нем проникновенного психолога и мастера, в высокой степени постигшего эстетические законы искусства. Здесь во всей силе проявляется жизнеутверждающее, оптимистическое восприятие мира. В свое время некоторые литературные критики упрекали писателя в некоей "пантеистичности" - то есть в идеалистическом преклонении перед силами природы, граничащем с ее обожествлением. Но совсем иное здесь содержание образов. Глубина изображения сказывается в том, что в этих образах, которые писатель столь часто черпает из мира природы и которые нередко приобретают значение символическое, находит выражение светлая вера художника в торжество побеждающей, неизменно идущей вперед жизни: жизни людей на земле.

Сближая многих своих героев с читателем настолько, что они становятся ему родными, писатель дает ему пережить самые разнообразные движения души. И иногда кажется, будто он зорко следит за читателем, вполне владея его чувствами. Шолохов не боится резкой обнаженности изображения, ибо она не становится самодовлеющей в общей ткани его повествования.

Одно из характерных в этом смысле мест-конец первой книги "Тихого Дона". Проведя читателя через все степени досады, почти отвращения по отношению к Аксинье, в минуту отчаяния и душевной опустошенности сошедшейся с Листницким, нагнетая эти чувства до предела,- автор разряжает описание сценой, в которой Григорий яростно избивает Листницкого, сценой, где врезается в память каждая деталь и все размерено острым чутьем художника. И нарастает необходимость уже совсем иной разрядки. Как бы опомнившись и протрезвев вместе с Григорием, читатель невольно ждет какого-то просветления. И писатель сразу, после мелькнувшей сцены с Аксиньей, стремительными штрихами - так, как это мог ощутить в те минуты Григорий,- рисует появление Дуняшки, Ильиничны, Натальи...

Снова как бы вместе с Григорием читатель оглянется на кнут, который тот, не-доумевая, увидел в своих руках. Григорий очнулся. И впечатления окружающего мира уже начинают вступать в его сознание, ослаблять то напряжение, в котором он находился, подготавливать разрешение душевного конфликта.

Это разрешение дано в сцене встречи Григория с семьей. Воспринимая всю чистую простоту и силу чувств близких ему людей, мы испытываем ощущение, освобождающее, очищающее от всего только что пережитого.

Впечатления окружающего мира, вступающие в сознание и героя и читателя, служат у Шолохова постоянным и верно действующим стилевым приемом, разряжая крайнее напряжение и рассрёдотачивая ощущения. Писатель как бы широко распахивает душу читателя для восприятия огромного мира природы, человеческих чувств после сосредоточенного нагнетения художественных средств, устремляющих все внимание к одному, необычайно напряженному описанию. Это характерная черта шолоховского творчества. И в ней находит выражение прежде всего то, что все творчество выдающегося советского писателя проникнуто жизнеутверждающим, радостным мировоззрением.

Интересно в этой связи вдуматься в то, как сложно и глубоко решен конец "Тихого Дона".

Своеобразное художественное значение, как мы видели, имеют здесь шолоховские картины природы, приобретающие особое идейно-эстетическое наполнение. Тоска Григория, все сужающийся черный круг его жизни даны на фоне победной донской весны - с буйным разливом Дона, со сказочным цветением степи, сплошь покрывающейся фиалками и тюльпанами, с перелетными стаями птиц, с неутихающим шумом привольного ветра в затопленном полой водой обдонском лесу, с лебедями, которых видит Григорий на восходе солнца...

Оптимистическое содержание творчества писателя, его мировоззрение находит яркое выражение в его эстетических концепциях.

