Речь на XX съезде КПСС

Товарищи делегаты! Как вам было уже сообщено нашим секретарем т. Сурковым, советская литература не имеет своего плана на шестую пятилетку. К этому мне остается только добавить, что если бы какой-либо план существовал, то, уверяю вас, он все равно не был бы выполнен и потому, что труд наш сугубо специфичен, и потому, что, по правде говоря, нет у нас в стране более неорганизованных людей, чем мы, писатели.

В Союзе советских писателей 3 247 членов союза и 526 кандидатов, всего 3 773 человека, вооруженных перьями и обладающих той или иной степенью литературного мастерства. Как видите, сила на вид немалая, но пусть вас не страшит и не радует эта цифра. Ведь это же только "на вид", а на деле в значительной части писательский список состоит из "мертвых душ".

Жаль только, что нет в наше время Чичиковых, а то бы Сурков, несмотря на всю его коммерческую неопытность, одной крупной торговой операцией сумел бы нажить для Союза писателей целое состояние.

Я обязан сейчас, с глазу на глаз со своей родной партией, говорить о литературе пусть горькую, но правду. Этого требует от меня мой партийный долг, долг моей партийной и писательской совести и чести.

Здесь т. Сурков довольно невнятно говорил о достижениях советской литературы последних лет и иллюстрировал это положение нарастающим количеством книг, выпущенных издательством "Советский писатель" в 1953, 1954 и 1955 годах. Знаете, как это по-русски называется? "Наводить тень на плетень".

Да разве количеством выпущенных книг измеряется рост литературы? Ему надо было сказать о том, что за последние 20 лет у нас вышло умных, хороших книг наперечет, а вот серятины хоть отбавляй! На тысячу писательских перьев за двадцать лет по десятку хороших книг. Как вы думаете - не мало ли? Вот о чем надо было сказать т. Суркову, хотя вы и сами это отлично знаете. Было бы странно, если бы сейчас, когда трудовыми руками советских людей создаются величайшие в мире гидроэлектростанции, наши пропагандисты все время твердили бы народу: "Однако мы все же построили в 1932 году Днепрогэс".

А вот мы, писатели, построили бы себе этакую "днепрогэсовскую" литературную плотину из произведений, написанных 20-30 лет тому назад, и чуть что нажмут на нашего брата-писателя, мы проворно прячемся за эту плотину и не без апломба заявляем оттуда: "Позвольте, как это нет книг? Как это мы не пишем? А "Жизнь Клима Самгина"? А романы Сергеева-Ценского? А "Железный поток" Серафимовича? А "Цемент" Гладкова? А "Разгром" Фадеева? А романы Леонова и Федина? А "Чапаев" Фурманова? А "Бруски" Панферова?" И залпом перечислим еще десяток произведений, признанных читателями и пощаженных временем. До каких же пор мы будем отсиживаться под благодатным прикрытием этой всеспасающей плотины?

С тридцатых годов многонациональная советская литература пополнилась новыми именами замечательных мастеров прозы, поэзии, драматургии. Так что, слов нет, за все время своего существования наша литература создала немало полноценных произведений и по праву стала ведущей литературой в мире. Но ведь положа руку на сердце надо прямо сказать, что ведущей она стала не потому, что ею достигнуты какие-то ранее недосягаемые для писателей высоты художественного совершенства, а потому, что все мы, каждый в меру своего таланта, глубинными средствами искусства, проникновенным художественным словом пропагандируем всепобеждающие идеи коммунизма - величайшей надежды человечества. Вот в чем секрет нашего успеха! А попробуй какой-либо писатель в наше время написать произведение с позиций антикоммунизма - имя такого писателя будет немедленно предано презрительному забвению, а книги его нечитаными заплесневеют на полках. Так что, как видите, и лавры принадлежат не столько тем, кто писал, сколько той, которая вдохновляла на создание больших произведений,- нашей родной Коммунистической партии. И мы, писатели, искренне, от всего сердца радуемся этому и готовы и впредь до последнего нашего дыхания служить своим словом делу партии Ленина и свято хранить и в жизни и в литературе ее благородные интересы.

Если за последние годы в пагубном прорыве находится наша проза, то не в лучшем положении оказалась и драматургия: мало, очень мало написано хороших пьес, и героические усилия Корнейчука и еще нескольких драматургов не могут спасти наши театры от острого репертуарного голода. Корнейчук - здоровый парень, но ведь любой украинец, даже сам Тарас Бульба, нажил бы горб, если заставить его работать за двадцатерых.