Высокой степени совершенства достиг писатель в описаниях природы. Вглядываясь в них, то и дело изумляешься редкостной точности зрения художника:

"Потом стрельба перемежилась, и мир открылся Аксинье в его сокровенном звучании: трепетно шелестели под ветром зеленые с белым подбоем листья ясеней и литые, в узорной резьбе, дубовые листья; из зарослей молодого осинника плыл слитный гул; далеко-далеко, невнятно и грустно считала кому-то непрожитые годы кукушка; настойчиво спрашивал летавший над озерцом хохлатый чибис: "чьи вы, чьи вы?"; какая-то крохотная серенькая птаха, в двух шагах от Аксиньи, пила воду из дорожной колеи, запрокидывая головку и сладко прижмурив глазок; жужжали бархатисто-пыльные шмели; на венчиках луговых цветов покачивались смуглые дикие пчелы. Они срывались и несли в тенистые прохладные дупла душистую "обножку". С тополевых веток капал сок. А из-под куста боярышника сочился бражный и терпкий душок гниющей прошлогодней листвы...

...Сильнее дул ветер, клонил на запад вершины тополей и верб. Раскачивался бледный ствол ясеня, окутанный белым к и -пящим вихрем мечущейся листвы. Ветер снижался, падал на доцветающий куст шиповника, под которым спала Аксинья, и тогда, словно вспугнутая стая сказочных зеленых птиц, с тревожным шелестом взлетали листья, роняя розовые перья-лепестки".

А посреди этого выполненного с любовным вниманием описания мы находим удивительный по чистоте рисунка образ, которому все остальное служит лишь тонким обрамлением. Этот образ сразу вводит нас в мир чувств и дум Аксиньи:

"Улыбаясь и беззвучно шевеля губами, она осторожно перебирала стебельки безымянных голубеньких скромных цветов, потом перегнулась полнеющим станом, чтобы понюхать, и вдруг уловила томительный и сладостный аромат ландыша. Пошарив руками, она нашла его. Он рос тут же, под непроницаемо-тенистым кустом. Широкие, некогда зеленые листья все еще ревниво берегли от солнца низкорослый горбатенький стебелек, увенчанный снежно-белыми пониклыми чашечками цветов. Но умирали покрытые росой и желтой ржавчиной листья, да и самого цветка уже коснулся смертный тлен: две нижних чашечки сморщились и почернели, лишь верхушка - вся в искрящихся слезинках росы - вдруг вспыхнула под солнцем слепящей пленительной белизной.

И почему-то за этот короткий миг, когда сквозь слезы рассматривала цветок и вдыхала грустный его запах, вспомнилась Аксинье молодость и вся ее долгая и бедная радостями жизнь..."

Словно в чистой воде лесного родника увидела вдруг Аксинья свое отражение - так много сказал ее наболевшему сердцу этот цветок, неожиданно привлекший своим грустным и сладостным запахом. В описании увядающего, но еще прекрасного цветка замечательная точность изображения сочетается с великолепной и вдохновенной метафоричностью.

Снова мы видим одну из существенных особенностей шолоховского стиля. По мере работы над книгой мастерство писателя как бы кристаллизовалось. Это с особенной четкостью видно в восьмой части романа. Каждый пейзаж, каждое "лирическое отступление" могут быть предметом специального разбора.

То, что угадывалось в ранних рассказах писателя, то, что властно заявило о себе в первой книге романа, постепенно достигает наивысшего развития. Характерные черты писательской манеры все более определяются, художественные средства становятся все более концентрированными, отсеивается то, что диктовалось временными устремлениями художника, развивается наиболее присущее его таланту.

Заметно сузив круг действующих лиц, писатель в то же время во много раз глубже и значительнее говорит о них. Собирая все внимание читателя на сравнительно небольшом числе персонажей романа, он еще внимательнее присматривается к своим героям, открывает для читателя все новые в них черты, очень умело уточняет акцентировку в изображении,- и некоторые давно знакомые читателю образы неожиданно раскрываются с новой стороны и оказываются еще более значительными и интересными, чем это представлялось прежде.

Можно сказать, что иногда это просто продиктовано внутренней логикой развития образа. Растет духовно Михаил Кошевой. Это уже не тот темный парень, с каким познакомился читатель в первой книге. Еще иногда ощупью, но с упорством и твердостью пробивает он себе путь вперед. Из подростка в женщину превратилась Дуняшка... Нагляднее обнаруживается более разносторонняя разработка портрета, характеризующая новую стадию творческого развития писателя, в таких уже сформировавшихся фигурах второго плана, как старик Мелехов и Прохор Зыков. Читатель привык к забавным приключениям и вспышкам Пантелея Прокофьевича, к его потешно проявляющейся старокрестьянской рачительности в хозяйстве, часто мешавшей ему за сравнительно малыми потерями видеть гораздо более серьезные. Да и потеряв что-то, он старался успокоить свое хозяйское сердце, всячески умаляя проруху в хозяйстве: "Он и поросенок-то был так, одно горе..." И вдруг совсем по-новому раскрывается перед нами этот человек, когда мы видим его возвратившимся из отступления,- потрясенным при виде родной земли, хутора, где он прожил всю свою жизнь. Мы видим, на какое глубокое и сильное чувство он способен, и с новой стороны открывается этот, казалось, уже хорошо знакомый нам образ.

Значительно ближе становится читателю в последних частях романа и Прохор Зыков. Мелькавший ранее в эпизодических сценах комический образ наполняется иным, гораздо более интересным содержанием. Он не становится менее смешным и забавным, этот неунывающий весельчак и балагур Прохор. Но с еще большей теплотой, чем прежде, следит читатель за его приключениями и рассказами, видя, какая радостная любовь к жизни движет им, какая сердечность проступает в отношениях с людьми. Привлекает умение Прохора шуткой скрасить выпавшие на его долю невзгоды и тяготы. Этот образ приобретает и новую функцию в общей ткани романа. Он также служит некой разрядкой рядом с нарастающим драматизмом линии основных героев.

Многообразны формы, где находит выражение мастерство писателя в достижении той гармоничности, которой определяется эстетически закономерное соотношение всех элементов произведений Шолохова.

Черты психологического портрета, иногда внешне даже противоречивые, обнаруживают подлинный гуманизм шолоховского отношения к человеку, большую глубину в изображении внутреннего мира героев. Это особенно наглядно выражено у писателя как раз в образах, окрашенных глубоко человечным шолоховским юмором. Таков в "Тихом Доне" образ Прохора Зыкова. Таков столь родственный ему в "Поднятой целине" образ деда Щукаря. Не только уморительно смешон Щукарь в его немыслимо последовательной цепи злоключений. Где-то за этим смешным проступает трогающее душу своей человечностью изображение судьбы горемыки-бедняка, впервые начинающего в годы колхозного строительства ощущать свое право на человеческое достоинство, на свое место в новой жизни. "Жизня эта мне, братцы, начала дюже нравиться..." Тонко и реалистически точно проведена эта линия в развитии отнюдь не простого образа.

Очень строга и взыскательна работа Шолохова над текстом. Тщательно продумы-ваются линии развития образов; находятся все более точные и верные варианты; в последних частях "Тихого Дона" из черновиков исключаются очень яркие главы лишь потому, что они нарушили бы чеканную стройность композиции; отшлифовывается, оттачивается каждая фраза.

Даже в первых книгах "Тихого Дона" заметны некоторые стилевые черты, от которых впоследствии писатель решительно освобождается. Можно указать на известную нарочитость импрессионистических описаний природы, где в подчеркнуто "локальных" образах дается восприятие явлений войны. Можно вспомнить также сравнительно наивное использование литературных шаблонов, надуманных украшений словесного образа, вроде "зажженного любимым пожара", "пепла страха" и т. п.: "Аксинья ходила на цыпочках, говорила шепотом, но в глазах, присыпанный пеплом страха, чуть приметно тлел уголек, оставшийся от зажженного Гришкой пожара".