В чем же дело? Почему отстает наша литература?

Дорогой Никита Сергеевич! Очевидно, не желая обидеть писателей, вы в очень сдержанной форме задали нам вопрос: "Не ослабла ли связь с жизнью у некоторых наших писателей?". Вы - вежливый человек, Никита Сергеевич, ну, а меня, как говорится, бог обидел, лишил этого драгоценного качества, а поэтому разрешите мне с грубоватой прямотой спросить у вас, в свою очередь: может ли ослабнуть то, чего нет? И можно ли оторваться от того, за что не держишься?

В том-то и беда, что не некоторые, а очень многие писатели давненько уже утратили связь с жизнью и не оторвались от нее, а тихонько отошли в сторону и спокойно пребывают в дремотной и непонятной миросозерцательной бездеятельности. Как ни парадоксально это звучит, но им не о чем писать. И это в эпоху, когда страна и партия целиком поглощены огромнейшей созидательной, творческой работой! А не о чем писать им потому, что они не знают жизни, не общаются с народом так, как это следовало бы писателям.

Общеизвестно, что Лев Толстой знал душу русского мужика, как никто из нас, современных писателей; Горький исходил всю Россию пешком; Лесков исколесил ее на почтовых и вольнонаемных лошадях; Чехов, даже будучи тяжко больным, нашел в себе силы и, движимый огромной любовью к людям и профессиональной писательской настоящей любознательностью, все же съездил на Сахалин. А многие из нынешних писателей, в частности многие из москвичей, живут в заколдованном треугольнике: Москва - дача - курорт и опять: курорт - Москва - дача. Да разве же не стыдно так по-пустому тратить жизнь и таланты?!

В Москве живет около 1200 писателей. Положим, это - естественно: Москва - столица, крупнейший культурный и промышленный центр страны. Но неестественно то, что, живя в столице, писатели и здесь ухитряются стоять в стороне от жизни. В простоте душевной я полагал, что мои собратья-москвичи, задумав новые произведения, общаются с рабочими крупнейших промышленных предприятий, интересуются производством того или иного завода, жизнью, нуждами и чаяниями рабочих. Нет! Живут в лесу и леса не видят.

Кто из писателей вошел как друг и близкий человек в какую-нибудь рабочую семью или семью инженера, новатора производства, партийного работника завода? Считанные единицы. Иначе Журбиных открыли бы в Москве значительно раньше, чем Кочетов в Ленинграде. Живут мои братья-писатели чужаками на отшибе и поодиночке, как старые деревенские бобыли. С грустью узнал я о том, что нет писателя-друга ни в рабочем коллективе завода "Серп и молот", ни на автозаводе, ни на "Динамо", ни на "Красном пролетарии". Я счастлив буду, если ошибусь, но, думается мне, что такую же картину мы увидим и на "Фрезере", и на "Трехгорке", и на "Калибре", и на шарикоподшипниковом заводе, и на других предприятиях Москвы.

Правда, писатели бывают на больших предприятиях в качестве гостей, а вернее, гастролеров, и, к общему нашему стыду, иногда не стесняются получать за свои выступления соответствующее денежное вознаграждение из рабочей кассы. С каких же это пор общественная работа стала у нас платным делом? Некоторые писатели получают мзду даже за выступления в военных академиях. Пора положить конец этому безобразию! Пора внушить дельцам от литературы, что между эстрадным тенором, который голосом добывает себе дневное пропитание, и писателем должна существовать какая-то разница! Это нетерпимо вообще, и в особенности нетерпимо тогда, когда к заводской или иной кассе тянется рука писателя-коммуниста.

Почему же 1200 писателей живут в Москве? Почему их и трактором не оторвешь от насиженных мест? На этот вопрос мне трудно ответить. Может быть, вы сами попытаетесь найти решение этой загадки? Знаю, однако, что такая расстановка творческих сил неправильна и ничем не оправдана. К сожалению, такое же положение мы наблюдаем и в Ленинграде, и в Киеве, и в Минске, и в Алма-Ате, и во всех областных и краевых центрах. Всюду писатели живут в городах, а вот писателя - жителя рабочего поселка или деревни вы почти нигде не увидите.