Писатель идет ко все большей простоте, мужественной собранности стиля в передаче сложных человеческих чувств.

Углубление содержания влечет неуклонное совершенствование формы его выражения. Для сравнения напрашиваются те сцены из последней книги романа, где читатель снова видит Аксинью в сокровенном смятении ее чувств. Обращает на себя внимание разительная простота слов, которыми писатель передает столь большую силу и взволнованность чувства.

"Григорий уж вышел из сенцев и дошел до калитки, а Аксинья все еще стояла в сенцах, улыбалась и терла ладонями пылающие щеки".

"Она сбросила кофту и платок,- не зажигая огня, прошла в горницу. Через не прикрытое ставнями окно в комнату вторгался густой, лиловый свет ночи. За каме-лем печи звонко трещал сверчок. По привычке Аксинья заглянула в зеркало и хоть в темноте и не видела своего отражения,- все же поправила волосы, разгладила на груди сборки муслиновой кофточки, потом прошла к окну и устало опустилась на лавку.

Много раз в жизни не оправдывались, не сбывались ее надежды и чаяния, и, быть может, поэтому на смену недавней радости пришла всегдашняя тревога. Как-то сложится теперь ее жизнь? Что ждет ее в будущем? И не слишком ли поздно улыбается ей горькое бабье счастье?

Опустошенная пережитыми за вечер волнениями, она долго сидела, прижавшись щекой к холодному заиндевевшему стеклу, устремив спокойный и немножко грустный взгляд в темноту, лишь слегка озаряемую снегом".

Большевистская идейность, демократичность, народность творчества Шолохова властно требуют ясности и доходчивости стиля. Сложное и гармоничное содержание его произведений выражено в классически простой форме, достигнутой высоким мастерством, цельной и максимально действенной. Классическая чистота и ясность прозы Шолохова, развившейся на народной основе, столь же резко противостоит изломанно-осложненному или натуралистическому стилю буржуазного декаданса, как и гуманистическое содержание его творчества - реакционной литературе современного капиталистического Запада, литературе упадка и разложения.

Простота шолоховского стиля весьма далека от нарочитой упрощенности. Его язык насыщен предельно выразительной образностью, слог отчеканен.

Вспомним разговор Аксиньи с Натальей: "У нас с тобой так: я мучаюсь - тебе хорошо, ты мучаешься - мне хорошо... Одного ить делим?"; вспомним также резкий портретный штрих: то, что у Григория зубов "не меньше сотни"... Увидим еще раз Аксинью, "с сатанинской гордостью", раздувая ноздри, проходящую мимо при встрече с кем-либо из Мелеховых, но, завидев Ми-шатку, пугливо оглядывающуюся и, если никого нет поблизости, подбегающую к нему, целующую "угрюмоватые черные, мелеховские, глазенки" и бессвязно шепчущую, смеясь и плача: "Родный мой Григорьевич! .." Множество таких вдохновенных подробностей найдет читатель на страницах шолоховских книг. Недаром А. С. Серафимович, говоря о жизни и творчестве Шолохова, вспоминал "чудесные, задушевные степные" песни, "от которых и больно и ласково на сердце"^*.

^* (Сборник "Михаил Шолохов". Ростиздат, 1940, стр. 7.)

В шолоховских произведениях мы находим те особенности, которые Горький отмечал как увлекающие читателя в творчестве классиков,- "фабулу, внешнюю занимательность книги, обилие в ней содержания, наблюдений и знаний, ее словесное изобразительное мастерство"^*.

^* (М. Горький. О литературе. Гослитиздат, 1935, стр. 44.)

Характерно, например, для мастерства писателя умение в собранной, скупой концовке отдельного эпизода, главы дать читателю с новой силой почувствовать смысл происходящего, состояние человека. Достигается это иногда предельной концентриро-ванностью, насыщенностью фразы, иногда - неожиданно возникающим образом, внезапно и властно овладевающим вниманием и чувствами читателя.

Гораздо больше пространных описаний скажет читателю и о зверином существе приспешников бандита Фомина и об обреценности их, загнанных неумолимым преследованием, об их враждебности живому миру короткая сжатая фраза с мастерски выраженным подтекстом:

"Они молча расседлали лошадей, привязали всех четырех к одной ольхе и гуськом, одним следом, по волчьи,- пошли к Дону, неся в руках седла, стараясь держаться зарослей погуще".

Лаконично и сильно передано состояние Григория, находящегося среди этих отщепенцев, врагов народа, врагов казачества, покрывших себя кровью тех, из чьей среды вышел Григорий и против кого он сражался вместе с фоминовскими бандитами:

" - Надо погонять! Трогайте, ребята! - сказал Фомин.- К вечеру ежели доберемся до кривских логов - тогда мы будем спасенные...

Он хлестнул плетью своего коня, поскакал вперед. Слева от него на коротком поводу шел второй конь. Срезанные лошадиными копытами, во все стороны летели, словно крупные капли крови, пунцовые головки тюльпанов. Григорий, скакавший сзади Фомина, посмотрел на эти красные брызги и закрыл глаза. У него почему-то закружилась голова, и знакомая острая боль подступила к сердцу..."

С новой силой выражен здесь страстный, уже отчаянный вопль души Григория: "Кого же рубил, братцы! .." Ужас и отвращение к себе становятся уже не вспышкой на мгновение проясняющегося сознания, а суровым, беспощадным итогом, который он сам подводит прожитой им жизни.

Мы видели, как наряду с картинами, полными драматизма, щедро рассыпаны в произведениях Шолохова блестки искрометного народного юмора и могучими, властными и возвышающими аккордами звучат столь характерные для писателя величественно простые и вдохновенные описания природы, насыщенные глубоким содержанием авторские "отступления".

Очень часто описание внешних впечатлений служит Шолохову тонким средством передачи внутреннего состояния человека, изображения психологического облика героя. Если внимательно вчитаться в страницы последней части "Тихого Дона", можно заметить, как постепенно накапливает художник на своем большом, блещущем яркими, живыми красками полотне пятна черного цвета. Это властно вводит читателя в мир чувств главного героя, постепенно нагнетая изобразительные средства, говорящие о состоянии Григория.

Задолго до финала художник дает в лирическом контексте внезапный, резко запоминающийся штрих:

"Сколько раз боевой конь, круто повернувшись, взрыв копытами землю возле родимого крыльца, нес его по шляхам и степному бездорожью на фронт, туда, где черная смерть метит казаков, где, по словам казачьей песни, "страх и горе каждый день, каждый час",- а вот никогда Григорий не покидал хутора с таким тяжелым сердцем, как в это ласковое утро.

Томимый неясными предчувствиями, гнетущей тревогой и тоской, ехал он, кинув на луку поводья, не глядя назад, до самого бугра. На перекрестке, где пыльная дорога сворачивала к ветряку, оглянулся. У ворот стояла одна Наталья, и свежий предутренний ветерок рвал из рук ее черную траурную косынку".

Писатель особо выделяет это место, отбивая здесь текст от продолжения. Так вступают в общее звучание произведения, как в симфонической музыке, два начальных аккорда трагического финала: первый - проходящий, едва выделяемый: "ч е р н а я смерть метит казаков", второй - сильно акцентированный: "черная траурная косынка",- резко неожиданный и остающийся звучать не вполне разрешенным, еще не воспринятым полностью. Это и делает, как ни странно на первый взгляд, еще более устойчивым его звучание, исполненное смутной тревоги и тоски. Он ясно возникает в памяти, когда перед читателем проходят последние страницы романа, где даны мощная картина черной степи и потрясающий образ черного солнца.