Вы ждете новых книг, товарищи? А я хочу вас спросить: от кого? От тех, кто не знает толком ни колхозников, ни рабочих? От тех, кто отсиживается и отлеживается? Но ведь давным-давно известно, что под лежачий камень и вода не течет. Нет и не будет в ближайшее время добротных, полновесных книг, если положение в литературе не изменится самым коренным образом, а изменить его может только партия. Но об этом после.

Мне хотелось бы сказать несколько слов по поводу выступления тов. Гафурова, вернее, той части его выступления, где он касается литературы. Тов. Гафуров прав, когда он говорит об отставании литературы. Но тов. Гафуров не прав, когда это отставание объясняет спадом творческой активности. Не в этом дело.

Определенное отставание литературы от жизни вполне закономерно, потому что серьезная литература - не кинохроника и создание больших полотен требует, как говорил Лев Толстой, не только изнурительного труда, но и очень длительного времени.

Известно ли тов. Гафурову, что Алексей Толстой писал свой роман "Хождение по мукам" двадцать два года, а роман "Петр Первый" писал пятнадцать лет и так и не успел закончить?

Таких примеров можно привести множество, и все это, наверное, тов. Гафурову известно. Но я уверен, что ему не известна хорошая, но соленая украинская поговорка: "Скоро робят - слепых родят". И к этому есть множество примеров, когда скороспелые произведения, родившись из-под пера писателей слепыми или подслеповатыми, так и не увидели широких масс читателей.

Наш советский читатель простит нам медлительность, но никогда не простит плохой, серой книги!

В жизни, как и вы, тов. Гафуров, я предпочитаю самолет арбе, ну, а в литературе я предпочитаю другое: лучше уж ехать на арбе с полезной для народа тяжелой кладью, нежели лететь на самолете с легоньким нессесером в руках, с напилочками для ногтей, с разнокалиберными щеточками и прочими фатовскими принадлежностями личного обихода. К слову сказать, и в выступлениях на литературные темы зачастую бывает полезнее идти тяжеловатой и медлительной поступью, чем порхать этаким легковесным и легкодумным мотыльком.

Не обижайтесь, дорогой товарищ Гафуров, и простите мне, возможно, излишнюю полемическую запальчивость. Но ведь я тоже, как и вы, южанин и привык спорить темпераментно, а не плестись в хвосте у противника. Вы говорили о творческом горении. Ну, знаете ли, эту штуку градусником не измеришь, а вот полемическая температура у нас с вами одинаковая, несмотря на то, что вы - таджик, а я русский. Вы - читатель, я - писатель, и мы здесь с вами наглядно продемонстрировали, как пылко вы меня любите и какой огромной взаимностью я вам отвечаю. А вы еще говорите об отсутствии взаимности у писателей к читателям. Какое там отсутствие, когда нас водой не разольешь! Что ж, надеюсь, мы квиты с вами, товарищ Гафуров? Ну, вот и хорошо!

Нет книг за последнее время, таких книг, которые завоевали бы сердца и любовь широчайших читательских масс. Кто же в этом виноват? Разумеется, прежде всего - сами писатели, но повинны в этом и партийные организации, призванные заниматься вопросами культуры, да и читатели не в стороне, а в бороне, в бороне ответственности за нынешнее состояние литературы, потому что литература, как известно, не только внутреннее дело самих писателей, но и общенародное, и прежде всего - партийное дело.

Партия не раз поправляла Союз писателей за идеологические срывы на отдельных участках литературной борьбы, и мы всегда чувствовали ее твердую, направляющую руку. Спасибо ей за это!

Но вот как все мы просмотрели то, что значительное число писателей давно уже находится не у дел, живет в отрыве от жизни,- это уму непостижимо. Вспомните, когда некоторые из наших тридцатитысячников - председатели колхозов, директора МТС - попробовали жить на старых местах работы, а в колхозы и МТС только наезжать, в стране началась целая кампания: об этом неоднократно писала "Правда", была поднята на ноги вся печать. Таких руководителей, которые пробовали жить в стороне от основного места своей работы, сурово осуждала вся наша общественность. А вот писатели годами, десятилетиями живут в отрыве от своего литературного производства, и никто им и слова не молвит, как будто так и надо, как будто для бойца второй эшелон - не временное местопребывание, а нечто вроде постоянного, оседлого местожительства.

Надо решительно перестроить всю работу Союза писателей. Разве никому из нас не видно было после смерти Горького, что среди писателей нет такого человека, который был бы ему хотя бы по плечо. Среди нас не было и нет, а возможно, и не будет равного Горькому по той безмерной любви, которую снискал он всей своей жизнью и творчеством у рабочего класса, у тружеников нашей страны и далеко за ее пределами.

На что мы пошли после смерти Горького? Мы пошли на создание коллективного руководства в Союзе писателей во главе с тов. Фадеевым, но ничего путевого из этого не вышло. А тем временем постепенно Союз писателей из творческой организации, какой он должен бы быть, превращался в организацию административную, и, хотя исправно заседали секретариат, секции прозы, поэзии, драматургии и критики, писались протоколы, с полной нагрузкой работал технический аппарат и разъезжали курьеры,- книг все не было. Несколько хороших книг в год для такой страны, как наша, это предельно мало. В писательский обиход вошли довольно странные, на мои взгляд, выражения: например, "творческая командировка". О какой творческой командировке может идти речь, когда писатель всю жизнь должен находиться В атмосфере творчества! Или еще хлестче: "Секретарь союза такой-то получил годичный творческий отпуск". Да что же это такое, как не прямое признание того, что писатель до "творческого отпуска" занимался черт знает чем, только не творчеством! Ну, и пошла писать губерния... Фадеев оказался достаточно властолюбивым генсеком и не захотел считаться в работе с принципом коллегиальности. Остальным секретарям работать с ним стало невозможно. Пятнадцать лет тянулась эта волынка. Общими и дружными усилиями мы похитили у Фадеева пятнадцать лучших творческих лет его жизни, а в результате не имеем ни генсека, ни писателя. А разве нельзя было в свое время сказать Фадееву: "Властолюбие в писательском деле - вещь никчемная. Союз писателей - не воинская часть и уж никак не штрафной батальон, и стоять по стойке "смирно" никто из писателей перед тобой не будет, товарищ Фадеев. Ты - умный и талантливый писатель, ты тяготеешь к рабочей тематике, садись и поезжай-ка годика на три-четыре в Магнитогорск, Свердловск, Челябинск или Запорожье и напиши хороший роман о рабочем классе".

Не беда, если бы мы в то время потеряли генсека Фадеева, но зато с какой огромной радостью мы обрели бы потом Фадеева-писателя, с новой книгой, возможно, равной по значимости "Разгрому".

Чем занимался Фадеев на протяжении этих пятнадцати лет? Идейно и политически руководил Союзом писателей? Нет, мы всегда и не без оснований считали и считаем, что руководит нами партия. Долгие годы Фадеев участвовал в творческих дискуссиях, выступал с докладами, распределял квартиры между писателями и ничего не писал. Некогда ему было заниматься такими "пустяками", как писание книг. Но достаточно было Фадееву с 1944 года на несколько лет освободиться от секретарских обязанностей, и он за короткий срок создал прекрасное произведение о молодогвардейцах Краснодона. Пожалуй, как никто из нас - прозаиков, Фадеев обладает чудесной особенностью глубоко и взволнованно писать о молодежи, и в "Молодой гвардии" в полную меру раскрылась эта черта его большого таланта.

Прошло несколько лет, и снова не стало Фадеева-писателя, снова появился Фадеев - деятель от литературы. Бывают же такие поистине сказочные превращения! И эта страна чудес не так уж далека: до улицы Воровского отсюда - рукой подать.

Неужто для административно-хозяйственной работы не нашлось у нас в партии человека масштабом поменьше? Что касается того, что Фадеев был художественным руководителем писательского ансамбля, если можно так выразиться, то и это не отвечает действительности. Ни Федин, ни Гладков, ни Леонов - никто из крупных прозаиков не ходил к Фадееву учиться писать романы. У каждого из нас своя манера письма, свое видение мира, свой стиль, и Фадеев не мог быть и не был для нас непререкаемым авторитетом в вопросах художественного мастерства. К Фадееву не ходили точно так же, как в настоящее время не идут к Суркову учиться, как писать стихи, ни Якуб Колас, ни Рыльский, ни Тычина, ни Твардовский, ни Тихонов, ни Маршак, ни Исаковский, ни Щипачев - никто из крупных поэтов. И они, да и сам Сурков, отлично понимают, что в оркестре, кроме барабана и медных тарелок, существуют и другие, неударные инструменты. Чему же им учиться у Суркова? А вот к Горькому шли и поэты, и прозаики, и критики, и драматурги... Если же к таким литературным руководителям, как Фадеев или Сурков, никто из их товарищей по профессии за решением творческих вопросов не ходил, не ходит и ходить не собирается, то, спрашивается, зачем же нам такие руководители нужны?