Картины природы даются у Шолохова то в полном соответствии с переживаниями героев, то, наоборот,- составляют отчетливый контраст. Умело пользуясь этим приемом, художник разнообразит средства воздействия на читателя, усиливая драматичность изображения,- подобно тому, как искусный чтец может выделить слово, либо повышая на нем голос, либо паузой перед этим словом, произнесенным ровным тоном. Прием контраста применяется Шолоховым обычно в противопоставлении ожесточенной борьбы, описанной с беспощадной твердостью, вольному миру спокойной и радостной природы, ее неизменному движению. И в этом угадывается стремление художника показать в образах величие хода истории, жизни, вбирающего в себя все этапы борьбы, жестоких столкновений, но в целом дающего картину величавого, широкого развития. И по сути-то оказывается, что здесь не противопоставлено одно явление другому, а воплощено в художественных образах диалектическое единство частей и целого, явлений противоречивых, но составляющих единую картину победно движущейся вперед жизни.

Стилевые особенности шолоховских произведений столь определенны, что читатель, взяв любой кусок текста, всегда узнает, чьему перу принадлежат эти мастерские диалоги, пейзажи, интонационные особенности текста, почувствует особое, тонко проявляющееся внутреннее сродство этого текста с образностью и глубоко воспринятым ритмом народной речи и песни.

Шолохов - один из тех писателей, которые умеют передать красоту и могучую выразительность народного языка, напитать свое творчество его живительной силой. Если иногда, и особенно в ранний период, увлекаясь народным словом, писатель грешил натуралистичностью в воспроизведении местных речений, обильно используя их и в авторском тексте, то отнюдь не в этом заключается характерное для него отношение к языковому творчеству народа. Связи здесь гораздо более глубокие. Из народного песенного слова развились многие замечательные образы, сравнения, эпитеты в шолоховских произведениях. Любовно, с тонкостью большого художника выбирает он, шлифует и искусно заставляет играть всеми красками самоцветы, щедро рассыпанные в народной речи.

Органически присущее произведениям писателя гармоническое единство всех элементов стиля определяется наполненностью каждого из них проникающим все произведение целостным содержанием.

Обращение к народной речи, к ее безыскусной чистоте очень часто служит Шолохову верным средством для передачи задушевного чувства, для глубокого изображения волнующих явлений.

Казаки ведут беседу о Ленине. С тонким и теплым юмором передает автор наивность возникающего между ними спора. Но главное содержание этой сцены - в прекрасно выраженной ею любви народной к образу вождя, его близости всему трудовому люду. В задушевных, простых словах спорящих казаков столько подлинной народности, выражено столько уважения и любви к народному вождю, что они воспринимаются как создание фольклора, как живая запись подслушанной автором в гуще народа, творимой народом легенды о вожде.

"- Илья Митрич, а из каких народов Ленин будет? Словом, где он родился и произрастал?

- Ленин-то? Русский.

- Хо?!

- Верно, русский.

- Нет, браток! Ты, видать, плохо об нем знаешь,- с оттенком собственного превосходства пробасил Чикамасов.- Знаешь,, каких он кровей? - наших. Сам он из донских казаков, родом из Сальского округа,, станицы Великокняжеской,- понял? Служил батарейцем, гутарют. И личность у него подходящая,- как у низовских казаков: скулья здоровые и опять же глаза.

- Откуда ты слышал?

- Гутарили промеж себя казаки, довелось слыхать.

- Нет, Чикамасов! Он - русский. Симбирской губернии рожак.

- Нет, не поверю. А очень даже проста не поверю! Пугач из казаков? А Степан Разин? А Ермак Тимофеевич? То-то и оно! Все, какие беднеюшчий народ на царей подымали,- все из казаков. А ты вот говоришь - Сибирской губернии. Даже обидно, Митрич, слухать такое...

Улыбаясь, Бунчук спросил:

- Так говорят, что - казак?

- Он и есть казак, тольки зараз не объявляется. Я, как на личность глазами кину,- доразу опознаю.- Чикамасов закурил и, дыша в лицо Бунчуку густым махорочным запахом, задумчиво кашлянул.- Диву я даюсь, и мы тут до драки спорили: ежели он, Владимир Ильгич - нашинский казак, батареец, то откель он мог такую огромную науку почерпнуть? Гутарют, будто спервоначалу войны попал он к немцам в плен, обучался там, а потом все науки прошел, да как начал ихних рабочих бунтовать да ученым очки вставлять,- они и перепужались досмерти. "Иди,- говорят,- лобастый, восвоясы, Христос с тобою, а то ты нам таких делов напутляешь, что и в жисть не расхлебать!" - и проводили его в Россию, забоялись, как бы он рабочих не настропалил. Ого! Он, брат, зубец! - не без хвастливости произнес Чикамасов последнюю фразу и радостно засмеялся в темноту.- ...Во каких бабы побольше бы родили. Зубец, пра! Он еще не одному царю перекрут сделает...- И вздохнул: - Нет, Митрич, ты не спорий со мной: Ильгич-то - казак... Чего уж там тень наводить! В Сибирской губернии таких и на кореню не бывает".

Характерно, что, стремясь передать величие образов гениев нашей эпохи, гениев человечества - Ленина и Сталина, писатель прибегает как к лучшему средству - именно к простому народному слову во всей его чистоте и значительности. Шолохов так и назвал свой очерк, посвященный Сталину: "О простом слове". В нем рассказано, как колхозники нашли самые непосредственные, чистые слова для выражения всей глубины своей благодарности товарищу Сталину. Автор пишет в очерке:

"Бывает же так, что одно идущее от сердца и сказанное вполголоса слово заменяет все другие слова, особенно, когда их много...

Вся наша великая страна могуществом и расцветом своим обязана партии и Сталину. Народ любит своего вождя, своего Сталина, простой и мужественной любовью и хочет слышать о нем слова такие же простые и мужественные".

В творчестве, в своих публичных выступлениях писатель отобразил великую любовь народа к товарищу Сталину, с именем которого связано все лучшее в жизни и чаяниях народа.

На XVIII съезде партии Шолохов с трибуны съезда говорил:

"Так повелось, так будет и впредь, товарищи, что и в радости и в горе мы всегда мысленно обращаемся к нему, к творцу новой жизни. При всей глубочайшей человеческой скромности товарища Сталина, придется ему терпеть излияния нашей любви и преданности ему, так как не только у нас, живущих и работающих под его руководством, но и у всего трудящегося народа все надежды на светлое будущее человечества неразрывно связаны с его именем".

Рассматривая творчество Шолохова в его последовательном развитии, мы видим, как в борьбе с силами прошлого, силами реакции внутри и вне нашей страны, растет и крепнет новое человеческое общество, новый советский человек, как формируются и закаляются черты его характера, как победно движется вперед дело советского народа, ведомого большевистской партией, гением Сталина, с чьим именем неразрывно связаны "у всего трудящегося народа все надежды на светлое будущее человечества".

Отвечая на коренные запросы современности, писатель решает их по-большевистски страстно, беря их во всей сложности и жизненной правде, выделяя ведущую тенденцию развития общества и содействуя своим творчеством его движению вперед.

Советский патриотизм, большевистская идейность, народность, высокое мастерство творчества Шолохова делают его произведения такими близкими миллионам читателей.

В служении советской литературы и искусства народу, в том, что они уходят своими глубочайшими корнями в самую толщу широких трудящихся масс, в том, что они говорят с массами на понятном и доступном массам языке, объединяют чувство, мысль и волю масс, подымают их,- великое новаторское значение нашей литературы и искусства в развитии культуры человечества.

Эти лучшие черты советского искусства определяют творческий облик Шолохова как писателя. Они нашли в его произведениях выражение, достойное передового художника нашей эпохи.