А вы думаете, если бы во главе руководства стоял, допустим, Шолохов или Симонов, то положение было бы иным? Было бы то же самое. Тех же щей, да пожиже влей. А писатели сказали бы еще проще: "Хрен редьки не слаще!" Со школьных лет всем известно, что от перестановки слагаемых сумма не меняется. И не в этом суть дела.

Творческих работников литературы нужно избавить от излишней заседательской суетни, от всего того, что мешает им создавать книги. Мы и так понесли немалый урон от того, что такие крупные художники слова, как Леонов, Тихонов, Федин и другие, потратили уйму драгоценного времени на всяческие заседания, вместо того чтобы на воле изучать жизнь и писать книги. Пора с этим кончать! Читатели ждут от нас книг, а не речей на заседаниях. Писателям необходимо помочь приблизиться к жизни вплотную, писателям необходимо повернуться к жизни лицом. Для этого не надо никаких специальных решений.

Мне думается, надо просто поручить Союзу писателей выяснить писательские заявки путем личных переговоров с отдельными писателями. Ведь не все же из них хотят безвылазно жить в больших городах. Почему бы нам не помочь тем писателям, которые хотят всерьез работать над произведениями, посвященными колхозной или совхозной тематике, поехать на три-четыре года в любую, по их выбору, сельскую местность, построить им там дома, и пусть себе живут и пишут на здоровье. В любое время такой писатель, разумеется, может приезжать в Москву, Минск или Киев, словом туда, откуда он поедет, но зато основное время он будет жить среди героев своей будущей книги, а это уже залог успеха в работе. Строим же мы дома для инженерно-технических работников. Почему нельзя построить для писателей? Я говорю об этом потому, что писательский труд - это, по сути, кустарное производство на дому. Если писатель не рыщет в поисках материала, то он - дома, за письменным столом, и труд его нельзя уложить в рамки обычного рабочего дня. А поэтому жилье в коммунальной квартире, допустим, где-либо в совхозе, для него вещь неприемлемая. Одно дело, когда на кухне шипит один примус и в доме одна, допустим, даже очень разговорчивая, жена,- тут еще можно с грехом пополам навести порядок и добиться тишины. Другое дело, когда на общей кухне шипят восемь примусов и восемь женщин усердно состязаются в словесной перепалке. Тут уж ни о какой работе не может быть и речи.

Ехать на длительный срок писателям надо всерьез, то есть, что называется, со всеми потрохами, с женами, чадами и домочадцами. Это не "творческая командировка". Таким писателям надо бы помочь и средствами передвижения, чтобы они могли ездить туда, куда им понадобится, не "голосуя" на дорогах и не находясь в постоянной зависимости от директора совхоза или МТС, от секретаря райкома или председателя райсовета.

Разумеется, далеко не всем писателям необходимо ехать в деревню. Пусть перебираются туда те, кому близки интересы колхозной жизни. А тем писателям, кто думает писать о рабочем классе, о городской интеллигенции, будут рады всюду, в любом промышленном центре нашей страны, в любом городе.

Писатель-коммунист, поехавший на село, вольется в местную партийную организацию и, безусловно, найдет себе там место и дело, которое не мешало бы его основной работе. Беспартийный писатель не откажется от посильной ему общественной работы. А живой материал- вот он, всегда у писателя под руками. Успевай только осмысливать то, что происходит на твоих глазах. Жить жизнью народа, страдать страданиями людей, радоваться их радостям, целиком войти в их заботы и нужды - вот тогда у писателя и, будет настоящая, волнующая сердца читателей книга.

Почему бы, скажем, волжанину Панферову не пожить несколько лет на берегу Волги и написать роман так, чтобы он и для читателя был подлинной "Волгой-матушкой", а не Волгой - троюродной теткой. Писатель тончайшей наблюдательности и великолепного владения добротным русским языком, Паустовский ежегодно бывает гостем в окрестностях Мещерской низменности. Почему бы не помочь и ему оседло устроиться где-либо на берегу Оки? Не верю, чтобы завзятый рыболов Паустовский в часы мертвого бесклевья не смотрел вокруг на колхозную жизнь жадными глазами художника. А будет смотреть - будет у нас и надежная книга. Пора бы, скажем, и Первенцеву, временно покинув Москву, снова основательно пожить на родной ему Кубани. Талантливый поэт Сергей Васильев недолго погостил на своей родине - в Курганской области и написал хорошие стихи. А если поживет там побольше, то будет уже цикл стихов, а может быть, и поэма. Уроженцу Алтая писателю Пермитину тоже не вредно было бы возвратиться в родные края. Глядишь, через несколько лет еще одна книга будет в нашем активе. Писатель Бабаевский правильно решил, что "Кавалер Золотой Звезды" уже не принесет ему четвертой медали лауреата Государственной премии, и поехал в Китай, по слухам, на три года. Что ж, привезет оттуда хороший роман о наших друзьях - китайских крестьянах, это будет большой радостью для всех нас.

Всем писателям, кто вздумает стать новоселами на новых и не обжитых ими землях нашей просторнейшей страны, надо крепко помочь материально, потому что представление о том, что у всех писателей денег куры не клюют,- не что иное, как обывательский миф.

Говорю я это вам, товарищи, а у самого душа болит: слушает мои прожектерские планы сейчас тов. Зверев, наш железный министр финансов, и наверняка уже смотрит на меня как на своего классового врага. Чем же я его могу утешить? Во-первых: от этого плана до его осуществления - дистанция огромных размеров. Во-вторых: если даже из трех писателей-новоселов один напишет хорошую, до зарезу нужную нам сейчас книгу, и то расход будет оправдан. А чтобы окончательно задобрить дорогого тов. Зверева, могу ему клятвенно пообещать здесь, что никогда в жизни не буду выступать на страницах "Правды" по вопросу о семечковых и косточковых фруктовых деревьях, находящихся в личном пользовании колхозников. В конце концов какое мне дело до этих садов? Тов. Зверев лучше меня разбирается в этом вопросе. Он знает, когда колхозникам надо вырубать свои сады, а когда сажать их заново. Так что тут ему и книги в руки.

Особо мне хотелось бы обратить ваше внимание на нашу смену, на молодых писателей. Все, что я говорил о писателях старшего поколения, о необходимости для части из них перемены обстановки, в полной мере относится и к наиболее талантливым молодым, с той только разницей, что молодым необходимо будет оказать более значительную материальную помощь и отнестись к ним с большей бережливостью и заботой. Почти все они живут отнюдь не на литературные заработки и, оставив основную профессию для написания первой большой книги или серии рассказов, окажутся в беспомощном материальном положении. А некоторым из них, например учителям, придется неизбежно прощаться с прежней профессией, так как быть одновременно и учителем и писателем невозможно. Это ясно для всякого, кто хоть в какой-то мере знает, как до отказа загружен у нас рабочий день каждого учителя.

После первого съезда советских писателей Горький говорил: "Мы должны выработать целую армию отличных литераторов,- должны!" Об этих словах Горького не надо забывать, товарищи делегаты! Вспомните - после смерти Горького в литературных рядах остались такие писатели, как Сергеев-Ценский, Пришвин, Серафимович, Якуб Колас, Гладков, Ольга Форш, Мариэтта Шагинян, Вересаев, Алексей Толстой, Новиков-Прибой, Шишков и другие. Это - из стариков. Позже пришли в литературу остальные ныне широко известные писатели, но самым молодым из них теперь уже перевалило за пятьдесят. А смена идет замедленным шагом. Меньше сейчас литературных имен из молодых, чем было их в 1936 году, в год смерти Алексея Максимовича. Тем большая ответственность лежит на нас за подготовку и рост молодой смены. Писатели растут медленно, и надо уже всерьез и глубоко думать о том, что будет иметь советская литература не только в шестой пятилетке, но и через 20-25 лет, когда из нынешних ведущих писателей не останется почти никого.

Все мы - сыны нашей великой Коммунистической партии. Каждый из нас, думая о партии, всегда с чувством огромного внутреннего волнения мысленно говорит: "Партия, родная наша мать, ты нас вырастила, ты нас закалила, ты ведешь нас в жизни по единственно верному пути". И вот сейчас я, глядя на вас, говорю в заключение:

- Родная партия! У тебя могучий и светлый коллективный разум и материнские руки, умеющие быть и суровыми и нежными. Ты найдешь необходимую форму помощи своим писателям, и, когда они, окрыленные твоим вниманием и лаской, создадут новые, достойные тебя, партия, и родины произведения, благодарный советский и зарубежный читатель в первую очередь тебе скажет свое сердечное спасибо!

1956